Честь королевы - Вебер Дэвид Марк - Страница 8
- Предыдущая
- 8/97
- Следующая
– Правда, Клаузевиц, – продолжила Хонор, – жил в период перехода Старой Земли из наполеоновской эры в эру западного капитализма, и в «О войне» на самом деле написано не о политике и не о дипломатии – разве что как об инструментах государственных интересов. Вообще-то, Сунь Цзы сделал точно такое же замечание на две тысячи земных лет раньше. – Хаусман начал краснеть, а Хонор мило улыбнулась. – Но, по-моему, ни одному из них не принадлежит монополия на эту идею. Почти то же самое сказал Танаков в «Сетях войны» после того, как паруса Варшавской сделали возможными межзвездные войны, а Густав Андерман показал, как дипломатические и военные методы могут усиливать друг друга, когда в шестнадцатом веке захватил Новый Берлин и превратил его в Андерманскую Империю. Вы читали его «Sternenkrieg», господин Хаусман? Это любопытная обработка большинства ранних теоретиков с несколькими любопытными собственными добавлениями, скорее всего из его опыта наемника. По-моему, перевод адмирала Александера, графа Белой Гавани – лучший из всех доступных.
– Ах, нет, боюсь, что не читал, – сказал Хаусман, и Курвуазье утер губы салфеткой, стараясь скрыть улыбку. – Что я хотел сказать, – упрямо продолжил дипломат, – так это то, что правильно проводимая дипломатия снимает необходимость в военной стратегии, исключая потребность в войне…
Он наморщил нос, слегка покачал бокал с вином, и на его лицо вернулась покровительственная улыбка.
– Разумные люди, капитан, всегда могут достичь разумных компромиссов при честных переговорах. Возьмем, например, нашу ситуацию. Ни у звезды Ельцина, ни у системы Эндикотта нет заслуживающих внимания ресурсов, способных привлечь межзвездную торговлю, но и у тех и у других есть обитаемый мир, почти девять миллиардов населения, и они находятся друг от друга меньше чем в двух днях пути для гипергрузовика. Это дает им отличные возможности достичь благополучия, но тем не менее и у тех и у других экономика в лучшем случае на грани нищеты… поэтому просто абсурдно, что они так долго воевали из-за каких-то глупых религиозных различий. Им следовало бы торговать между собой и совместно строить надежное экономическое будущее, а не тратить ресурсы на гонку вооружений.– Он печально покачал головой. – Как только они откроют преимущества мирной торговли, когда они поймут, что их процветание зависит друг от друга, напряженность рассеется без всякого размахивания саблями.
Хонор с трудом удержалась, чтобы не уставиться на собеседника с недоверчивым изумлением. Если бы она хуже знала адмирала, то решила бы, что Хаусман не получил досье с предварительными данными. Было бы прекрасно помирить Масаду и Грейсон, но чтение досье, прилагавшегося к ее приказу, подтвердило все, что адмирал сказал о давней вражде двух государств. И, как ни замечательно было бы покончить с этой враждой, основной целью Мантикоры было приобретение союзника против Хевена, а не миротворческие усилия, почти наверняка обреченные на провал.
– Это было бы весьма желательно, господин Хаусман, – сказала она наконец, – но не знаю, насколько реально.
– Да неужели? – возмущенно отозвался Хаусман.
– Они враждовали больше шестисот стандартных лет, – заметила она как можно мягче, – а религиозные разногласия – одна из самых стойких причин ненависти среди людей.
– Именно поэтому им нужен свежий взгляд, третья сторона, кто-то вне исходного уравнения, кто сможет свести их вместе.
– Прошу прощения, сэр, но мне казалось, что наша основная цель – получить союзника и право устроить базу для флота, чтобы Хевен не занял этот район вместо нас.
