В пылающем небе - Белоконь Кузьма Филимонович - Страница 54

• Предыдущая
• 54/71
• Следующая

Знаменосец Владимир Корсунский, крепко стиснув древко, впервые несет алое полотнище перед застывшим строем. Слева от него чеканит шаг Семен Кныш, справа – Георгий Жорник.

Под этим знаменем мы преодолели большой и невероятно трудный путь войны. Под этим знаменем шли в свой последний бой наши боевые друзья, отдавшие Родине самое дорогое – жизнь.

После прорыва войсками 4-го Украинского фронта обороны противника на Перекопе и стремительного наступления 1-й Приморской армии со стороны Керчи в короткий срок значительная часть Крыма была освобождена. Враг, отступая, стягивал живую силу и технику к Севастополю. На дальних и ближних подступах к городу фашисты создали мощный оборонительный рубеж.

В конце апреля 1944 года наш полк получил приказ перебазироваться с Кубани на аэродром Чонграв. Этот маленький поселок затерялся в крымских степях севернее Симферополя (теперь он называется Колодезное). Сложилось так, что сто третий полк за время войны вот уже третий раз вступает в бой за родной Крым. Мы летели на небольшой высоте и хорошо видели, как жители Кубани и Тамани выходили из домов и в знак благодарности за освобождение махали поднятыми над головами шапками и платками. Пролетая над самыми головами провожающих, летчики покачивали крыльями.

На следующий день на аэродроме приземлился вездесущий По-2. Он подрулил прямо к КП. Из кабины вылез стройный высокий летчик в кожаном реглане. Знаков различия не видно, но, наблюдая за ним, мы догадывались, что это, видимо, большой начальник. Все даже встали, когда он проходил мимо нас, направляясь к землянке, где размещался КП. Не прошло и получаса, как подали команду построиться всем летчикам.

– Товарищ командующий! Летчики полка по вашему приказанию построены! – отрапортовал Ермилов.

Только сейчас нам стало ясно, что это генерал Хрюкин – командующий 8-й воздушной армией, которой была придана наша дивизия на время освобождения Севастополя. Глядя на него, многие ветераны полка вспомнили о Михаиле Яковенко… Они знали, какими закадычными друзьями были курсанты, а позже молодые лейтенанты Яковенко и Хрюкин. А потом, на войне, их судьбы сложились по-разному…

Командующий говорил коротко. Задача нам была ясна. Но генерал особо подчеркнул, что в районе Севастополя немцы сосредоточили огромное количество зенитной артиллерии.

Мы понимали, что освобождение Севастополя – задача для нас не из легких. В летчиках эскадрильи я не сомневался: Яков Сафонов, Василий Петров, Андрей Михеев выдержали экзамен на Кубани, Иван Бодров хотя еще не воевал, но показал себя смелым летчиком в учебных полетах. Вот только один Федор Трошенков беспокоил меня.

Как только группа подходила к линии фронта и нас окружали разрывы зенитных снарядов, Трошенков начинал метаться, ломал боевой порядок, а это нарушало огневое взаимодействие между самолетами и сильно усложняло задачу сопровождающих истребителей. В один из вылетов при таких обстоятельствах погиб летчик Михаил Одинцов.

Трошенкова нельзя было упрекнуть в плохой технике пилотирования: он пришел на фронт из летного училища, где был инструктором. А вот нервы его в бою не выдерживали. Как быть с ним? Ходатайствовать о переводе в другую эскадрилью. Но что это даст? Я решил поговорить с ним откровенно, и в то же время оттягивал этот неприятный разговор. С чего начнешь? Он рискует, как и все. Необдуманным, неосторожным словом можно вообще выбить человека из седла. Поэтому я не торопился, видел: Трошенков мучается, борется с собой. И я ему пока не хотел мешать.

Рано утром 5 мая на аэродроме вовсю бурлила боевая жизнь. Неутомимые техники в который уже раз осматривали свои самолеты. То тут, то там раздавалась короткая пулеметная очередь: воздушные стрелки проверяли надежность оружия. Я приказал адъютанту эскадрильи Андрею Фурдую построить летний состав. Полк получил первое боевое задание на крымской земле. Впрочем, какое же оно первое… Но разве можно сравнить его с теми, которые довелось выполнять сто третьему в 1941 году и в мае 1942-го?

