Дикое поле - Веденеев Василий Владимирович - Страница 145

• Предыдущая
• 145/166
• Следующая

— Святые угодники! — нагнувшись над соглядатаем, воскликнул пан Казимир. — Ты уложил его!

Опытным взглядом он успел заметить, что шпион жив и его рана не так опасна, как могло показаться: выпитое вино все же оказало свое действие, и клинок попал не в сердце, куда метил Георг, а пронзил только верхнюю часть левого плеча. Но и этого достаточно.

— Бежим! — Лекарь схватил фон Штронсе за руку. — Его приятель сейчас поднимет всех на ноги!

Дважды повторять не пришлось. Наемник кинулся следом за паном Казимиром и только на набережной перешел на шаг и убрал шпагу в ножны.

— Я не хотел его убивать, — хмуро сказал он. — Что мы теперь будем делать? Где твое приличное местечко, в котором подают хорошее вино и играют в кости?

— Какие кости? — вытаращил глаза Чарновский. — Ты сошел с ума! Если тебя задержат стражники, то уже утром накинут петлю на шею!

— За что? — искренне удивился Георг. — За этого мозгляка? Глупости! Он сам во всем виноват.

— Ты слишком долго пробыл на войне. — Казимир потянул его к причалу, где стояли лодки. — Они с удовольствием вздернут нас обоих. Нужно немедленно исчезнуть из города. Давай наймем лодку, спустимся по реке к морю и сядем на корабль.

Пожалуй, для него это был самый лучший выход из создавшегося положения. Наплевать на оставшиеся в гостинице вещи и лошадей! Надо спасаться, пока волей случая удалось ускользнуть от недреманного ока иезуитов.

— На корабль? — озадаченно переспросил немец. — Куда ты собираешься плыть?

— Лучше всего во Францию, — быстро решил Чарновский.

— Бурбоны, — скорчил кислую мину Георг. — Я их не очень люблю. Габсбурги обещали мне чин капитана.

— Лучше Бурбоны и чин лейтенанта, чем виселица в Риме, — резонно заметил лекарь. — Неужели два таких молодца, как мы, не отыщут себе достойное место в армии французского короля?

В конце концов, если наемник пожелает остаться, это его право. Естественно, еще до рассвета он окажется в лапах стражников, а следом появятся и шпионы отца Паоло. Тогда Георг будет вынужден сообщить им, куда отправился господин Карл Фридрих Ларс, а Чарновский, в свою очередь, учитывая это обстоятельство, будет вынужден изменить маршрут и вместо Франции плыть в Испанию, чего бы ему ни хотелось. От Франции значительно ближе до Польши, куда лекарь надеялся все-таки вернуться. Пусть и под чужим именем.

— Ладно, — вздохнул Георг. — Бурбоны так Бурбоны! Где тут лодочники? Наверное, эти свиньи уже спят?..

Из болота Илья и Павлин выбрались оголодавшими, изъеденными комарьем, полураздетыми и босыми. Тайными тропками, скрываясь от чужих глаз, Тархов привел «охотника» в Вязьму и поздним вечером стукнул в окошко знакомого дома. Там беглецов приняли, накормили и обогрели. В ту же ночь хозяин отправил в Москву верхового с письмом. Ответ оказался неожиданным. Вместе с возвратившимся посыльным в дом постучали четверо конных стрельцов, вооруженных саблями и ружьями. С ними прибыл и пятый — на большой телеге, запряженной парой крепких лошадей. Приказ дьяка гласил: пленника связать, никому его не показывать и везти на телеге прямиком в Москву, спрятав под какой-нибудь рухлядью. Дорогой нигде не останавливаться и поспешать, не щадя коней! Илье спутали руки и ноги крепкими сыромятными ремнями, заткнули рот и, для верности, еще закатали его в толстую рогожу. Потом уложили на дно телеги, сверху навалили сена, а на него поставили большие решета для просеивания муки. Стрельцы прыгнули в седла и погнали лошадей, свято соблюдая строгий приказ Бухвостова нигде не останавливаться на ночлег…

Их встречал Антипа. Телегу загнали во двор, сняли решета и, не разворачивая куль, унесли пленника в терем, где нетерпеливо прохаживался по горнице сам Никита Авдеевич. Поклонившись дьяку, Павлин вручил ему зашитую в кожу посылку Любомира, кратко рассказал о своих приключениях и отдал крест Ильи.

— Будет тебе награда, — похвалил его дьяк и тут же скрылся в своей спаленке.

