Шестое чувство - Вентворт Патриция - Страница 16

• Предыдущая
• 16/56
• Следующая

– Ну, конечно, не мое дело. Если учесть, что обе девушки хотят его и готовы чуть ли не глаза выцарапать друг другу! «Мы помолвлены», – говорит мисс Андервуд, а ей в ответ мисс Роланд говорит: «Я миссис Армтаж», и показывает ей письмо.

– Боже мой, вам не следует рассказывать об этом, нет, не следует.

Миссис Смоллетт покачала головой.

– Да, причем здесь я, это же не мои слова. Это же слова их обеих. «Я миссис Армтаж», – говорит мисс Роланд, а мисс Андервуд отвечает: «Он не любит вас». Когда я услышала, как она выходила, я принялась за свою работу, чтобы не огорчать ее, пусть думает, что я ничего не слышала, что там происходило. Тут она как повернется на пороге, как закричит мисс Роланд о том, что ненавидит ее, а затем как припустит бежать вниз по лестнице. Смешно, не правда ли, что мисс Роланд называет себя миссис Армтаж. Уж не намечается ли двоеженство? Как вы считаете, потеряв память, он сам переменился? Что вы думаете, мистер Белл? Белл резко отодвинул стул и встал.

– Я думаю, мне пора заняться своей работой, так же как вам вашей.

Его морщинистое красноватого цвета лицо стало печальным. Миссис Смоллетт была сплетницей, причем завзятой. Он сам ничего не имел против того, чтобы поговорить, но распространять сплетни и мерзкие слухи, этого он терпеть не мог и никогда не позволит портить людям жизнь и тому подобное.

– Я подогрел для вас воду, она горячая. Сейчас я наполню ваше ведро, – сказал Белл.

Он налил воду в ведро, но миссис Смоллетт отнюдь не торопилась уходить.

– Смешно, но почему-то мисс Гарсайд перестала приглашать меня убирать ее квартиру? Она еще никого не нашла, я имею в виду по вечерам, когда меня здесь нет?

Белл отрицательно помотал головой. Ему не очень-то нравилось положение мисс Гарсайд, но он не хотел говорить о ее делах.

Миссис Смоллетт вскочила, хотя такое выражение вряд ли уместно для такой грузной женщины, как она.

– Ладно, но мне хотелось бы знать, имею ли я право на какое-нибудь возмещение? Уже давно три раза в неделю я убираю у ней, как вдруг – ни с того ни с чего – она заявляет: «Я больше не нуждаюсь в вас, миссис Смоллетт», затем продолжает: «Вот ваши деньги за сегодня», уходит и закрывает за собой дверь. Она взялась было за ручку ведра, но затем выпрямилась, так и не приподняв его.

– Послушайте, мистер Белл, она когда-нибудь вернет обратно свою мебель? Она уверила меня, что отдала ее в починку, хотя, на мой взгляд, мебель была вполне ничего. Есть даже очень красивые вещи, вроде тех, что стоят в антикварных лавках: ореховый кабинет и письменный стол, кресла, целый гарнитур со спинками, украшенными ажурной тесьмой. Интересно, она их тоже отдала чинить вместе со всей мебелью? Да ладно вам, могли бы и сказать, забрала ли она хоть что-нибудь назад?

Вид у мистера Белла стал совсем грустный. Это были сплетни да пересуды. Как ему это могло понравиться. Он сказал таким резким тоном, каким только умел.

– У меня еще целая куча дел, и мне недосуг интересоваться тем, какую мебель собираются чинить. Кроме того, воду уже больше подогревать не буду, миссис Смоллетт, а ваша в ведре скоро совсем остынет.

Он встряхнул головой.

– А зачем мне обжигать свои пальцы? – Миссис Смоллетт подняла ведро. – Одна морока с этой мебелью, какие на обоях от нее остались отвратительные следы, а сами обои почти выцвели. И если вы меня спросите, мистер Белл, то я вам отвечу, она продала свою мебель.

События этого дня необходимо было собрать, надписать, отсортировать и заново восстановить. Все, что было сказано или сделано каждым из действующих лиц, каким бы пустяковым и каким бы неважным оно не представлялось, все надо было положить на предметный столик под микроскоп и подвергнуть тщательному изучению. День был как день, похож на многие другие, но откуда вам было знать, что впоследствии все пустяки и мелочи, которыми вы занимались, опрометчивые слова, вылетевшие из ваших уст – все будет собрано в одно кучу, перебрано, а потом из этого будут сделаны выводы. Если бы вы знали об этом, то, безусловно, вели бы себя совсем по-другому. Но вы либо не знаете, либо слишком поздно узнаете о том, что произошло или произойдет. Только один человек в доме Ванделера догадывался о том, что все, о чем говорилось, и все, что делалось в тот день в этом доме, изменило прежние представления об опасности и безопасности.

Меада вернулась в свою квартиру, аккуратно упаковала спенсер, затем сделала надпись на пакете «Суссекс, миссис Спунер». Тетушка спросила ее, почему она бледна как скатерть и попеняла ее за то, что она ходит пешком по лестницам, если для этого существует лифт.