– Ну разумеется, капитан. – Хаусман едва скрывал раздражение. – Но лучший способ добиться этой цели состоит в том, чтобы разрешить проблемы местных жителей. Потенциал для нестабильности и возможность вмешательства Хевена сохранится, пока не ликвидирована взаимная враждебность этих государств, каких бы успехов мы ни добились. Однако как только мы их помирим, у нас появятся два союзника в районе вместо одного, и ни у одного, ни у другого не будет повода приглашать Хевен для достижения военного преимущества. Лучший цемент дипломатии – это общие интересы, а не общий враг. Недаром, – Хаусман глотнул вина, – возникновение интересов в этом регионе вызвано нашим провалом в поиске общих интересов с Народной Республикой, и это именно провал. Всегда есть способы избежать конфронтации, если ты ищешь достаточно глубоко и помнишь, что в итоге насилие ничего не решает. Именно поэтому существуют дипломаты, капитан Харрингтон, и именно поэтому обращение к грубой силе означает провал дипломатии, не больше и не меньше того.
Майор Томас Рамирес, командир подразделения морской пехоты «Бесстрашного», недоверчиво уставился на Хаусмана со своего места ниже по столу. Коренастому морскому пехотинцу было двенадцать, когда Хевен завоевал его родную звезду Тревора. Он, его мать и сестры добрались до Мантикоры на последнем конвое с беженцами через мантикорский туннельный узел. Отец его остался на одном из военных судов, которые погибли, прикрывая отход остальных. У Рамиреса зловеще напряглась челюсть, когда Хаусман улыбнулся Хонор, но лейтенант-коммандер Хиггинс, главный инженер «Бесстрашного», коснулся его руки и еле заметно покачал головой. Эта сцена не укрылась от внимания Хонор, и она задумчиво отпила немного вина, потом опустила бокал.
– Понятно, – сказала она, дивясь тому, как адмирал терпит такого идиота в заместителях.
У Хаусмана была репутация блестящего экономиста, и понятно, почему его послали на Грейсон с его отсталой экономикой, но он был интеллектуал, привыкший к своей башне из слоновой кости. Его выдернули на государственную службу с профессорской должности на экономическом факультете университета Манхейма. Манхейм не зря называли социалистическим университетом, а влиятельная семья Хаусмана громогласно поддерживала либеральную партию. Ни тот ни другой факт у капитана Хонор Харрингтон особого доверия к профессору не вызывали, а его упрощенный подход к проблеме разрешения враждебности между Грейсоном и Масадой просто пугал.
– Боюсь, что не могу с вами согласиться, сэр, – сказала она наконец, аккуратно ставя бокал и стараясь сохранить вежливый тон, насколько это было в человеческих силах. – Ваше утверждение требует, чтобы, во-первых, все участники переговоров были разумны, а во-вторых, чтобы они могли договориться по поводу того, что представляет собой разумный компромисс. Если история нам что и показывает ясно, так это то, что оба этих условия невыполнимы. Если даже вы видите выгоду мирной торговли между этими людьми, то выгода должна быть очевидна и для них. История тем не менее показывает, что ни с той, ни с другой стороны никто даже не обсуждал подобную возможность. Это свидетельствует о враждебности такого накала, что экономические интересы становятся несущественными, а отсюда следует, что рационализм не играет особой роли в их мышлении. И даже если бы это было не так – ошибки иногда случаются, господин Хаусман, и тогда-то и включаются в дело люди в форме.
– «Ошибки», как вы выражаетесь, – сказал Хаусман с большей холодностью, – часто происходят из-за поспешных или непродуманных действий людей в форме.
– Разумеется, – согласилась Хонор, и он удивленно моргнул в ответ. – Вообще-то самую последнюю ошибку почти всегда совершают военные – либо дают неверный совет своим вышестоящим начальникам, когда их сторона нападает, либо слишком быстро нажимают на спуск, если враг делает неожиданное движение. Иногда мы ошибочно слишком детально расписываем возможные угрозы и реакцию на них и связываем себя военными планами, от которых не можем освободиться, как случилось и с учениками Клаузевица. Но, господин Хаусман, – их взгляды неожиданно встретились над покрытым белой скатертью столом, – ситуации, которые делают ошибки военных опасными или даже просто возможными, вырастают из предшествовавших им политических и дипломатических маневров.
– Вы так считаете? – Хаусман смотрел на нее с невольным уважением и явным неудовольствием. – Так в войнах виноваты гражданские, капитан, а не чистые душой военные защитники королевства?
- Предыдущая
- 8/97
- Следующая