Пленника извлекли из рогожи и сняли с него путы. К удивлению Тархова, Илью не увели за тын и не посадили в поруб, а оставили под стражей в тереме. Кормил его горбун Антипа, подавая яства со стола самого Никиты Авдеевича. Тут-то стрелец и узнал, что приключилось с Данилкой.

В горницу, неслышно ступая, словно большой сытый кот, вошел Петр-Рифат. Прищурил глаза и кивнул Павлину как старому знакомому. По губам молодого мурзы скользнула легкая, хитрая улыбочка. И тут же исчезла, словно не было ее вовсе. Поглядев на пленника, жадно уплетавшего угощение, татарин крутнулся на каблуках и, не сказав ни слова, вышел.

«Чудеса, — подумал стрелец. — Молодой мурза гоголем ходит да по-хозяйски щурится. Не иначе, обратал его Никита Авдеевич и приручил. Ну, да дьяку виднее, как поступать».

Вскоре вошел и сам Бухвостов. Илья глянул в хмурое лицо дьяка и поперхнулся куском, однако тот не удостоил его внимания и велел горбуну закладывать лошадей, Антипа, весело скаля зубы, от души треснул, ладонью по спине пленника, чтобы тот не давился, и, оставив его на попечение караульных стрельцов, горохом ссыпался по лестнице.

— Поди сюда. — Бухвостов поманил пальцем Тархова и шепнул: — Домой пока не отпущу. В светелке заночуешь. Там тебе и поесть подадут. Так надо.

Знакомый стрелец повел Павлина в светелку под самой крышей. Там их встретил другой вооруженный стрелец, распахнул дверь смежной комнаты и подтолкнул в нее Тархова:

— Отдыхай!

Со света Павлин не сразу разглядел, что он здесь не один. В полумраке, разорванном слабым огоньком лампады, кто-то заворочался на широкой кровати, и хрипловатый со сна голос спросил:

— Кто тут?

— Иван? — боясь ошибиться, негромко окликнул Тархов. — Ты?

— Пава! — Попов вскочил и кинулся обнимать друга: значит, Тархов дошел, значит, не зря рисковали? Или он вернулся ни с чем?

— Чего ты, под стражей? — чуть слышно шепнул Павлин. — Да и я с тобой оказался?

— Э-э, брат, — засмеялся Попов. — Тут такие дела!..

Тем временем Никита Авдеевич, держа под мышкой плотно увязанный в грубую холстину сверток, спустился во двор. У крыльца уже стоял возок. Рядом с Ним в чадном свете факелов угадывались верховые стрельцы, готовые сопровождать —дьяка в его ночной поездке: теперь Бухвостов редко выезжал один в темное время. Распахнулись ворота, вперед вырвались двое верховых с факелами в руках, следом покатил возок.

Миновали темные улицы с погруженными в сон домами москвичей и подкатили к черневшей во мраке громаде монастыря. Стрельцы забарабанили в ворота, требуя отворить. Вскоре заспанный пожилой монашек уже вел Никиту Авдеевича по запутанным переходам, освещая дорогу фонарем. Он остановился у двери одной из келий, поставил фонарь на каменный пол и, поклонившись, тихо молвил:

— Здесь.

Бухвостов отпустил провожатого и вошел в келью. У поставца с горящими свечами, держа книгу в руках, стоял высокий худой монах с узким горбоносым лицом и рыжевато-седой бородой. Увидев дьяка, он бледно улыбнулся:

— И тебе не спится? Неужели вспомнил о душе и приехал замаливать грехи?

— Нужда привела, — буркнул дьяк, разворачивая сверток. — А грехи мои Господь простит — не о себе радею.

— Ладно, — примирительно поднял ладони монах. — Показывай, что привез.

Никита Авдеевич вынул из свертка большой створчатый крест и молитвенник. Подал монаху. Тот ловко раскрыл крест и вытащил из него туго скатанную полоску плотной бумаги. Развернул и быстро пробежал глазами по строкам тайнописи.

— Совладаешь? — с затаенной надеждой спросил дьяк. Монах перелистал молитвенник и заложил бумагу с тайнописью между его страниц.

— Латиняне?

— Они.

— Неугомонные. — Монах зевнул и мелко перекрестил рот. — Совладаешь? — повторил Никита Авдеевич.

— Попробую, с Божьей помощью. Все это старо как мир. — Чернец погладил тонкой рукой переплет молитвенника. — Не может один человек создать такое, чего не в силах уразуметь другие. Кому сие написано, на каких языках?

• Предыдущая
• 145/166
• Следующая