Темное солнце - Вербинина Валерия - Страница 13

• Предыдущая
• 13/75
• Следующая

Проснулась она оттого, что, во-первых, было уже совсем светло, и, во-вторых, что-то неприятно щекотало в носу. Мадленка чихнула, перевернулась на бок и смутно услышала чей-то громкий хохот.

Первым побуждением Мадленки было немедленно подняться и навесить шутникам затрещин, но по ряду причин она остереглась это сделать. Муж благоразумный, вычитала Мадленка в какой-то старинной затрепанной книжке, действует по велению рассудка, а чувства оставляет на потом. Судя по хохоту, ее обступило никак не менее пяти-шести человек, а Мадленка вовсе не считала себя Голиафом.

Чуть приоткрыв один глаз, она увидела щегольские сапоги и, чуть выше, польские мечи в ножнах, что ее насторожило и успокоило одновременно. Однако то, что над ней смеялись, пришлось ей так не но душе, что она решила отбить у шутников охоту скалить зубы. Поэтому Мадленка притворилась, что спит, и, когда рука с травинкой, давеча щекотавшей ее, приблизилась снова, резво вскочила на ноги, крепко вцепилась в своего оскорбителя и замахнулась на него кинжалом.

— Кровь Христова! — взвыл оскорбитель, пытаясь вырваться.

Это был светловолосый, совсем молодой парень довольно приятной наружности, с вздернутым носом, усыпанным веснушками, широко расставленными светлыми глазами и щеками, покрытыми пушком. Его спутники отпрянули, кое-кто даже схватился за оружие, но Мадленка, довольная произведенным эффектом, уже опустила кинжал и разжала руку, державшую обидчика.

— Кто таков? — сурово спросила она.

— А ты кто? — рассердился юноша. — Какое ты имеешь право…

Мадленка не успела ответить, потому что двое или трое человек ринулись на нее со всех сторон, норовя отобрать кинжал. Выходило как-то совсем нечестно, поэтому Мадленка решила дать себе волю — одного полоснула ниже уха, другого боднула головой в лицо, а третьему, оказавшемуся сильнее и упорнее прочих — он перехватил ее запястье с мизерикордией и стал выворачивать его, — от души вцепилась зубами в руку.

— Полно, Каролек, оставь его! — велел веснушчатый, надрываясь от смеха. — Оставь его, говорю тебе!

Каролек отцепился от Мадленки и, бурча нечто невнятное и оскорбительное для слуха, отошел зализывать раны. Мадленка сплюнула — во рту появился противный солоноватый привкус, но она была горда, что сумела постоять за себя.

Ты с ума сошел! — обратился веснушчатый к Мадленке. — Зачем ты укусил моего слугу?

— А зачем он на меня полез? — возмутилась Мадленка. — Я, между прочим, польский шляхтич, а не какой-нибудь там оборванец.

— Оно и видно, — проворчал тот, у кого из уха хлестала кровь.

— Видно, что тебя произвели в кардиналы, — хихикнула Мадленка, — то-то ты весь в красном! Не суди по одежде, и не судим будешь!

Веснушчатый рассмеялся.

Так как тебя зовут, храбрый отрок? — спросил он важно, хотя вряд ли был много старше Мадленки.

— Михал, — отозвалась Мадленка не моргнув глазом, — Михал мое имя.

— А дальше как?

— Краковский, — мгновенно сориентировалась Мадленка. Как наверняка помнит благосклонный читатель, Краковом звался любимый город Мадленки.

— И что же ты делаешь на землях благородного князя Доминика? — пытливо продолжал веснушчатый.

— Дело у меня до него, — без малейших обиняков заявила Мадленка. — Очень важное, о котором князю знать потребно, а кроме меня, сообщить ему некому.

— Де-ело? — недоверчиво протянул тот, кого Мадленка цапнула за руку, как собачонка. — Да ты совсем наглец, юноша, как я погляжу. Неужели ты думаешь, у князя найдется время для того, чтобы принимать всех голодранцев, которые являются к нему со своими жалобами?

Мадленка растерянно захлопала глазами, но тотчас оправилась.

— Что ж, может быть, если судить по-твоему, ты прав. Мое богатство — честное имя и чистая совесть; ну-ка, скажи, можешь ли ты похвастаться этим, а?

Укушенный потемнел лицом, что косвенно указывало на отсутствие как имени, так и совести.

— А князя я увижу так или иначе, — спокойно добавила Мадленка. — Ему все равно придется узнать, что творится на его землях.

