Хендерсон, король дождя - Беллоу Сол - Страница 26

• Предыдущая
• 26/49
• Следующая

— Правда? — задумчиво произнёс он. — А знаете, им вообще ни в чем не везёт. Согласно легенде, когда-то давным-давно мы были одним племенем, но потом разделились по признаку везучести. По-нашему они называются nibai — «невезучие», а мы — ibai.

— Вот как? Варири считают себя баловнями Фортуны?

— О да. Во многих отношениях. Вы не представляете себе, сколь постоянна эта особа — Фортуна!

— Значит, вы верите, что сегодня пойдёт дождь? — спросил я и мрачно ухмыльнулся.

Он мягко ответил:

— Мне уже доводилось видеть дождь в такие дни, как этот. — И добавил: — Я понимаю ваше отношение, мистер Хендерсон. Арневи с их добросердечием произвели на вас сильное впечатление. Это естественно. Прошу не забывать, что Итело — мой близкий друг; в каких только ситуациях мы не побывали вместе! Мне ли не знать его достоинства! Великодушие. Кротость. Порядочность. Высший сорт! В этом смысле я согласен с вами, мистер Хендерсон, на все сто процентов.

Я подпёр подбородок кулаком и уставился в небо. Боже мой! Встретить такую неординарную личность черт знает на каком расстоянии от дома! Вот вам и польза от путешествий! Но вообще-то, мир — это в первую очередь сознание. Настоящие путешествия совершаются в душе. Напрасно я спорил с Лили и орал на неё до тех пор, пока Райси не испугалась и не сбежала с найдёнышем. Я утверждал, что лучше знаю реальную жизнь. О да! Мир фактов реален и неизменен. В нем действуют законы физики и прочих наук. Но есть ещё область ноуменального[12], и вот там-то мы находим простор для творчества! В споре с Лили я был по-своему прав: я действительно лучше знал жизнь, но не какую— нибудь, а свою, насквозь пронизанную МОИМИ ассоциациями, в то время как её жизнь была наполнена ЕЁ ассоциациями. Вот когда мне открылась истина — мне, Хендерсону!

Из глаз Дахфу на меня хлынул поток света, исполненный такой мощи и такого значения, что мне показалось: при желании он легко мог бы проникнуть мне в душу. Мог бы обогатить её. Но поскольку я полный профан во всем, что касается высоких материй, я не знал, чего ожидать. Тем не менее, под этим лучистым взглядом я почувствовал, что, взорвав цистерну, ещё не уничтожил свой последний шанс. Нет, сэр. Никоим образом.

Дядя короля, Хорко, по-прежнему возглавлял процессию. Из-за стен, окружавших дворец, доносились оглушительные вопли и ещё какие-то звуки, о которых я ни за что не сказал бы, что их способна исторгать человеческая глотка. Но в минуту временного затишья король снова обратился ко мне:

— Нетрудно догадаться, мистер Путешественник, что вы тронулись в путь ради достижения важной цели.

— Правильно, ваше королевское величество. Иначе я остался бы валяться на кровати, рассматривая картинки в атласе или слайды с изображением Ангкор Вата[13].

— Вот именно. Это я и имел в виду. И вы оставили своё сердце у наших друзей арневи. Мы оба согласны в том, что они прекрасные люди. Я даже иногда думал: может, это — влияние окружающей среды? Природы? Может, их достоинства носят врождённый, а не благоприобретённый характер? Много бы я дал за возможность повидаться с Итело! К сожалению, это невозможно. Мои служебные обязанности… Так доброта не оставляет вас равнодушным, да, мистер Хендерсон?

— Да, ваше величество. Кроме шуток. Настоящая доброта. Без подделки. Как перед Богом.

— Говорят, зло умеет эффектно подать себя. Ему присущи натиск, азарт, бравада. Поэтому оно воздействует на ум быстрее добра. По-моему, это неправильно. Возможно, это верно в отношении добра в обычном, общепринятом смысле слова. На свете великое множество хороших людей. О да! Они совершают хорошие поступки, потому что так надо, так им диктуют здравый смысл и собственная воля. Как просто! Простая арифметика! «Я не сделал того-то и того-то из того, что должен был сделать, и сделал то-то и то-то из того, чего не должен был делать». Это ещё не жизнь — убогая бухгалтерия! Моя точка зрения — принципиально иная. Добро не имеет ничего общего с трудом или борьбой. Берите выше! О, мистер Хендерсон, оно может быть гораздо ярче, эффектнее, привлекательнее! Оно ассоциируется с вдохновением, а не борьбой, потому что в борьбе человек роняет себя, а взявшись за меч, от меча погибает. От скуки родится лишь скучное, неинтересное добро. Того, кто проводит линию фронта, потом находят лежащим на ней, как безжизненное свидетельство грандиозной попытки — и ничего больше!

