Ускользающие улики - Вентворт Патриция - Страница 6

• Предыдущая
• 6/54
• Следующая

— Свою я знаю наизусть. Мой дед был братом старого сэра Роджера Лестера. Нынешний хозяин Мидхолма — мой кузен Кристофер.

Розаменд открыла парадную дверь и стала объяснять дорогу:

— В конце аллеи поверните налево. До деревни чуть больше четверти мили. Она называется Хэзл-грин, а гостиница — «Рождественская сказка». Миссис Стаббс — просто душечка Он прервал ее, будто и не слушал объяснений:

— И вы стираете пыль со всего этого чертова фарфора?

Ей следовало одернуть его, но она не привыкла этого делать и поэтому ответила, словно извиняясь:

— Поденщицы не очень аккуратны. Тетя Лидия не доверяет им такое ответственное дело.

В дверь задувал холодный ветер, по ни он, ни она не замечали этого. Крейг сердито сказал:

— Знаете, что бы я с удовольствием сделал? Свалил бы весь этот хлам на пол и шарахнул бы по нему кочергой!

Подняв на него глаза, она лишь спросила:

— Почему?

— Потому что вы стали рабыней. На этом чертовом фарфоре ни пылинки, как и на всем прочем, я это заметил. А кто следит за чистотой? Вы и только вы. Уж поверьте, я знаю, какая это морока — воевать с пылью. Мы с сестрой помогали по дому. Когда отец умер, мама первым делом избавилась почти ото всех безделушек. Кроме нас самих держать их в чистоте некому, сказала она. Мама не хотела превращать нас в рабов массы ненужных хрупких вещей, вот и освободилась от них. А ваш дом забит так, что повернуться негде, вы же превратились в тень: наверное, не выпускаете из рук тряпку!

Разговор зашел далеко за рамки светской беседы, Розаменд почему-то это было даже приятно. Посторонним людям не полагается обсуждать подобные вещи, но Лестер уже не казался ей посторонним. Он перешел все границы, забыв про правила хорошего тона, но не ради себя — ради нее. Его сердило то, что она жутко устает, что в их доме полно дорогой посуды и мебели — слишком много, чтобы она могла со всем справляться. А ведь так давно никого не трогает, устает она или нет. Его внимание скорее удивило ее, а не обидело. На душе ее вдруг стало тепло-тепло, вечный холодок сдержанности растаял, но она лишь робко улыбнулась.

— Зачем вы все это делаете? — спросил он.

Она подняла голову и мягко проговорила:

— В наше время почти у всех женщин много забот по дому, вы же понимаете. И никто из них не возмущается тем, что к концу дня их одолевает усталость.

— Они бы наверняка возмущались, если бы их заставляли работать до изнеможения — как вас! Три четверти этого хлама нужно выбросить! Почему вы прямо об этом не скажете и не устроите забастовку. К черту все эти безделушки!

Она посерьезнела.

— Не надо так, очень вас прошу… Моя тетя приютила нас, а для Дженни это так важно. У нас все хорошо, жаловаться не на что. А в благодарность я делаю все, что в моих силах.

— Не буду, не буду. Конечно это не мое дело, извините, я не должен был и прочее и прочее. Допустим, все необходимые слова уже мною произнесены, и давайте подойдем к сути дела. Неужели вы и впрямь не решаетесь серьезно поговорить с мисс Крю? В конце концов, она наверняка помнит, скольких прислуги приходилось нанимать раньше для той работы, с которой вы теперь пытаетесь справиться в одиночку?

— Раньше все было совсем иначе, совсем. Тетя понятия не имеет, как выматывает подобная работа. У нее когда-то были повар, посудомойка, их помощница, крестьянка из деревни, делавшая уборку трижды в неделю. А еще дворецкий, горничная, плюс две служанки. Тогда все работало как часы.

— Она перечисляет вам такую уйму народу и в то же время понятия не имеет…

— Действительно не имеет. Она считает, что все они были чересчур ленивы и что им слишком много платили.

Ну а теперь в доме даже приемов не устраивается, и поэтому все, разумеется, легко и просто.

Она слегка поежилась от холода.

— Вы же совсем замерзли! — вдруг сообразил Крейг. — Вам нельзя здесь больше стоять. Но мне еще о многом нужно сказать.

Большая горячая ладонь обхватила ее кулачок. Не сразу отпустив ее руку, Крейг сбежал по лестнице, сел в машину и уехал.

