В пылающем небе - Белоконь Кузьма Филимонович - Страница 61
- Предыдущая
- 61/71
- Следующая
Воздушный стрелок Вершинин сгорел в самолете. Сколько раз я летал с ним на Кубани… На земле Артем был на редкость скромен, спокоен, даже скорее флегматичен… Угловатый, широкоплечий, он казался неповоротливым. Но это на земле. А в воздухе Вершинин все видел отлично. Я с глубоким уважением относился к Артему. Всегда был уверен, что в любой обстановке он не потеряет самообладания. Каждый раз Вершинин встречал воздушного противника с завидным хладнокровием. Но в этом вылете, видимо, и Артема застала врасплох атака немцев.
Стремительно двигаясь на запад, войска 3-го и 1-го Белорусского фронтов подошли к Минску, и 3 июля столица Советской Белоруссии стала свободной. Группировка гитлеровских войск, находившаяся перед 2-м Белорусским фронтом, была полностью окружена. Фашистское командование искало слабые места, где можно было бы вырваться из железного кольца окружения. Войска захватчиков теперь рассредоточились по лесным дорогам, пытаясь выскочить из затягивавшейся вокруг них петли. Перед штурмовиками стояла задача – уничтожать отдельные группировки окруженных гитлеровцев. Поиск противника в этих условиях требовал от летчиков, особенно ведущих групп, большого мастерства. Но сейчас не 1941 год: боевого опыта было достаточно, о чем говорит результативность действий штурмовиков. После освобождения этой территории только на участке шоссейной дороги между Заболотьем и Василевшизной комиссия по определению эффективности действий штурмовой авиации насчитала 7500 разбитых немецких автомашин, 50 танков и до 50 орудий.
Окончательно деморализованные непрерывными ударами наших наземных частей и авиации, лишенные управления, войска противника в панике метались в железном кольце окружения, ища выхода. Потеряв всякую надежду вырваться из этого кольца, немецкие солдаты, офицеры и генералы сдавались в плен большими и малыми группами.
Взломать с ходу оборону противника на левом берегу Немана не удалось. И только после того, как авиация перебазировалась на оперативные аэродромы, а наземные части подтянули свои тылы, наши войска начали бои на реке Неман в районе Гродно.
Мы сели на аэродроме километрах в тридцати восточнее Гродно и 20 июля снова вступили в бой. Когда я приземлился после второго вылета, Павел Фабричный – этот приземистый украинец с озорными глазами, – пряча улыбку, сказал:
– От, товарыш командир, николы нэ вгадаетэ, хто прыихав…
– Командующий?
– Та ни…
– Ну ладно, Павло. Хватит. Я ж тебе не гадалка.
– Идить скоришэ до зэмлянкы. – Вин там.
Еще издали возле землянки я вдруг увидел и не сразу поверил своим глазам… Кныш… Семен Кныш! Живой! Как есть живой! Объятия. Расспросы. И снова объятия.
– Живой… Живой Семен!
А он и тут не обошелся без шутки:
– Занимался самообразованием – изучал флору и фауну белорусских лесов.
Это Семен тогда оставил подбитый самолет и выбросился на парашюте в лес. Там находились немцы. Они могли в любую минуту схватить его. Голодный, в изорванной в клочья одежде, темными ночами сквозь непролазные чащи пробирался старшина Кныш на восток, навстречу нашей наступающей армии. Леонид Поликарпов, как рассказал Семен, был убит еще в кабине самолета.
В результате совместных усилий всех родов войск наши наземные части взломали немецкую оборону, форсировали реку Неман и завязали бои непосредственно за Гродно.
Город, расположенный по обеим сторонам реки Неман, представлял собой крупный узел шоссейных и грунтовых дорог. Немецкое командование отлично понимало, что с потерей Гродно открывается путь нашим войскам в пределы Польши – последнего плацдарма перед Восточной Пруссией. Поэтому оно всеми силами пыталось удержать город. Сосредоточив в Гродно большое количество артиллерии, танков и зенитных средств, немцы сопротивлялись отчаянно. Но несмотря ни на что, к исходу 16 июля врага выбили из города, и он отошел на запад. С освобождением Гродно вся территория Белоруссии была очищена от немецко-фашистских захватчиков. Нашему полку за отличные действия в этих боях присвоили почетное наименование «Гродненский».
