Чужие беды - Веллер Михаил Иосифович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/2
Виктор остановил его за руль.
– Прасол где живет, Анна Емельяновна?
– Вон, в третьем доме. – Насупясь, мальчишка дергал велосипед.
– Проводи-ка.
– Она, наверно, на ферме.
– Посмотрим.
– Меня мамка послала, дяденька, – угрюмо сказал мальчишка.
Виктор наградил его полтинником.
В калитку мальчишка треснул ногой.
– Тетя Аня-а! Тетя Аня! Спрашивают вас тут…
Женщина вышла, вытирая руки о передник.
– Здравствуйте, Анна Емельяновна.
– Здравствуйте…
– Меня зовут Гурча, Виктор Сергеевич.
– Вы проходите, проходите, – заторопилась она.
В комнате («Простите, прибиралась я…») сели…
Юнолицый Гена с заглаженным чубом был ответственно-суров на фотографии над кроватью с тремя подушками горкой.
Виктор Сергеевич выставил на скатерть бутылку вина.
Напряженно читая его взгляд, она стала механическими движениями собирать на стол.
– Много лет все думал приехать к вам…
– А… – Она сглотнула. – Устали, поди, с дороги…
– Вы сядьте.
Она подчинилась в отчаянии.
Он налил стопки, посмотрел ей в глаза, на фотографию, отвел взгляд, вздохнул и кивнул коротко…
– Гена, – сказала женщина и упала головой на стол.
Она прихлебывала воду и аккуратно промокнула тряпочкой мокрое пятно на скатерти. Виктор Сергеевич загасил папиросу, встал со стопкой:
– Светлая его память…
Спокойная слеза затихла на ее подбородке и упала.
Он помолчал и кашлянул для разговора.
– Вы расскажите, – произнесла Анна Емельянова тоскуя и томясь.
Он заговорил с паузами, затягиваясь глубоко, приопуская веки.
– …И когда зашел на катер второй раз пикировщик, – жал он, раненые, лежим рядом… И дали мы с ним тогда слово друг другу, – крепко выделил, – матросское фронтовое слово дали: живой кто останется – не забудет другого и волю его последнюю исполнит.
Рассказ его был краток.
Женщина слушала с обескровленным неподвижным лицом.
– Вы ешьте, – сказала она и вышла.
Он выпил и закусил.
Кот приблизился, потерся об ноги. Он поднял его за шкирку.
– Вот так, – сказал он коту и подул на него.
Женщина вернулась с сухими глазами.
– Не верю я вам, – сказала она. – Неправда это все. Я ведь чувствую. Он специально прислал вас. Где он?
Ах ты черт. Ай да баба! Знал Гена, кого выбрать.
Виктор Сергеевич покачал головой.
– Милая Анна Емельяновна… Правда. Я работаю в Коломне, представителем завода по эксплуатации электровозов, – мягко объяснил. Получаю много, жизнь в командировках, – вот и посылал иногда.
– Да зачем же, зачем!.. Лучше б вы не приезжали…
Ветер отдувал занавеску.
– Простите меня… – проговорила она наконец.
– Ничего.
– Нет, вы простите. Да и… я ведь вам всю жизнь обязана. Не отблагодарить. А сказали вы правду. Я знаю, правду. Да только… Ведь ждала. Двадцать два годочка все ждала. Жила этим. И теперь уж не перестану ждать, сколько осталось мне. Знаю, – а не могу не ждать.
– …Мы за то воевали, чтоб жизнь была счастливая.
– И деточек у нас не было…
– У меня тоже нет детей.
– Вы что же, не женаты?
– Женат.
Он не спеша с папироской по дороге, перекидывая с руки на руку легкий чемодан.
– Удружил, – усмехался. – А хрен его знает. Два дня поревет, а там привыкнет – легче станет. Полная определенность. Крути не крути, раз все ясно – точка. Полбанки с тебя, Гена.
Собирал малину с придорожных кустов. Спустился к заливу. Раздевшись, вошел в жгучую воду, отмахал туда-обратно. Ухая, растерся – поджарый, в отметинах.
Попутная машина подкинула его до города.
– Опять к нам? – улыбнулась официантка в кафе.
– Моя славная, – подмигнул. – Два бифштекса, бутылку «три звездочки» и плитку шоколада.
Когда принесла, шоколад пододвинул ей.
– Спасибо, – мотнула она завитушками.
– После работы свободна?
– А быстрый вы.
– Быстрый, – подтвердил он.
Он сидел до закрытия, слушал музыку, еще заказывал: угощал соседей.
– Анечка, будешь ждать меня двадцать два годочка? – в сгустившемся гомоне подсек официантку. Она сделала глазки:
– Пьете вы много.
– Ничего, – сказал он. – Я умею.
– Это вы все умеете.
Из погасшего кафе они вышли под руку в половине первого.
Их ждали.
– Что, – весело оскалил Гурча золотые зубы, – поговорить надо?
– Догадливый, – порадовался передний, столб.
– Разойдемся миром, ребята, – сказал Гурча.
– Конешно разойдемся. Морду тебе набью и разойдемся, ты не бойсь. А с тобой, Анька, разговор отдельно, шкура дешевая.
– Те-те-те, – поцокал Гурча и ударил правой. Столб согнулся и лег на землю.
– С дороги!
Трое насели разом в беспорядочном махании. Он отпрыгнул к витрине. Плюнул в лицо – лягнул в пах – один скорчился под ногами.
– Калечить буду… – прорычал Гурча.
Длинный вставал. Слева кряжистый нацелил мощный кулак – он уклонился – загремела обсыпаясь витрина – отскочил.
– Все, падла… – длинный достал нож. Четвертый, придвигаясь, пристраивал на руке кастет.
Гурча качнулся влево-вправо согнувшись, с криком прыгнул вбок, пятерней ткнув ему в глаза.
Милицейский свисток рассверлил слух. Быстро придвигался топот. Гурча побежал вдоль стены к черному проходу между домами, но брошенный с шести шагов вдогонку самодельный литой кастет попал ему в затылок, и он с маху распластался на асфальте, раскинув полы белого плаща, подломив под себя левую руку и выбросив вперед правую с золотым перстнем на мизинце.
Ночью он сидел в камере на нарах, осторожно трогал разбитый затылок. Зло затягивался добытым чинариком.
«Так сгореть, – щурился, аж скулы сводило в презрении… – Подрывать отсюда, пока не расчухали. Запросы, идентификация, тра-та-та, мотай чалму: семь отсидки, да три за побег, да здесь довесят. Пришить-то ничего не сумеют – вот уж шиш, чисто все; мало и так не будет. Эть твою, не было печали. Ну как сопляк, как фраеришка. И за каким хреном? Не-ет, подрывать отсюда».
- Предыдущая
- 2/2