Носилки остановились. Тронутый до глубины души, я воскликнул:

— О король Дахфу! Знаете ли вы женщину Битта, Виллатале, тётку Итело? Она хотела научить меня «грун ту молани», но тут произошло одно, другое, и…

Амазонки двинулись дальше. Шум, крики, барабанная дробь за стенами дворца стали громче. А когда короля вынесли за ворота, какофония превзошла все, что было до сих пор.

— Ваше величество, куда мы…

Он наклонился ко мне, и я услышал:

— Специальное место… арена…

И все. Мы очутились в толчее — ни дать ни взять метро в часы пик. Толпой владело возбуждение, граничившее с безумием. Вокруг, словно в вихре, мелькали мужчины, женщины, дети, идолы; слышались свист, гудение, дребезжание — то словно скулит собака, то как будто затачивают серп. Из рожков вылетали звуки такой громкости, что любой шумомер зашкалило бы. Толпа насчитывала никак не меньше тысячи человек; почти все они были обнажены, одни — в боевой раскраске, другие — в броском, кричащем облачении.

Наконец процессия достигла того, что можно было назвать стадионом, с четырьмя рядами скамеек из песчаника. Короля ждала отдельная ложа с навесом; я оказался там вместе с ним, его жёнами и высшими должностными лицами. Амазонки в корсетоподобных жилетах, с могучими гладкими телами и изящными, наголо обритыми черепами, по форме напоминавшими дыни, выстроились для охраны царственной особы.

Четыре амазонки принесли складной стол и поставили на него деревянную чашу с парой черепов, которую я уже видел в апартаментах короля. Однако теперь сквозь глазницы были пропущены длинные блестящие голубые ленты. Хорко занял соседнюю ложу, слева от королевской. Рядом с ним я увидел вчерашнего следователя — король назвал его верховным жрецом, Бунамом, — и его ближайшего помощника — того самого чёрного кожаного человека, который завёл нас в засаду.

— Кто этот субъект, сморщенный, словно греческая смоковница? — спросил я у Дахфу.

— Прошу прощения?

— Тот, что сидит рядом с Бунамом и вашим дядей.

— Ах, этот! Это жрец. Прорицатель.

— Вчера он попался нам с рогатиной, — начал я, но тут как раз амазонки начали палить в воздух из мушкетов. Это был салют — в честь покойного короля Гмило, самого Дахфу и, как сказал Дахфу, в мою честь.

— Нет, кроме шуток? — изумился я. — Что же — я должен встать?

— Они будут счастливы.

Я оторвал грузное тело от скамьи; публика разразилась оглушительным грохотом и аплодисментами. Должно быть, среди них распространилась весть о том, как я обошёлся с покойником. Пусть знают: мне палец в рот не клади.

Как всегда, очутившись в толпе, я испытал сильное волнение, почти расстройство. Однако нужно было ответить на приветствия, и я исторг из груди рёв, не хуже Ассирийского быка. Реакция толпы превзошла все ожидания. На этот раз к моему волнению примешалось торжество. Так вот, значит, что это такое — выступать перед огромной аудиторией! Теперь я понимал, почему Дахфу порвал с цивилизацией и вернулся к своему народу, чтобы стать королём.

Хорошо быть королём — хоть чего-нибудь!

Настала очередь самого Дахфу. По сигналу из ложи Хорко король встал. Осанна! Фонтаны хвалебных выкриков! Лица с выражением восторга, гордости и прочих сложных чувств! Амазонки замахали лиловыми — цвет короля — знамёнами.

Король сошёл вниз, на арену. На противоположном конце арены появилась высокая женщина, обнажённая до пояса, с кучерявой, как у барашка, шевелюрой.

Когда она подошла ближе, я разглядел у неё на лице узор наподобие азбуки Брайля для слепых. Её живот был выкрашен в тусклый золотой цвет — цвет ржавчины. Судя по маленьким торчащим грудям, женщина была молода, с длинными худыми руками. На ней были лиловые шаровары, как у короля; очевидно, она должна была стать его партнёршей в предстоящей игре. Только теперь я заметил на арене несколько зачехлённых скульптур и догадался, что они олицетворяют богов. Вот вокруг них-то король Дахфу и позолоченная женщина и затеяли игру с черепами. Хорошенько раскрутив череп на длинной ленте, игрок подбрасывал его ввысь, а другой ловил. Все стихло. На стадионе воцарилась мёртвая тишина. Вскоре я сообразил, что это не просто игра, но и состязание; естественно, я болел за короля. Я не знал, но догадывался, что наказанием за пропущенный «мяч» может быть смерть. Самому мне смерть была не в диковинку, и не только потому, что я был на фронте, но и по другой причине, которой я в настоящее время не хочу касаться, Так или иначе, смерть и я — старые приятели. Но мысль о том, что что-нибудь может случиться с королём, привела меня в ужас.

• Предыдущая
• 26/49
• Следующая