Дело закрыто - Вентворт Патриция - Страница 55

• Предыдущая
• 55/56
• Следующая

Мисс Силвер отложила последний лист.

— Ей прочли это еще раз, и она все подписала. И, думаю, ей можно верить.

Хилари выпрямилась. Она так и держала Генри за руку — потому что просто необходимо за что-то держаться, когда весь мир идет кругом.

— Странно, — проговорила она. — Мне бы радоваться за Джефа и Марион, а я не могу. Я все время думаю о миссис Мерсер. Она так несчастна, бедняжка!

Выражение лица мисс Силвер мгновенно изменилось. Она очень ласково взглянула на Хилари и мягко проговорила:

— Но это же хорошо, дорогая. Хорошо, что она несчастна. Самое худшее, что может случиться с человеком, — это не испытывать боли, причиняя ее другим.

Хилари не ответила, но она поняла, и ей стало легче. Немного помолчав, она заговорила уже о другом:

— И все-таки я не понимаю… Во сколько же был убит мистер Эвертон?

— Через несколько минут после восьми. Мистеру Грею он звонил в восемь. Это подтверждается показаниями миссис Мерсер в той части, где она говорит, что, находясь в столовой, слышала, как пробили часы. Вряд ли после этого могло пройти больше одной-двух минут.

— Но как же так, мисс Силвер? — недоумевающе спросила Хилари. — Ведь миссис Эшли… Ну, та самая с которой я говорила. Приходящая прислуга, которая вернулась в кабинет за письмом и слышала выстрел… Она сказала, что, когда часы на церкви пробили восемь, ей оставалось еще идти до Солвей-Лодж минут семь, если не десять. Я еще подумала, что это спасет Джефа, но она добавила, что часы ошибались минут на десять, и в действительности она оказалась у дома уже ближе к половине девятого.

— Да, я помню. — Мисс Силвер добродушно фыркнула. — Я еще сказала вам, что часы крайне ненадежный свидетель. Мы уже все это обсуждали. В действительности миссис Эшли вовсе не говорила вам, что часы отстают — она только сказала, что всегда боялась из-за них опоздать. Но если она боялась опоздать, значит, часы спешили. С часами, знаете, вечная путаница. Я сильно сомневаюсь, что хоть кто-нибудь сообразит, вперед или назад нужно переводить часы при переходе на летнее время, если об этом не будет сообщено в газетах. А у миссис Эшли и без того в голове сплошная каша. Стоило мне чуть на нее нажать, и она запуталась окончательно. Остается только надеяться, что ее не станут вызывать в качестве свидетеля.

— Господи! Неужели нет способа выяснить раз и навсегда, что происходило с этими проклятыми часами на самом деле? — не выдержал Генри.

Мисс Силвер посмотрела на него несколько свысока.

— Разумеется, есть, капитан Каннингхэм. Я беседовала со священником. Исключительно любезный джентльмен. Нет никаких сомнений, что пятнадцать месяцев назад часы спешили — и именно на десять минут. Они и сейчас спешат, но если прежний священник ничего против этого не имел, то нынешний их ежемесячно подводит. Таким образом, когда миссис Эшли слышала, что они бьют восемь, на самом деле было еще только без десяти. И, поскольку идти до Солвей-Лодж ей оставалось, по ее же словам, именно десять минут, она добралась туда как раз вовремя, чтобы услышать восклицание мистера Эвертона: «Мой родной племянник!» и выстрел, после которого она тут же убежала.

— Какая же я идиотка! — простонала Хилари.

Генри был совершенно с этим согласен.

Гарриет Сент-Джаст обвела взглядом свой демонстрационный зал и решила, что дела идут очень даже неплохо. Эти небольшие показы в узком кругу оказались просто находкой. Билеты вырывали с руками, а вырвав, спрашивали, можно ли привести друзей, и, приведя их, обязательно что-то покупали, пребывая в счастливом заблуждении, что тем самым возвращают себе молодость, а вместе с ней неземную грацию, стройность и красоту ее лучшей модели Ивонны.

Марион, вне всякого сомнения, стоила тех денег, которые Гарриет ей платила. Тем не менее ей ни в коем случае не следовало худеть и дальше. Платья, конечно, смотрелись на ней изумительно, но стоило ей похудеть хоть еще немного, и смотреться им будет уже просто не на чем. Гарриет закусила губу. В свободное от работы время она очень переживала за Марион Грей.

