Где ты, Салли? - Фринсел И. Я. - Страница 9

Тогда он тихонько молился про себя — так, что другие не замечали этого,— чтобы скорее пришел конец этой несчастной войне.

В профшколе был один учитель, который не скрывал своего мнения о захватчиках. Другие никогда не говорили об этом вслух и не позволяли ученикам недружелюбно высказываться о немцах или высмеивать членов НСП.

Было неразумно говорить открыто на такие темы в школе, где учились сотни мальчиков.

В школе каждый носил голубую форму, и по внешности нельзя было определить, кто “хороший”, а кто “плохой”. Но кто знал, что они делали в свободное от занятий время и в какой семье они жили? Некоторые, возможно, были членами “Юных штурмовиков” или “Гитлерюгенд”. Приходилось проявлять осторожность. У национал-социалистов, казалось, было очень мало чувства юмора, и они не переносили даже малейшей насмешки. А люди острили, естественно, много.

Они придумывали разнообразные шутки и рассказывали забавные истории о Муссерте и Гитлере. Различные карикатуры, представлявшие в смешном виде этих двух вождей, передавались из рук в руки. Но горе тому, у кого обнаруживали такие вещи не те глаза! Простая карикатура, или нелегальный листок, или пересказ анекдота о Гитлере могли кому-то в конце концов стоить даже жизни. Попасть в тюрьму было просто. А от тюрьмы до концлагеря был только один шаг. А в этом лагере могло произойти такое, о чем простой человек никогда не думал, так что вернуться оттуда невредимым было мало вероятным.

Но учитель, который преподавал у них алгебру и геометрию, казалось, совсем не брал это в расчет. Он не пропускал случая, чтобы не показать ученикам нечеловечное мышление национал-социалистов и не предупредить их против расовой дискриминации. Он считал позорным, что с “определенными голландцами” обращаются, как с неполноценными людьми, и говорил, что никакой народ не имеет права возноситься таким образом над другим народом. Ребята хорошо понимали, что он говорил о евреях, которые подвергались таким беспощадным репрессиям.

— Я пытаюсь научить вас основам математики,— сказал учитель,— это пригодится вам потом для вашей профессии. Но еще важнее, чтобы вы стали честными людьми. Нам нельзя бросать наших сограждан на произвол судьбы. Поэтому вы должны знать об этом. Нужно, чтобы мы после войны могли прямо смотреть друг другу в глаза.

Фрек считал своего учителя очень мужественным человеком, потому что тот не боялся говорить такое вслух, но в то же время ему становилось не по себе.

Разве это может хорошо кончиться? Нет, хорошо это и не кончилось.

Однажды во время урока этого учителя вызвали к директору. Там его ждала группа мужчин из службы безопасности, которые арестовали его и увели.

Это мальчики узнали потом от других учителей, потому что об этом, естественно, шли разговоры.

Немцы могли бы арестовать учителя по математике и дома, но они это, видимо, сделали специально в школе, чтобы нагнать страх на его коллег.

Мальчишки спорили о том, кто из них предал учителя, но они это так и не узнали. Кроме того, были еще классы, в которых можно было искать предателя.

Так росло недоверие друг ко другу. С кем можно было еще говорить открыто? И где можно было это делать без опаски? И стены могли иметь уши! Враг тоже слушал.

Одно Фреку в всяком случае стало еще понятней: во время правления “нового порядка” — как национал-социалисты называли “светлое будущее”, к которому они стремились,— честно высказывать свое мнение не полагалось.

Война для немцев становилась все труднее. В начале они одерживали одну победу за другой. Поэтому Гитлер стал очень самоуверенным. Он думал, что весь мир станет его собственностью. Но ему пришлось в этом очень разочароваться!

Его наступление в России остановила суровая зима. Под Сталинградом немецкие солдаты сильно пострадали во время ужасных морозов. Бесчисленное число из них погибло или умерло вследствие обморожения и истощения. Их снаряжение не было рассчитано на такие суровые условия. Город Сталинград стал крылатым словом. После жестокой битвы немецкой армии пришлось там сдаться.

