Михаил Строгов - Верн Жюль Габриэль - Страница 18

• Предыдущая
• 18/41
• Следующая

Но начальникам пленного отряда было строго-настрого приказано идти в Томск самой прямой и кратчайшей дорогой. Эмир боялся, чтобы какая-нибудь русская колонна не ударила с севера ему во фланг и не отрезала бы его от армии. Большая же Сибирская дорога, по которой шли наши пленники, находилась от речки Томи в пятидесяти верстах. Бесполезно описывать все мучения этих несчастных. Сотни их падали мертвыми по дороге и, брошенные в степи, должны были лежать там и ждать, когда суровая зима пригонит сюда волков и те сожрут их сгнившие трупы.

Как Надя ни на шаг не отходила от старой сибирячки и всегда готова была услужить ей, так и Михаил Строгов по мере сил своих старался помогать и услуживать тем, кто был слабее его. На нем не было оков, и он свободно переходил от одного к другому, ободряя одних, поддерживая других, покуда удар хлыста одного из конвойных солдат не заставлял его возвращаться на назначенное ему место. Но почему же он не искал случая бежать? Да потому, что теперь, по его мнению, бежать и скрываться в степи было не только опасно, но прямо безрассудно. Достаточно было взглянуть на многочисленные отряды войск, постоянно наводняющие равнину то с юга, то с севера, и становилось ясно, что несчастный беглец не сделал бы и двух верст, как снова попался бы в плен.

Наконец 15 августа, уже под вечер, пленный отряд достиг небольшого сельца, Забедьера, находившегося в верстах тридцати от Томска. В этом месте дорога подходила к берегам реки Томи. Первым движением пленных было, конечно, броситься к реке, но солдаты не позволяли им выходить из рядов, пока начальниками отряда не дан был сигнал к остановке.

Хотя в эту пору течение Томи и было страшно стремительно и даже бурно, но кто же мог поручиться за то, что среди пленных не нашлись бы такие смельчаки или просто отчаявшиеся люди, готовые ради свободы броситься в реку, и, кто знает, быть может, бегство удалось бы им? И вот к предупреждению подобного бегства были приняты самые строгие меры. Стоявшие на реке барки были поставлены на шпринг, и из них образовался сплошной ряд непреодолимых препятствий. Кругом расположившегося на отдых отряда пленных был поставлен кордон, и прорвать эту цепь часовых было также невозможно.

Михаил Строгов, думавший раньше воспользоваться этим временем для своего бегства, понял, что при подобных условиях планы его не могут осуществиться, и, не желая рисковать своей свободой, решил снова ждать.

Эту ночь пленники должны были провести на берегу Томи…

Как только отряд военнопленных расположился биваком, люди, измученные жаждою, бросились к реке. Солнце уже село, но на горизонте еще белела светлая полоса, когда Надя, поддерживая Марфу Строгову, подошла с ней к берегу Томи. До сих пор ни той, ни другой не удалось еще пробраться сквозь густые ряды стоявших впереди них и жаждущих освежиться, и им пришлось долго ждать своей очереди. Старуха нагнулась над прозрачной струей, а молодая девушка, почерпнув в горсть воды, поднесла светлую влагу к ее запекшимся губам. Напоив мать, она стала пить сама. Благодатные воды Томи вернули их снова к жизни. Собираясь уходить с берега, Надя встала, выпрямилась, и вдруг невольный крик вырвался из ее груди. В нескольких шагах от нее стоял Михаил Строгов!.. Да, это был он!.. Последние отблески потухающего дня еще освещали его!

При крике Нади Михаил задрожал… Но у него хватило настолько самообладания, что он не произнес даже ни одного слова, могущего выдать его. А между тем, одновременно с Надей, он узнал и свою мать!.. При этой неожиданной встрече, чувствуя, что не в силах более владеть собой, он закрыл глаза рукой и быстро удалился. Надя бросилась за ним, но старуха схватила ее за руку и не пустила.

— Останься, дитя мое, — шепнула она.

— Это он, — отвечала Надя, прерывающимся от волнения голосом. — Он жив, это он!

— Это мой сын, — сказала Марфа, — это Михаил Строгов, ты видишь, что я не подхожу к нему! Бери пример с меня, моя дочь!

Михаилу Строгову пришлось испытать одно из самых сильных душевных волнений, когда-либо испытываемых человеком.