На это укушенный уже ничего не сказал.

— Ладно, поехали с нами, — великодушно разрешил веснушчатый. — Мы как раз возвращаемся и княжеский замок,

Мадленка вся просияла.

— Это очень мудрое решение, ваша милость. Век проживу, не забуду вашей доброты!

— А ты и впрямь шляхтич? — полюбопытствовал юноша, когда они вернулись на дорогу, где их ждали оседланные лошади, которых стерегли несколько верховых. — Не обессудь, но ты не очень-то похож.

Мадленка выпятила колесом грудь.

— Меч ношу, по-латыни, по-немецки и флорентийски разумею. Какие тебе еще нужны доказательства?

— Даже по-флорентийски? — хмыкнул светловолосый и поглядел на рыжего спутника не без почтения.

— А то как же! — уверенно сказала Мадленка.

— А я латыни не люблю, — признался ее собеседник. — Не дается она мне, проклятая. Как услышу какой-нибудь ablativus, творительный падеж, так прямо скулы сводит.

— Ну ты и неуч! — засмеялась Мадленка и хлопнула юношу по плечу, от чего он даже на месте подскочил. — Но знаешь что я тебе скажу: не всем дано к языкам разумение, зато есть и другие, ничем не хуже этого. Может, в тебе великий ратный талант скрывается — как знать? У всякого человека свое предназначение есть.

Тут подоспели их спутники, и разгорелся спор по поводу того, куда Мадленке деваться. Лишней лошади у разъезда, а Мадленка уже поняла, что это разъезд князя Доминика, не было, а уступить свою никто не желал, Мадленка же уперлась и заявила, что пешком не пойдет ни за какие коврижки. Вмешался недоросль, велел укушенному Каролеку освободить лошадь для «знатного шляхтича». Каролек повиновался с хмурым видом.

— Чтоб ты свернул себе шею, — сказал он тихо и отчетливо, когда Мадленка поднималась в седло.

— А тебе всего, что ты ближним своим желаешь! — ответствовала Мадленка, и кавалькада, за которой следовал пеший слуга, некрупной рысью поскакала к замку князей Диковских.

Дорогой Мадленка разговаривала со своим новым знакомым. Хоть он и был моложе своих сопровождающих, по почтению, какое ему оказывалось, было видно, что он над ними главный, и поэтому Мадленка решила, что для ее целей будет полезнее, если именно он введет ее к князю, а никто другой.

Она узнала, что князь Доминик хотя и не первой молодости (тридцати двух лет всего), но весьма любим своими подданными, уважаем шляхтой, крестоносцам внушает трепет, строг, но справедлив чрезвычайно. Последнее обстоятельство в особенности внушило Мадленке надежду. Три года назад князь овдовел — жена его умерла в родах; недавно он собрался было жениться снова и даже сватов послал, да тут скончалась его мать, высокородная княгиня Эльжбета. Случилось это в самом начале марта, и двор до сих пор соблюдает траур.

К матери князь был привязан чрезвычайно, ведь отец его давно умер и княгине пришлось растить сына одной. Женщины краше и благочестивее ее было не сыскать в целом свете; и слыша, каковскими словами ее расписывает недоросль, Мадленка даже тихо вздохнула от зависти. Интересно, что будут говорить о ней самой, когда она умрет? Точно что не красавица; пожалуй, что благочестива, добра к людям и животным — ну, про последнее вряд ли кто упомянет. И сгинет она бесследно, и только всевидящий Бог один будет помнить, что когда-то существовала такая рыжая Мадленка на белом свете.

— А про что ты хочешь с князем говорить? — полюбопытствовал Мадленкин спутник, когда про самого Доминика уже все было сказано.

Мадленка метнула на юношу короткий взгляд. — Есть дело, — сказала она. — Не обижайся, но я только князю одному имею право сказать, и никому более. Так уж получилось.

— Если это про нападение крестоносцев, то ты опоздал, — заметил собеседник лже-Михала.

— Нападение? Крестоносцев? — поразилась Мадленка. — Ты это про что?

— Да страшное дело, — вмешался один из верховых. — Князь из-за него сон и покой потерял. Убили настоятельницу монастыря святой Клары, мать Евлалию, и много другого народу, добро похитили и сбежали. Теперь они почитай что в Торне, а то и самом Мальборке укрылись. Звери, не люди.

• Предыдущая
• 13/75
• Следующая