Дело закрыто - Вентворт Патриция - Страница 9

• Предыдущая
• 9/56
• Следующая

Коронер: Итак, вы поужинали со своим дядей. Удалось ли вам обсудить вопрос о содержании, которое он выплачивал вашему брату?

Бертрам Эвертон: Ну, я бы не решился назвать это обсуждением. Я просто сказал: «Как насчет содержания Фрэнка, дядя Джеймс?», а он ответил… Мне что, нужно повторять все, что он ответил?

Коронер: Если это имеет отношение к причине, по которой он изменил завещание.

Бертрам Эвертон: Ну, думаю, можно сказать, имеет, потому что он, понимаете, так здорово мне все расписал про старину Фрэнка. В том числе, что ему лучше поторопиться и подыскать себе какую-никакую работу, потому что, если с ним — это с дядей — что-нибудь случится, старина Фрэнк окажется без единого пенни, поскольку у него — дяди, понятно — руки так и чешутся изменить завещание, вычеркнув из него всех этих проклятых лизоблюдствующих подхалимов, уверенных, что они могут неплохо им попользоваться, но очень здорово ошибающихся, о чем они и узнают, не пройдет и двадцати четырех часов. Ну, я даже, знаете, немного опешил и сказал: «Помилуйте, дядя! Про старину Фрэнка и злейший враг не скажет, что он подхалим». А он посмотрел на меня как-то совсем уж нехорошо и сказал: «Я не о Фрэнке говорю».

Коронер: В сущности, он сообщил вам о своем намерении изменить завещание?

Бертрам Эвертон: Ну, прозвучало, во всяком случае, очень на то похоже, согласитесь.

Коронер: Он сообщил вам, что намерен изменить завещание в вашу пользу?

(Свидетель замялся).

Коронер: Прошу вас ответить на этот вопрос.

Бертрам Эвертон: Ну, знаете, как-то даже неловко отвечать на такие вопросы.

Коронер: Боюсь, мне придется попросить вас все же на него ответить. Он говорил вам, что новое завещание составлено в вашу пользу?

Бертрам Эвертон: Ну, знаете, почти.

Коронер: И что же он вам сказал?

Бертрам Эвертон: Ну, если вам действительно необходимо знать, он сказал, что раз уж ему приходится выбирать между льстивым лицемером и шутом гороховым, он, знаете, лучше уж выберет дурака.

(Смех в зале.)

Коронер: И вы отнесли это замечание на свой счет?

Бертрам Эвертон: Ну, во всяком случае, мне так, понимаете, показалось.

Коронер: Истолковав его как намерение изменить завещание в вашу пользу?

Бертрам Эвертон: Ну, знаете, я не особенно верил, что он и впрямь это сделает. Я просто решил, что он поссорился с Джеффри.

Коронер: Он сам вам это сказал?

Бертрам Эвертон: Нет. Просто, знаете, мне так показалось.

Щеки Хилари вспыхнули от негодования. В настоящем суде ему ни за что не позволили бы говорить такие вещи. А на коронерском расследовании — пожалуйста! И до чего же некстати вылез этот злосчастный Берти со своими догадками насчет ссоры между Джефом и его дядей! За все время расследования не появилось и намека на доказательство, что эта ссора была, и, однако, все воспринимали ее как данность. А уж после выступления Берти Эвертона никто и не сомневался, что ссора между Джеффри Греем и Джеймсом Эвертоном состоялась после того, как последний, изобличив Джеффри в чем-то очень неблаговидном, изменил свое завещание. Присяжные, осудившие Джеффри, думали точно так же, потому что стоит какому-нибудь убеждению поселиться в общественном сознании, от него уже практически невозможно избавиться. И пустое предположение Берти, несомненно, сильно укрепило присяжных в решении натянуть на голову судьи черную шапочку [1].

Хилари перевернула страницу. Материалы состояли частью из газетных вырезок, частью из перепечатанных записей стенографии. На следующей странице оказалась фотография Берти Эвертона: «Мистер Бертрам Эвертон выходит из зала суда». Хилари однажды видела его на слушаниях, но это было все равно что пытаться вспомнить кошмар. Даже теперь, изо всех сил всматриваясь в снимок, она никак не могла составить о Берти четкого представления. Не слишком высокий, не слишком низкий. Неправильные черты лица и длинные волосы. К тому же фотография была довольно размытой и, естественно, черно-белой. Хилари удалось вспомнить, что волосы у Берти рыжие. Ей еще показалось тогда, что их слишком много и они слишком длинные.