Сейчас, правда, никакой Марион Грей не было — была только Ивонна, демонстрировавшая черное вечернее платье с закрытым горлом и длинными облегающими рукавами с припуском на запястьях. Платье называлось «Triste Journee [15]».

Оно было пошито из плотного крепа в простом, но трагическом стиле. Марион носила его со странным удовлетворением, как если бы это был траур по уже умершему Джефу. Она медленно шла вдоль круга заинтересованных женщин, чуть наклонив голову, опустив глаза и думая о чем-то совершенно другом. Обрывки фраз и восклицаний доносились до нее, скользя мимо сознания. Ей пришлось повернуться, остановиться и сделать еще один круг.

Потом Гарриет ей кивнула, и она вышла, разминувшись в дверях с Селиной, облаченной в кричащий оранжевый костюм — настолько же жизнеутверждающий, насколько депрессивным был «Хмурый день» Марион.

В примерочной к ней подскочила необычайно взволнованная Флора.

— Дорогая, тебя требуют! К телефону. Междугородний звонок. Из Глазго. Мне кажется, это твоя маленькая кузина. Я говорила ей, что у нас показ, но она сказала, что это важнее, чем все показы на свете, вместе взятые, поэтому…

Марион давно уже кричала в трубку: «Алло! Алло!», и Флоре пришлось умолкнуть. Она услышала, как Марион сказала: «Хилари!», а потом: «Что?», и по какой-то странной причине вдруг обнаружила, что решительно не может сейчас уйти. Отойдя к дверям, она остановилась там и внимательно следила за Марион, которая слепо протянула руку и, нащупав стол Гарриет, тяжело на него оперлась. Она не произнесла больше ни слова. Она только слушала, все больше и больше наваливаясь на стол.

У Флоры не было сил ни уйти, ни хотя бы отвести от Марион взгляда. Она завороженно смотрела, как лицо Марион меняется прямо на ее глазах. Это было все равно что смотреть на тающий лед или восход солнца: столько же нежности, тепла и света. Флора прекрасно знала, что не должна смотреть, но ее доброе и отзывчивое сердце просто разрывалось от беспокойства. Она не имела ни малейшего представления, сколько прошло времени, прежде чем Марион повесила трубку и бросилась к ней со слезами на глазах — глазах, которые вновь были нежными и молодыми. Она схватила пухлые руки Флоры и сжала их так, словно они были самыми близкими подругами. Это был один из тех моментов, когда кажется, что в мире существуют только друзья, и хочется с каждым поделиться своей радостью. Голосом ребенка, который только что проснулся от страшного сна, Марион проговорила:

— Все будет хорошо, Флора. Все будет хорошо.

Флора почувствовала, что ее глаза тоже наполняются слезами. Она никогда не могла удержаться, если рядом кто-нибудь плакал.

— Дорогая моя, что? Что случилось?

Но Марион лишь повторяла:

— Все будет хорошо, Флора. Все будет хорошо. Хилари говорит, все будет хорошо.

На другом конце линии Хилари бросилась Генри на шею прямо в телефонной будке на виду чуть ли не всей гостиницы.

— Генри! Она даже ничего не сказала! Ока просто не могла говорить! Генри, я сейчас расплачусь!

— Ты не можешь расплакаться прямо здесь.

— Могу. Я уже начинаю.

— Нет, не можешь!

Комната отдыха оказалась занята. По обе стороны от камина вязали что-то две пожилые дамы. А когда Генри и Хилари отыскали наконец пустующее помещение, ей уже расхотелось плакать. Она спряталась в руках Генри и потерлась затылком о его подбородок.

— Ты должен меня любить. Жутко любить! Сильно-сильно-сильно! Ты ведь так меня любишь, да?

Генри ответил утвердительно.

— Потому что, если бы такое случилось с нами… Ой, нет, милый, с нами такого никогда бы не случилось, правда?

— В убийстве меня пока точно еще никто не обвинял.

— Но мы ведь можем расстаться. Поссориться и расстаться. Мы ведь уже едва это не сделали! Я думала, что никогда тебя больше не увижу. Я была в этом уверена! Мое сердце чуть не разорвалось от горя!

• Предыдущая
• 55/56
• Следующая