Меч Бури - Берберик Нэнси Верайн - Страница 2
- Предыдущая
- 2/71
- Следующая
Он выволок пустую бадью из кузницы и поставил у двери, чтобы прислуживающий кузнецам мальчишка снова наполнил ее холодной водой. Затем вернулся к печи, к старому гному, терпеливо ожидающему превращения железа в сталь, – этого чуда, которое сотворил Реоркс для своих детей в давние-давние времена. В те времена, когда первый гном-кузнец соорудил первую кузницу.
«Это и вправду чудо, – думал Станах. – Чудо единения с богами».
«Вера в богов, вера в себя, вера в свое мастерство». – Такими словами встретил мастер Изарн Станаха, когда тот пришел к нему в кузницу в первый раз.
Изготовление любого, даже самого простого клинка – подобно служению богам, и Изарн всю свою жизнь истово им служил.
Сталь потекла из горна, рдеющая, как красная луна, сияющая, как солнце.
Щурясь от палящего жара, Станах принес к наковальне молот и клещи; Изарн поднял молот. Он был готов выковать Меч Бури.
Сталь – не дерево, ее не рубят топором и не пилят пилой – со сталью работают молотом. За свою жизнь Изарн выковал великое множество мечей. Когда он брал в руку молот, тот словно бы сам становился послушным продолжением руки, но сегодня словно бы сам Изарн был молотом. Правда, на раздумья мастер времени не тратил, он полагался на свои знания и интуицию. Ковать надо быстро – иначе сталь остынет, и тогда, сколько ни бей молотом, толку не будет.
В кузнице звучал радостный гимн молота, и сердце Станаха ликовало от счастья. Это была песня Главного клинка; Станах знал, что молот и наковальня Изарна так, как сегодня, никогда раньше не пели.
Теперь этот молот и эта наковальня споют похожую песнь, только когда Станах будет ковать свой Главный клинок.
В песне не было слов, но мастер и ученик слышали их в душах своих, слышали прославление благородного клинка, сейчас уже почти готового, Изарну оставалось только кое-что подправить. Мастер взял в руки напильник, опилки серебряной пылью посыпались на каменный пол кузницы.
Станах подумал: «Клинок похож на вспышку серебристого звездного света».
Наконец клинок был доведен до совершенства, теперь он снова должен был вернуться в печь – для закалки.
– Это его последнее погружение в огонь, последний танец в языках пламени, – сказал Изарн ученику.
Станах и прежде слышал эти слова – слышал так много раз! Но теперь, глядя на стоящего с клинком в руках Изарна, он услышал их будто бы впервые.
Закалку меча Изарн проводил так же тщательно, как делал сегодня все. Станах раздул пламя и проверил, достаточно ли прохладно масло в корыте; все было как надо, и теперь он внимательно смотрел на мастера и на меч.
Сейчас клинок светился в печи не серебристым, а темно-красным сиянием – словно вытянутое в длину солнце, словно кроваво-красная рука огня. Когда Изарн извлек клинок из печи и опустил его в масло, Станах видел, как постепенно угасает солнечное сияние клинка. Красный металл стал серебристой сталью – чистой, как горный снег, и сильной, как горы, породившие ее. Изарн отер пот с лица и плавным движением вынул меч из корыта с маслом. Мягкой тряпкой он стер масло с металла, нежно погладил клинок и положил его на наковальню – так кладут новорожденного на грудь матери.
Станах был зачарован игрой бликов пламени на стали, оранжевым сиянием отточенного лезвия; сердце отчаянно колотилось в груди, он взволнованно ходил от горна к наковальне, от наковальни к горну… И вдруг увидел…
Когда он заслонил своим телом топку горна, сталь продолжала светиться!
Меч Бури!
Меч Бури лежал перед ним. Исполненный совершенства, рожденный сердцем огня, впитавший в себя саму душу огня, светившуюся сейчас в холодной стали, и этот свет не могла ослабить никакая тьма.