Производство оружия в свободных странах, воевавших против Гитлера и его союзников, невероятно возросло, и на многих фронтах воздушные силы немцев уже уступали перед превосходством противника.

Дома у Фрека регулярно слушали английскую радиоволну. Хотя немецкие оккупанты и приказали всем сдать радиоприемники, но отец не сделал это.

— Ни один волос на моей голове не подумает исполнить такой приказ,— сказал он,— Пусть Гитлер сам купит себе приемник. Мой он не получит. Вот как они боятся, что мы узнаем правду.

У них на чердаке лежал очень старый детекторный радиоприемник, который отец собрал еще в детстве. Этот они и сдали. С совершенно невинным видом.

Казалось, что немцам уже все нужно для войны. Медь и бронзу тоже было велено сдавать. В некоторых местах они даже снимали колокола с церквей.

— Хороший признак,— сказал отец,— Если они, чтобы воевать, уже нуждаются в крохах, то значит ветер дует им навстречу.

Нет, радио они не отдали. Но слушать его приходилось тайком. Увеличивать громкость было опасно.

— Предатель ведь никогда не спит,— сказал отец.

Немцы явно рассчитывали на то, что люди все равно слушают английские передачи. Это было очень заметно по тем огромным помехам, которые они создавали. Фрек плотно прижимал ухо к динамику, чтобы уловить каждое слово.

“Говорит радио Оранье...[5] Голос воинствующей Голландии. Морской гез говорит прямо: мы им отомстим, этим собакам нацистским... Оранье победит... Мужайтесь, мы придем...”

Да, некоторые из этих воззваний не выходили у Фрека из головы. А когда звучал Вильгельмус,[6] по спине у него пробегали мурашки, а на глазах выступали слезы. И у отца и матери он тоже заметил это. Но когда говорила королева, у него внутри всегда становилось так тепло... Только прошло уже много времени, а они все не приходили...

Но наконец-то, казалось, это время наступило!

6 июня 1944! Союзники стали высаживаться в Нормандии. Огромная флотилия из всевозможных судов пересекла пролив Ла-Манш, чтобы нанести немцам решающий удар. Это стоило пота, крови и слез, но немецкие военные силы не могли помешать союзникам захватить прибрежную полосу. И однажды укрепившись на том месте, они там и остались.

D-day, день решения!

Какое волнующее событие! Оно окончательно решит исход войны. По оккупированным землям пронеслась волна радости. Голландия вздохнула с облегчением.

“Мужайтесь, мы придем!”

Еще немного только потерпеть.

5 сентября 1944 года вошло в историю, как очень памятный день.

Довольно примечательно то, что предатель страны придумал название этому дню, которое за ним и сохранилось: страстный вторник.

Внезапно стали распространяться самые невероятные слухи, и в среде голландских национал-социалистов возникла паника. Нацисты сломя голову спасались бегством. Многие пытались скрыться подобру-поздорову вместе со всеми своими пожитками. В первую очередь земля начинала гореть под ногами тех, у кого на счету были какие-то “дела”.

Освобождались вражеские конторы, и производился отвод некоторых частей немецкой армии. Люди с радостью смотрели, как они уходили, и многие после этого стали ждать скорого окончания войны.

Фрек сразу подумал о Салли и горячо надеялся, что для его друга освобождение наступит вовремя.

Но кто ожидал, что теперь страдания закончились, того постигло разочарование.

Оккупационные силы, которые остались, поступали беспощадней, чем прежде. Война потребует еще много жертв.

Казалось, что доживающий свои последние дни нацизм пытался увлечь за собой в пропасть всю Европу. Немецкий народ ужасно страдал от войны, но Гитлер не мог остановиться. Если уже совсем нельзя иначе, то он хотел погибнуть в огне и пламени. В поражении он обвинял всех, кроме себя. Своих генералов, своих солдат, весь немецкий народ — все они подвели его. Были недостойны его, считал он. Он чувствовал себя преданным каждым.