Его мать и Надя в плену! Эти две женщины, почти одинаково дорогие его сердцу, Самим Богом были посланы навстречу друг другу, и их постигла одна и та же ужасная участь! А Надя! Знала ли она: кто он был? Нет, не знала. Он видел, как мать остановила ее в ту минуту, как она собралась броситься к нему. Значит, Марфа Строгова знала все и берегла его тайну. В эту ночь Михаил не раз порывался пойти и, быть может, в последний раз обнять свою мать и пожать хорошенькую ручку ее молодой спутницы, но благоразумие каждый раз удерживало его. Ведь малейшая неосторожность могла погубить и его, и их. К тому же он дал клятву не видеться с матерью… и он не увидится с ней по своей воле! В эту ночь ему не удастся бежать, но зато, как только они придут в Томск, он сейчас же бросится в степи, даже не обняв двух дорогих для него существ, в которых заключалась вся его жизнь и которых он безжалостно бросил на новые мучения!

Михаил Строгов надеялся, что эта встреча не будет иметь никаких дурных последствий ни для него, ни для его матери. Но он не знал, что свидетельницей этой сцены, хотя и мгновенной и почти незаметной для других, была Сангарра, шпионка Ивана Огарева. Цыганка была там, всего в нескольких шагах от берега, следя по обыкновению за старой сибирячкой. Она не могла видеть Михаила Строгова: в ту минуту как она обернулась, он уже успел скрыться в толпе, но движение матери, схватившей за руку Надю, не ускользнуло от нее, а особый блеск в глазах Марфы объяснил ей многое.

Иван Огарев принял цыганку немедленно.

— Что тебе от меня надо, Сангарра? — спросил он.

— Сын Марфы Строговой в лагере, — отвечала Сангарра.

— Пленник?

— Пленник!

— Ах, — вскричал Иван Огарев, — я узнаю!..

— Ты ничего не узнаешь, Иван, — перебила его цыганка, — ведь ты же его совсем не знаешь?

— Но ты зато знаешь! Ты видела его, Сангарра!

— Я лично его не видела, но я видела, как его мать невольным движением выдала самое себя, и по этому движению я все узнала.

— Ты не ошибаешься?

— Нет, не ошибаюсь.

— Ты знаешь, какое значение я придаю аресту царского курьера, — сказал Иван Огарев. — Если письмо, данное ему в Москве, дойдет до Иркутска, если оно попадет в руки великому князю, то великий князь примет все меры предосторожности, и я не попаду к нему. Мне нужно во что бы то ни стало перехватить это письмо! И вдруг ты приходишь и говоришь, что тот, у кого это письмо, в моей власти! Я спрашиваю тебя еще раз, Сангарра, ты не ошибаешься?

Говоря это, Огарев был страшно взволнован. Он придавал громадное значение этому письму, но его недоверчивые расспросы ничуть не смутили Сангарру.

— Говорю тебе, Иван, я не ошибаюсь, — повторила она.

— Но, Сангарра, в лагере целые тысячи пленных, а ты говоришь, что даже в лицо не знаешь Михаила Строгова?

— Нет, — отвечала она, и дикая радость озарила ее лицо, — я его не знаю, но мать должна знать своего сына! Иван, надо заставить говорить его мать!

— Завтра она у меня заговорит! — вскричал Иван Огарев.

Он подал руку цыганке, и та поцеловала ее, но в этом знаке почтения, столь обычном у северян, не было ничего унизительного. Сангарра вернулась в лагерь. Она отыскала Надю и Марфу Строгову и поместилась невдалеке от них. Старуха и молодая девушка, несмотря на усталость, еще не спали. Волнение, беспокойство — все заставляло их бодрствовать. Михаил Строгов был жив, но он был так же, как и они, пленник! Знал ли об этом Иван Огарев, а если не знал, то разве все равно не узнает?

На следующий день, 16 августа, около 10 часов утра на линейке лагеря раздались вдруг оглушительные звуки труб. Солдаты-татары моментально схватились за оружие. Окруженный многочисленной свитой, в лагерь въезжал сам Иван Огарев.

Он был мрачен, мрачнее обыкновенного. Черты лица его выражали глухой, затаенный гнев, готовый ежеминутно вылиться наружу и разразиться в бешенство. Михаил Строгов, затерянный в толпе, видел, как этот человек проезжал мимо него.

• Предыдущая
• 18/41
• Следующая