Кулинарные таланты миссис Стаббс целиком соответствовали высокой оценке мисс Крю. Маленькая гостиная в «Рождественской сказке» была уютной, теплой и светлой: старые, заметно потертые кожаные кресла, красная скатерть, сменившая белую, когда он поужинал, забавные фигурки на каминной полке. Крейг Лестер изучал их и думал, насколько тут теплее и уютнее, чем среди холодного великолепия старого поместья. Фарфор и позолота хороши для своего времени, а ему было приятнее видеть на камине желтую коровку-сливочник: под крышечку на спине наливают молоко, а в чашку его льют уже из коровьего рта; чашка и блюдце медного оттенка с орнаментом из фруктов и цветов на фоне голубого неба тоже были очень хороши; кувшин с портретами королевы Виктории и принца Альберта в лилово-серых костюмах, под ними выведен год:

1851 — тогда состоялась Всемирная выставка, которую посетила королевская чета… Еще на полке стояли оригинальные деревянные подсвечники, у основания украшенные чем-то наподобие пушечных ядер, и высокая глиняная ваза с изображением солдата в форме времен Англо-бурской войны, под солдатом две даты: 1899 — 1901. Чуть дальше по обеим сторонам очага были расположены две большие морские раковины. Они напомнили ему о том, как он когда-то по дороге в школу застревал у жалкой лавчонки со всякой всячиной и, заглянув внутрь, мечтательно глазел на две почти такие же раковины.

В гостиную вошла миссис Стаббс, выразила надежду, что ему подали все, что нужно, и присела немного поболтать. Оказывается, раковины привез из плавания ее двоюродный дед, он был моряком. А коровка и эта чашка с блюдцем достались ей от прабабушки.

— Я не любительница выбрасывать старые вещи, чтобы все вокруг было только новое. Пусть оно и новехонькое, пусть и модное, но это не по мне. Молодые потом сами решат. Когда я уже буду в могиле, то возражать, понятно, не стану, даже если выкинут прабабушкину желтую коровку. Когда-то, бывало, она разрешала мне погладить ее — по воскресеньям, за похвальное поведение. Но, как говорится, всему свое время, а сейчас такие порядки, что уж и смерть не страшна. Да-а, жизнь такая стала, что иной раз кровь стынет в жилах. Так что уж лучше смейся, коли есть силы, а если нет, прикуси язык.

Утром Лестер снова отправился в Крю-хаус. Открыла ему Розаменд и сразу повела к Дженни. У маленькой мисс были сияющие глаза, яркий румянец и необыкновенно взрослые манеры.

— Здравствуйте, мистер Лестер! Вчера вы, наверное, подумали, что я очень глупая, приняла вас за врача, хоть вы на них ничуть не похожи. Розаменд объяснила мне, что вы из издательства Петертонов, и сказала, что пока мне рано рассчитывать на то, что они что-то опубликуют. Но я и не рассчитывала, правда. Только давайте не будем говорить о том, что в моей работе нет никакого проку, что надо сначала повзрослеть. Вы даже не представляете, как это неприятно — быть маленькой, когда тебе постоянно запрещают делать то, что хочется.

— Вы многое уже умеете, и я бы очень хотел побеседовать на эту тему.

Дженни сидела, трогательно прижав руки к груди. Жадный взгляд был красноречивее слов. Розаменд в порыве нежности хотела положить руку ей на плечо, но девочка сердито оттолкнула ее.

— Ну что же, — заговорил он. — Писатель должен быть профессионалом. Если вы хотите стать писательницей, этому нужно учиться. Возьмем, к примеру, разговор. Люди произносят слова, а еще при этом они двигаются, обмениваются взглядами, тоном голоса выражают свое настроение… Л когда этот разговор надо описать, в вашем распоряжении только слова. Одних слов недостаточно. Вам необходимо во что бы то ни стало привнести в разговор краски, живость, звук, которых не отражает бумага.

— Каким образом?

— А вот это и есть самое главное, это вам придется всякий раз искать самой. Во-первых, диалог на бумаге должен быть интереснее и ярче обычных разговоров. В нем должно быть больше жизни и выразительности. Все краски надо сгустить. Каждый персонаж должен обладать яркой индивидуальностью. Умные должны быть умнее, глупые — глупее, чем в действительности, иначе их характеры никто не сможет понять, и книжка получится скучной.

• Предыдущая
• 6/54
• Следующая