Мы продвигались вперед. 27 июля освободили Белосток – крупный промышленный центр и важный железнодорожный узел на подступах к Варшаве.
Летом сорок четвертого инициатива полностью была в наших руках. Мы рвались в бой, и командованию, нередко приходилось сдерживать наш боевой пыл. Летали с прежним напряжением, но сейчас усталость не так чувствовалась. Наступательный порыв, сознание того, что фашистское логово – Восточная Пруссия – вот оно, рукой подать и что кому-то из нас выпадет счастье первым нанести по нему удар, окрыляло всех летчиков и воздушных стрелков. Мы готовы были летать чуть ли не круглые сутки.
29 июля. Утро выдалось безоблачное. Еще до восхода солнца полк получил задание: нанести удар по автоколоннам на дорогах западнее Белостока. Первая эскадрилья бьет по автомашинам на дороге Белосток – Варшава между населенными пунктами Менжинин – Замбрув.
Задание как задание. Для моих товарищей оно ничем не отличалось от тех, которые приходилось выполнять всем нам за три года войны. Но для меня это оказался необычный полет. Мне предстоял сотый боевой вылет – рубеж, до которого многие мои боевые друзья не дошли, пав смертью героев. Мне первому из летчиков полка повезло сделать сотый вылет. Это накладывало двойную, тройную ответственность за выполнение поставленной задачи.
На предполетной подготовке я старался быть спокойным, но голос срывался, я говорил много лишнего и не сказал того, что следовало сказать… Летчики это заметили. «Надо взять себя в руки. Как бы в бою не накуролесить от избытка чувств», – подумал я.
Перед вылетом все мне желали успешного выполнения задачи. В последнюю минуту узнаю, что с нашей группой в качестве контролирующего полетит заместитель командира дивизии полковник П. Д. Бондаренко. Что скрывать, я очень волновался. Волновались вместе со мной и воздушный стрелок Васютинский, и трудяга-механик Фабричный.
– Как мотор, Павло? – спросил я.
– Грае, як спирт, товарыш командыр! – четко ответил механик, и на душе у меня стало спокойно. До сих пор не знаю, почему он употреблял такое выражение, но я уже привык, если Фабричный сказал: «Мотор грае, як спирт», – значит все в порядке.
Мы с Васютинским уже взобрались на плоскость и надевали парашюты, когда я заметил, что на старте у посадочного «Т» стоит солдат и держит полковое знамя. Его алое полотнище слегка треплет слабый ветерок. На фоне утренней небесной голубизны оно кажется таким красным, что вот-вот вспыхнет пламенем. Спазмы сдавили горло, и слезы затуманили глаза. Ведь это в честь моего сотого вылета на старт вынесено полковое знамя!
Шесть летчиков дружно запустили моторы. Выруливаем на старт. На правом фланге линии взлета стоит полковое знамя – наша святыня! Я подруливаю прямо к нему. Рядом слева становится Акимов, за ним Брага, Бобров, Рыжов, замыкает левый фланг мой первый заместитель Корсунский.
Старт! Я еще раз взглянул на стоявшее рядом с самолетом знамя полка. Оно по-прежнему полыхало ярко-красным огнем – огонь матери-Родины, благословляющей нас на ратный подвиг. Даю газ – и самолет послушно рванулся вперед. Кажется, и он, как живое существо, делает это осмысленно, понимая всю ответственность за успешный исход вылета.
Высота 1200 метров. Справа и слева – по два истребителя сопровождения во главе с Василием Князевым. На небе ни облачка. Когда Белосток стал на траверзе, слева горизонт расплылся в дыму. Там, впереди, – линия фронта. На шоссейной дороге Белосток – Варшава сквозь дымку видны отдельные машины. На шоссе между Замбрувом и пересекающей его железной дорогой до сорока крытых автомашин, идущих с Замбрува в направлении на Менжинин.
– Князев, прикрывай, будем бить по машинам!
– Работайте, прикроем! – слышу ответ.
И самолеты один за другим идут в пикирование. Из Замбрува и леса, что восточнее дороги, заговорили зенитки.
- Предыдущая
- 61/71
- Следующая