– Но я пользовалась лифтом, тетя Мейбл.

– Тогда почему у тебя такой неважный вид? Когда ты встречаешься со своими молодым человеком?

Меада моментально переменилась в лице – из бледной она стала пунцово-красной. Миссис Андервуд отнесла это на счет ее излишней нервозности. Голова Меады склонилась над пакетом, виднелись лишь ее черные волосы.

– Сегодня он весь день будет в военном министерстве. Но он позвонит мне, как только узнает, когда он освободится.

Миссис Андервуд оделась, чтобы выйти на улицу. Натянув перчатки, она сказала:

– Я взяла твой пакет. Сегодня поработаю вместо тебя. Скажи Айви, чтобы приготовила тебе чашку «Овалтина», а сама ляг и отдохни. Он, наверное, захочет прогуляться с тобой сегодня вечером, а может, и нет. Я вернусь не раньше половины седьмого.

День был неимоверно длинным. Меада зашла к себе в спальную и прилегла на кровать. Она ни о чем не думала, все ей было безразлично. Все вокруг словно замерло, остановилось в ожидании звонка Жиля. Но ее состояние, в котором она ни думала, ни переживала, не сулило ей отдыха. Меада походила на туго натянутую струну. Она почти утратила способность размышлять, ее мысль судорожно металась между двумя крайностями: от «это невозможно» до «увы, это действительно так». Казалось, невероятным, что Жиль женился на Кароле Роланд, однако он был женат на ней. Только одно из этих двух положений могло быть истинным. Тем не менее этих положений была два, и каждое из них делало невозможным другое, и между ними – ее беспокойно метущаяся мысль о себе самой.

Через лестничную площадку, в другой квартире, сидела, уставившись на пустую стену, Элиза Гарсайд. Полгода тому назад эта стена не пустовала. Высокий изящный ореховый кабинет располагался вдоль и напротив этой стены, а по обе стороны от него стояло по одному из ее украшенных тесьмой кресел. Впечатление в целом создавалось непринужденно симметричным. А теперь стена пустовала. Кабинет вместе с фарфоровым чайным сервизом из «Вустера» – это был один из свадебных подарков ее прабабки – исчез. Исчезли кресла, не только эти два, но весь гарнитур; кресла ушли, как она с горечью сознавала, за одну десятую цены, а чуть раньше все ее ценные бумаги и деньги проглотил этот всепоглощающий мир.

Обои, как упоминала миссис Смоллетт, изрядно выцвели. На стене сохранились следы от стоявшего раньше здесь кабинета – голубые пятна на тускло-сером фоне. Спинки кресел оставили менее яркие отпечатки. С правой стороны от мисс Гарсайд виднелось другое голубое пятно, показывавшее, что раньше тут стояло бюро, а над каминной доской выглядывали несколько небольших синих овалов и большой прямоугольник, говорившие о расставании с шестью миниатюрами и зеркалом. Та мебель и предметы, что остались, не представляли собой никакой ценности – потертый старый ковер, чья раскраска от возраста давно превратилась в что-то серое и невзрачное, несколько стульев, покрытых поблекшими от частой стирки кусками ситца, книжная полка, стол. Картину довершала сама мисс Гарсайд.

Она сидела совершенно спокойно и все глядела на пустую стену. Она видела перед собой лишь безнадежное будущее. Ей исполнилось шестьдесят лет. Она ничего не умела, и у нее не было больше денег. Она не в состоянии была оплатить аренду квартиры не то что за день, даже за четверть дня. Идти ей также было некуда. Из родственников у нее остались одна невероятно старая тетка, прикованная к постели, в доме престарелых, два молодых племянника, воевавшие на Среднем Востоке, и племянница в Гонконге. Всего полгода тому назад она жила вполне обеспеченно, на доходы от своих сбережений, вложенных в промышленный концерн. Но несколько месяцев назад он обанкротился, и она осталась ни с чем. Все ее яйца, как говорят, лежали, увы, в одной корзине. Теперь у нее ничего не было: ни яиц, ни корзины. У нее совсем не было денег. В руках она держала брильянтовое кольцо, которое она так безуспешно попробовала продать. Она внимательно катала его туда-сюда, не глядя на него, пока блеск камня не привлек ее внимания. Она пристально посмотрела на кольцо, прекрасный алмаз в платиновой оправе. Он выглядел таким, каким ему полагалось быть, то есть тем камнем, за который она всегда его принимала. Но это был не алмаз, это была подделка. Свадебный подарок дяди Джеймса – подделка. Но свадьба не состоялась, потому что Генри Арденн был убит под Монсом. Несмотря на это, дядя Джеймс казался таким великодушным, таким щедрым. «О, оставьте его у себя, мое дитя! Боже меня сохрани, я не хочу брать его назад!» Дядя Джеймс, который жил, катаясь как сыр в масле и притворяясь благородным и щедрым, все это время ловко дурачил ее. Он слыл богатым человеком, а оказался простым мошенником! Да, жизнь полна превратностей.

• Предыдущая
• 16/56
• Следующая