Двадцать тысяч лье под водой - Верн Жюль Габриэль - Страница 38

• Предыдущая
• 38/101
• Следующая

– За мной дело не станет, – ответил канадец.

И, вооружившись зажигательным стеклом, он развел костер из валежника; сухое дерево вскоре весело затрещало. А тем временем Консель и я выбирали самые спелые плоды хлебного дерева. Многие из них еще не вполне созрели, и толстая кожа прикрывала белую, но все же волокнистую мякоть. Однако в большинстве сочные и желтоватые плоды, казалось, только и ждали, чтобы их сорвали с ветки.

Сердцевина этих плодов не содержала в себе косточек. Консель принес их целую дюжину, и Нед Ленд, разрезав плод на толстые ломти, положил на горячие уголья, приговаривая:

– Вы увидите, сударь, как вкусен этот хлеб!

– Особенно когда долго не видишь хлеба, – сказал Консель.

– Это даже не хлеб, – прибавил канадец, – а пирожное, которое тает во рту! Вам, сударь, не доводилось пробовать его?

– Не доводилось, Нед.

– Ну вот, попробуйте – вещь питательная. Если не попросите второй порции, я больше не король гарпунеров!

Спустя несколько минут наружная оболочка плодов совершенно обуглилась. Изнутри проглянула белая мякоть, похожая на хлебный мякиш; знатоки уверяют, что вкусом она напоминает артишоки.

Надо признаться, хлеб был превосходный, и я ел его с большим удовольствием.

– К сожалению, – сказал я, – едва ли это тесто может долго сохраниться, и, по-моему, напрасно брать его в качестве провизии на борт.

– Помилуйте, сударь! – воскликнул Нед Ленд. – Вы рассуждаете как натуралист, а я действую как булочник. Консель, припасите, да побольше, этих плодов; на обратном пути мы возьмем их с собой.

– А как же вы заготовите их впрок? – спросил я канадца.

– Приготовлю из мякоти кислое тесто, оно долго не портится. Когда понадобится, я испеку его в корабельной кухне. И несмотря на несколько кисловатый привкус, хлеб покажется вам превосходным.

– В таком случае, мистер Нед, я скажу, что ваш хлеб хоть куда, а желать больше нечего…

– А все же, господин профессор, – отвечал канадец, – недостает овощей и фруктов!

– Ну что ж, давайте искать фрукты и овощи!

Окончив сбор плодов хлебного дерева, мы отправились пополнять меню нашего «земного» обеда.

Поиски наши не были напрасны, и к полудню мы собрали достаточное количество бананов. Эти нежные тропические плоды поспевают круглый год, и по-малайски они называются «pisang». Их едят сырыми. Кроме бананов, мы собрали множество jaks, чрезвычайно острых на вкус, плодов мангового дерева и невероятной величины ананасов. Хотя сбор плодов отнял много времени, мы не жалели об этом.

Консель глаз не спускал с Неда. Гарпунер шел впереди и, проходя мимо плодовых деревьев, безошибочно выбирал лучшие плоды для пополнения наших запасов провизии.

– Надеюсь, теперь вы удовлетворены, друг Нед? – спросил Консель.

– Гм! – промычал канадец.

– Как! Вы все еще недовольны?

– Все эти травки не могут заменить обеда, – отвечал Нед. – Это только приправа к обеду, десерт. А где же суп? Жаркое?

– В самом деле, – сказал я, – Нед обещал угостить нас отбивными котлетами, но, видимо, это чистейшая фантазия!

– Сударь, – отвечал канадец, – охота еще не кончилась, охота еще впереди! Потерпите немножко! Нам непременно встретится какая-нибудь пернатая или четвероногая дичь, если не в этом месте, так в другом…

– Если не сегодня, то завтра, – прибавил Консель. – А все же не следует удаляться от берега. Я предлагаю даже воротиться к лодке.

– Как! Уже? – вскричал Нед.

– К ночи мы должны быть на борту, – сказал я.

– А который теперь час? – спросил канадец.

– Часа два, не меньше, – отвечал Консель.

– Как быстро бежит время на твердой земле! – воскликнул мистер Нед Ленд, вздохнув.

– В путь! – сказал Консель.

Мы шли обратно лесом и попутно пополняли наши запасы листьями капустного дерева, за которыми приходилось взбираться на самую верхушку, и зелеными бобами, которые малайцы называют «абру».