Летчики стояли в кирзовых сапогах, начищенных до блеска (это надо уметь – настоящее искусство!), подворотнички светятся белизной, все гладко выбриты: вроде и не в бой собрались ребята, а на праздничный смотр. На правом фланге Володя Корсунский. Совсем юное, смуглое, очень красивое лицо, нежное, как у девушки. Огромные голубые глаза успели повидать и горы Кавказа, и суровое небо Кубани и не раз видели смерть. На груди три боевых ордена. Сегодня он пойдет в бой моим заместителем.

Возле Корсунского младший лейтенант Жабицкий. Он тоже очень молод. Техника пилотирования у него отличная. Но как проведет он свой первый бой? Скромен до застенчивости, и всегда на его губах доброжелательная улыбка. Кажется, он просто не способен сердиться. А в бою надо быть злым, злым до ярости. А вот и Трошенков стоит в вылинявшей полевой фуражке. Его глубоко запавшие задумчивые глаза смотрят куда-то вдаль. О чем он думает? На левом фланге шеренгу замыкает младший лейтенант Сергей Трифонов. На земле Сергей выделяется своей несобранностью. Заправка у него вечно «под деда Щукаря», а белые, как лен, волосы постоянно нуждаются в расческе. Но летает уверенно и в бою смел.

Старшина Семен Кныш привел воздушных стрелков. Каждый стал в затылок своему летчику. Среди них одна девушка, в синем берете с красной звездой, в коротенькой юбке и гимнастерке, туго затянутой армейским ремнем. На ногах большие кирзовые сапоги. Но грубоватая солдатская одежда не портила ее стройной фигуры. Щеки ее румяны, вся она пышет здоровьем и юностью. Сейчас она, единственная из девушек, служивших в полку, стоит в строю воздушных стрелков. Это – Нина Золотарева. Я смотрел на ее раскрасневшееся лицо, и мне было понятно ее волнение.

…Однажды Нина пришла домой и сказала:

– Мама, в горвоенкомате набирают девушек-добровольцев для работы на полевых почтах. Понимаешь, мамочка, письма проверять – это же очень интересно!

Татьяна Николаевна бросила на Нину тревожный взгляд:

– А эти полевые почты… далеко от фронта?

– Конечно же, далеко, – уверенно ответила Нина. – До них никакая война не достанет.

– Ну что ж, доченька, раз решила – иди, и там люди нужны.

А на следующий день после недолгих сборов Татьяна Николаевна проводила единственную дочь, куда ушли тысячи таких же, как она.

– Не беспокойся, мама, где буду служить – там не страшно, – успокоила дочь, закрывая за собой калитку.

Но Нина сказала маме неправду. Это была святая ложь. Она ушла не на полевую почту, а на курсы воздушных стрелков, чтобы своими собственными руками бить фашистов. После успешного окончания курсов младший сержант Золотарева направилась к месту назначения, на фронт. По пути заехала в Пятигорск, к маме.

– Насовсем, Ниночка? – обрадовалась Татьяна Николаевна.

– Нет, мамочка, не насовсем, но меня отпустили аж на два дня. Я так соскучилась по тебе…

– А война далеко от тебя?

– Далеко, мама, очень далеко. За меня не волнуйся.

На второй день они пошли в город, сфотографировались у знакомого фотографа. Но как ни упрашивали его сделать снимки к вечеру – ничего не вышло. Договорились, что фотокарточку мама вышлет на полевую почту.

На следующий день Нина проснулась рано, ей надо было торопиться. А мать, наверное, и совсем не спала, она уже все необходимое приготовила в дорогу.

Нина аккуратно заправила кровать, на стол поставила вазу с только что сорванными цветами, на которых еще сверкали серебристые капли росы. Потом проворно во дворе вытрясла дорожку и постелила от стола до порога. Из шкафа вынула белоснежное вафельное полотенце и повесила на стене возле изголовья кровати, придвинула стул к столу. Еще раз осмотрела свою комнату. Все было на своем месте.

– Мама, пусть вот так все и останется. До конца войны. Только цветы меняй. Правда – красиво?

– Ничего, доченька, не буду трогать до твоего возвращения… – и крупные слезы покатились по ее лицу.

• Предыдущая
• 54/71
• Следующая