Внезапно постаревший, с широко открытыми глазами, дрожащий, как в лихорадке, Изарн приблизился к клинку, протянул было к нему руку, но сразу же отдернул ее, как будто боялся обжечься. Или не имел права коснуться этой стали…
– Ты видишь? – прошептал мастер. – О парень, ты видишь?
Станах не мог вымолвить ни слова. Он молча кивнул и отступил назад. Но глаз от клинка оторвать он был не в силах. От этого великолепия, от этого еще не имеющего рукояти клинка. В сердце его зазвучали стихи, написанные так давно и столь часто повторяемые повсюду, что их автор был забыт и они стали просто песенкой уличных мальчишек:
О да! Королевский Меч, сделанный для Верховного Короля, служивший ему во все дни его царствования и похороненный вместе с ним; мудрая душа, вобравшая в себя опыт, накопленный в дни войны и мира; Молот Хараса, который не видели столь давно, что большинство гномов считали рассказ о нем не более чем мифом.
О, этот Молот Хараса! Однако же мифический он или реально существовавший, но с тех пор как Молот Хараса был утрачен, у гномов не было уже Верховного Короля.
Внезапно похолодев, несмотря на жаркий пот, струившийся по лицу, Станах вздрогнул, закрыл глаза, глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь, затем открыл глаза и снова взглянул на меч.
Свечение стали пульсировало, как если бы действительно в ней жило сердце, которое дал клинку сам Реоркс; и Станах почувствовал: его собственное сердце забилось с новой силой, в новом ритме.
Легенда утверждает, что так может дышать только Королевский Меч. За три столетия никто в Торбардине не мог выковать Королевский Меч. И вот теперь…
Станах покачал годовой. Он знал легенды своего народа. Какой же гном их не знает?
Когда-то у гномов была династия Верховных Королей. Последний из них, Дункан, царствовал триста лет назад, когда шла Война Гномских Ворот. У него был телохранитель и друг Харас, «легендарный Харас», воспетый в поэмах. В них говорилось, что Харас, чье имя переводится на соламнийский как «нож», сделал боевой Молот в кузнице бога Реоркса. Говорилось также, что никто не сражался лучше Хараса в то кровавое и жестокое время после Катаклизма, когда ведомые магом Фистандантилусом армии людей вместе с гномами холмов возжелали взять себе то, что, по их представлениям, было богатством Пакс Таркаса и Торбардина.
Торбардин был прекрасно защищен, но пострадал тогда больше, чем Пакс Таркас. Гном воевал против гнома – именно это привело в ярость Реоркса. В гневе бог схватил свой молот – тот самый, которым он некогда выковал мир, – и ударил по Земле; легенда гласит, что затем Реоркс помог Харасу сделать боевой Молот. Бог не собирался просто разрушить разгневовавший его мир; он хотел его переделать.
И мир был переделан. Равнины Дергота превратились в почти непроходимые зловонные трясины, получившие теперь название Равнины Смерти. Когда Молот Реоркса ударил в крепость магов Жаман и разрушил ее, то на свободу вырвались палящие смерчи, несущие раскаленный песок и камни. Сказано в поэмах о Харасе: руины крепости, когда увидел он их, были похожи на огромный оскалившийся череп. Теперь эти руины гномы сделали кладбищем, на котором хоронили своих сородичей, погибших в междоусобных войнах.
Однако же изменения коснулись не только лица мира. Вскоре после войны умер Дункан. Верховный Король еще не был даже похоронен, а его сыновья уже сцепились в яростной схватке за трон…
Опечаленный смертью своего друга и короля, ставший свидетелем борьбы его сыновей за власть, Харас решил, что никто из них не должен править в Торбардине. Он похоронил короля в величественной погребальной пирамиде, ныне известной как Могила Дункана, в Долине Танов. И эта пирамида – с помощью магии – висит там в воздухе вот уже три столетия.
После этого Харас с помощью магии и самого Реоркса спрятал неизвестно где свой боевой Молот и объявил, что без этого Молота ни один гном не должен править в Торбардине как Верховный Король.
- Предыдущая
- 2/71
- Следующая