Она стала читать его показания дальше.

Берти сообщил, что прибыл на Кингз-Кросс [2] пятнадцатого июля в половине шестого вечера десятичасовым экспрессом из Эдинбурга и, поужинав с Джеймсом Эвертоном, успел на обратный поезд, отправлявшийся с Кингз-Кросс в час пятьдесят ночи, и утром шестнадцатого в девять тридцать шесть был уже в Эдинбурге. С вокзала он отправился прямо в отель «Каледониан», позавтракал и лег отсыпаться. (Далее следовали пространные объяснения, что ему никогда не удается выспаться в поездах.) В половине второго спустился на ленч, после чего писал письма: своему брату и мистеру Уайту, упоминавшемуся ранее в связи с набором пивных кружек. В промежутке ему пришлось пожаловаться на неисправный звонок в номере. Вскоре после четырех он вышел прогуляться и по пути заглянул в контору узнать, не было ли для него телефонных звонков. Он ожидал, что владелец кружек захочет с ним связаться. Вернувшись в отель, он сразу прилег. Ему так и не удалось до конца выспаться, и он не очень хорошо себя чувствовал. В ресторан он спускаться не стал, поскольку есть ему не хотелось. Вместо этого он позвонил вниз и заказал бисквиты. Съев несколько, он запил их из своей фляжки и лег спать. Он затрудняется сказать, который был час. Что-то около восьми вечера. Он не смотрел на часы. Честно говоря, ему было здорово не по себе и очень хотелось спать. Проснулся он уже на следующее утро. Было девять часов, и горничная принесла ему чай, как он и распорядился накануне. На вопрос, чем именно он занимался во время своей отлучки из отеля, сказал, что затрудняется ответить. Просто слонялся по городу. Заглянул в пару мест и пропустил пару стаканчиков.

На этом Берти Эвертона и отпустили.

Следующим документом оказалась отпечатанная копия показаний Анни Робертсон, горничной отеля «Каледониан». Неясно было только, приобщили их впоследствии к делу или нет. Это была просто копия.

Анни Робертсон показала, что к шестнадцатому июля мистер Бертрам Эвертон проживал в отеле уже несколько дней. Он приехал то ли двенадцатого, то ли одиннадцатого, хотя, возможно, что и тринадцатого. Точнее она вспомнить не смогла и посоветовала обратиться к управляющему. Мистер Бертрам Эвертон занимал комнату номер тридцать пять. Вторник, шестнадцатое, она помнила прекрасно. Помнила и жалобы мистера Эвертона на неисправный звонок в его номере. Звонок, на ее взгляд, был в полном порядке, но она обещала вызвать электрика, потому что мистер Эвертон настаивал, что иногда он все-таки не звонит. На звонок мистер Эвертон жаловался около трех часов дня. Сам он в это время занимался составлением писем. Тем же вечером, около половины девятого, из его номера поступил звонок, и она ответила. Мистер Эвертон попросил принести бисквитов. Сказал, что неважно себя чувствует и ложится спать. Она принесла ему бисквиты. Выглядел он, по ее мнению, не столько больным, сколько пьяным. В среду, семнадцатого, она, как он и просил, принесла ему в девять часов утра чай. Мистер Эвертон уже полностью пришел в себя и выглядел совершенно нормально.

Хилари прочитала этот документ дважды, после чего заново просмотрела показания Берти. Он вышел из отеля около четырех и пропадал где-то до половины девятого. Получалось, что он все же успевал долететь до Кройдона и к восьми часам оказаться в Пугни, или, во всяком случае, ей так казалось. Но вот чего он уж точно не успевал, так это снова оказаться через полчаса в своем номере в отеле «Каледониан», чтобы заказать бисквитов и пожаловаться на плохое самочувствие. В восемь Джеймс Эвертон был еще жив и разговаривал с Джефом по телефону. Поэтому, кем бы его убийца ни оказался, он никак не мог быть его племянником Берти Эвертоном, который в половине девятого кушал в Эдинбурге бисквиты.

• Предыдущая
• 9/56
• Следующая