Мы были нагружены до отказа, когда подходили к лодке. Однако Нед Ленд находил, что провизии еще недостаточно, и судьба оказала ему свою милость. Мы уже собирались сесть в шлюпку, как вдруг внимание канадца привлекли саговые деревья, из семейства однодольных, достигавшие двадцати пяти – тридцати футов в вышину. Эти деревья столь же ценны, как и хлебное дерево, и справедливо причисляются к полезнейшим из представителей флоры Малайи.

Это были саговые пальмы девственных лесов, которые не нуждаются в уходе и размножаются из отростков и семян.

Нед Ленд знал, как обращаться с этими пальмами. Он взял топор, размахнулся что есть силы и в одно мгновение повалил на землю две или три пальмы. Белая пыль, осыпавшая их листву, говорила о зрелости плодов.

Я следил за работой канадца скорее глазами натуралиста, нежели проголодавшегося человека. Прежде всего Нед снял с каждого ствола кусок коры толщиной в большой палец, причем обнажилась сеть волокон, переплетавшихся в самые запутанные узлы, связанные неким подобием клейкой муки. Мука эта и была саго, съедобное вещество, основной продукт питания меланезийского населения.

Нед Ленд разрубил ствол на куски, как рубят дрова, отложив временно добывание из него муки, которую нужно было просеять, чтобы отделить от волокон, затем высушить на солнце и, наконец, дать ей затвердеть в формах.

В пять часов вечера, погрузив в лодку все наши сокровища, мы отчалили от острова и через полчаса пристали к борту «Наутилуса». Никто не вышел нам навстречу. Огромный стальной цилиндр казался пустым. Освободившись от ноши, я сошел в свою каюту. Там был для меня приготовлен ужин. Поужинав, я лег спать.

На другой день, 6 января, на борту ничто не изменилось. Ни малейшего шума, ни признака жизни. Шлюпка покачивалась у борта. И мы решили вернуться на остров Гвебороар, Нед Ленд надеялся, что на этот раз охота будет удачнее, чем накануне, и хотел попытать счастья в другой части леса.

С восходом солнца мы были уже в пути. Лодка, увлекаемая морским прибоем, вскоре пристала к берегу.

Мы высадились на берег и, рассудив, что вернее всего положиться на инстинкт канадца, последовали за ним, рискуя не раз потерять из виду своего длинноногого товарища.

Нед Ленд вел нас в глубь западной части острова. Пройдя вброд несколько шагов, мы вышли на равнину, окруженную великолепным лесом. Вдоль ручейков бродили зимородки, но при нашем приближении они улетали. Видимо, крылатые не однажды сталкивались с двуногими нашей породы и знают, чтo можно ожидать от человека. Поэтому я заключил, что если даже остров и необитаем, то все же сюда наведываются человеческие существа.

Миновав довольно тучные луга, мы подошли к опушке молодого леса, откуда доносился птичий гомон и слышалось хлопанье крыльев множества птиц.

– Тут одни только птицы, – сказал Консель.

– Но есть же и съедобные птицы! – ответил гарпунер.

– Едва ли, друг Нед, – возразил Консель, – я вижу одних только попугаев.

– Друг Консель, – важно отвечал Нед, – и попугай сойдет за фазана, коли есть нечего!

– А я скажу, – заметил я, – что если эту птицу хорошо приготовить, она вполне пригодна на завтрак.

И в самом деле, в густой листве деревьев гнездился целый мирок попугаев, готовых заговорить на человеческом языке, если бы кто-нибудь занялся их обучением. Они перепархивали с ветки на ветку, болтали с попугайчиками всех цветов. Тут были шлемоносные какаду, важные, казалось, занятые решением какой-то философской проблемы; тут, точно лоскутки красной материи, развеваемые ветром, мелькали ярко окрашенные лори; тут на широко распахнутых крыльях с шумом проносились kalaos и радовали глаз своим оперением лазоревого цвета самых тончайших оттенков. Словом, тут были представлены все виды отряда пернатых – прелестных, но большей частью несъедобных птиц.

Однако ж в этой коллекции недоставало одного экспоната, а именно: птицы, которая водится только в здешних краях и никогда не покидает предела островов Ару и Папуа. Но позже случай все же позволил мне полюбоваться этой замечательной птицей.

• Предыдущая
• 38/101
• Следующая