Три девочки [История одной квартиры] - Верейская Елена Николаевна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/43
• Следующая

– Доктор, – начала Софья Михайловна совершенно спокойно. – Я хочу еще раз извиниться перед вами за поступок девочек…

– И я должен извиниться, – пробормотал доктор, – я был резок. Но меня взорвало. Мои комнаты… я… с некоторых пор… – он запнулся и замолчал.

– Не надо ничего объяснять, – живо заговорила Софья Михайловна, – это ваше личное дело. Вы не хотите, чтобы к вам входили, – никто больше не войдет. Можете быть спокойны. – Она рассмеялась. – Девочек вы так пугнули, что они больше не решатся. Им и от меня за это влетело. Им от меня влетело за вас, а сейчас вам от меня влетит за них. И вообще за всех.

Доктор посмотрел на нее с удивлением.

– То есть как… за всех?

– Так. Вы, доктор, глубоко неправы.

– В чем?

– Нельзя так плохо к людям относиться.

Доктор нахмурился.

– Я очень хорошо отношусь к людям. Я их лечу и, говорят, лечу неплохо.

– Не спорю, – Софья Михайловна кивнула головой, – но это не то.

– Как не то?

– Я говорю о людях, которые вокруг вас. Не обязательно о больных, но и о здоровых, о больших и маленьких, хороших и плохих, – вот о тех самых людях, которые живут, чувствуют, радуются и страдают совсем рядом с вами. Понимаете?

Доктор молча смотрел на нее, внимательно и серьезно.

– Ну, кто вам дал право, например, – продолжала Софья Михайловна, – сегодня так жестоко отравить такую светлую детскую радость? Если бы вы видели, с каким увлечением они убирали у вас, как им хотелось доставить вам удовольствие! Как они предвкушали вашу радость, когда вы войдете в чистые, прибранные комнаты! А эти цветы, которые были принесены вам от всей души? Вы жестоко обидели девочек. И мне стыдно не за них, а за вас, доктор. Стыдно! Вы смотрите с удивлением? Как я осмеливаюсь вас отчитывать? А я еще и еще повторю: стыдно мне за вас!

Она вдруг улыбнулась и взяла доктора за руку.

– И как вы ни хмурьтесь и ни притворяйтесь, а я очень хорошо знаю, что вам и самому стыдно, потому что в душе вы – хороший и добрый, я вас насквозь вижу.

Она засмеялась уже совсем весело и прибавила:

– Ну, а теперь посмейте сказать, что вы на меня сердитесь за то, что я вас отчитала! Ну, сердитесь?..

Доктор вдруг растерянно улыбнулся.

– Какая вы…

– Какая?

– Много… много лет… никто так со мной не разговаривал… – запинаясь, пробормотал он.

– А вы сами эти много лет много с людьми разговаривали?..

Он снова нахмурился. Она поняла, что неосторожно задела его за больное место.

– А ну, покажите-ка локоть, – сказала она, притягивая к себе и переворачивая его руку. – Смотрите-ка, разве не молодчина моя Наташка? Как здорово залатала! Ничего и не заметно, – она с улыбкой заглянула ему прямо в глаза и лукаво спросила: – А почему же вы заплатку не выдрали обратно и не вернули, как цветы?

Доктор смущенно засмеялся и опустил глаза.

– Знаете что, – заговорил он совсем тихо, – принесите мне эти розы… Я их поставлю у себя… И… и вы сами скажите об этом девочкам… я не сумею…

– О! С радостью! – воскликнула Софья Михайловна и побежала в свою комнату за цветами.

Как ни старалась Софья Михайловна, но примирения у девочек с доктором не выходило. Правда, они почувствовали некоторое удовлетворение, когда она им рассказала, что он снова взял цветы. Но каждый раз, когда он проходил через классную в их присутствии, как бы оживленно они ни болтали, они сразу умолкали, опускали головы и упорно смотрели в стол. Сам доктор явно избегал их. Сталкиваясь случайно с любой из них, он смущался и поспешно уступал дорогу, не произнося ни звука. И через классную ходил он особенно быстрым шагом, не глядя на них, и часто от поспешности долго не мог попасть ключом в замочную скважину.

Леонтий Федорович добродушно подтрунивал над девочками по этому поводу, а Софья Михайловна сердилась.

– Нет, девчонки, так невозможно, – говорила она. – Ну, пожалейте вы старика!

– А он нас пожалел тогда? – возмущенно отвечала Наташа.

Катя обычно молчала, но однажды, покраснев и прижимая руки к груди, она сказала:

– А что, если нам написать ему? Посмотрите, какой он старенький, и всегда один… А если заговорить с ним?.. Ну как заговорить?

– Катюшка! Верно! Напишем и положим в ящик для писем! – обрадованно воскликнула Наташа. Ей и самой давно хотелось помириться, но она не знала как.

– А как написать? Про что? – спросила Люся.

Наташа вырвала из тетради три листка бумаги.

– Вот! Давайте, пусть каждая напишет, а потом выберем, чье письмо лучшее.

Люся замахала обеими руками.

– Что ты, что ты! Я писать не буду! Я не знаю как, да еще ошибок насажаю.

– Ладно. Как хочешь. Катя, пиши! – И Наташа взяла в руки перо и задумалась. Потом начала писать. Люся смотрела через ее плечо.

«Глубокоуважаемый доктор! Мы даем вам честное пионерское слово, что мы не хотели вас обидеть, когда убирали ваши комнаты. И нам было очень неприятно, когда вы так рассердились на нас. Мы хотели только, чтобы…»

– Я написала, – сказала Катя.

– Как? Уже?

Катя молча протянула свой листок. Наташа и Люся прочли вслух:

«Милый доктор! Давайте помиримтесь. Мы больше не сердимся на Вас, и Вы, пожалуйста, не сердитесь больше на нас».

– И все? – разочарованно протянула Люся.

Наташа вздохнула.

– Твое лучше, – коротко сказала она и одним движением руки смяла свое начатое письмо.

Катя вся залилась краской.

Подписались все три. Конверт пришлось склеить самим. Вместо адреса написали просто: «Доктору» – и вечером положили письмо в ящик для писем.

Доктор уходил на работу рано. Когда Наташа утром заглянула в ящик, письма там уже не было. Значит, получил!

Перед шестью часами девочки сидели в классной, как на иголках. Они делали вид, что читают, но то и дело переглядывались и чутко прислушивались, – не идет ли? Они волновались больше, чем в тот злополучный день.

Вдруг в «классную» вошла Софья Михайловна и подсела к столу. Катя и Люся растерянно посмотрели на Наташу.

– Мама, – сказала Наташа, – мы тебя очень просим: уйди к себе. Так нам надо.

Софья Михайловна окинула всех трех внимательным взглядом.

• Предыдущая
• 14/43
• Следующая