Дорога в жизнь - Вигдорова Фрида Абрамовна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/87
• Следующая

– Плохо вы живете, – говорю я.

– Плохо, – соглашаются они без малейшей горечи.

– Вот ты спрашивал меня вчера, буду ли я тут заведующим. Я ходил, смотрел, думал. И решил: это зависит от вас. Да, от вас, – повторяю я в ответ на поднявшийся гул голосов. – Потому что я ни за что не соглашусь жить в такой грязи, в такой гадости.

– А мы что? Разве мы виноваты? – обиделся паренек, сидевший рядом со мной.

– Да кто же виноват? Кто виноват, что ты сегодня не умывался и вот сидишь передо мною чумазый? А вон ты – кто виноват, что у тебя нет ни одной пуговицы на штанах и даже понять нельзя, как они на тебе держатся? Или вон Петька: скачет в одном башмаке. Кто проиграл его второй башмак – я, что ли? Или кто-нибудь из воспитателей? Кто виноват, я спрашиваю? И кто виноват, что вы трусы?

– О-о! Трусы? Это мы трусы? – крикнуло сразу несколько голосов.

– Да, да, трусы! Забыли, как испугались быка? Удирали, как зайцы! Нет, если вы хотите, чтобы я остался у вас, все должно перемениться.

– Да чего делать-то?

– А вот я скажу, что делать. Олени по тайге идут – у них есть вожак. Самолеты летят в воздухе – у них есть ведущий. В семье – отец, на заводе – директор. Ну, а у вас? Старшим у вас буду я. Но этого мало. Мне нужны помощники. Были у вас до сих пор ответственные? Командиры?

– Мы все командиры! – крикнул кто-то за моей спиной.

Я не обернулся.

– Ладно, тогда вы все командуйте. Я буду рядовым. Ведите меня, распоряжайтесь мною, налаживайте мою жизнь. Но жить так, как вы сами сейчас живете, я не хочу. Ни один человек, хоть немного уважающий себя, не станет жить по-вашему, да, пожалуй, еще поколотит тех, кто его заставит так жить. Нет, ребята, глупости вы бросьте.

– Семен Афанасьевич, – очень серьезно сказал худой смуглый паренек с широко расставленными темно-карими глазами, – мы будем делать, как вы скажете. Только нам командиров не надо. Командирам всегда блат – они и лопать первые, им и одежка получше.

– Это не командиры, а жулики! – сказал я. – Командир, как я это понимаю, прежде всего – ваш же товарищ. Он не съест куска, пока не накормит всех, не наденет штанов, пока все не будут в штанах. Это от вас зависит. Вы друг друга знаете. Выберите самых лучших, самых честных – настоящих товарищей, а не жуликов… Сейчас идите все завтракать, уже поздно. А после завтрака построиться на поляне.

Ребята бегом кинулись в столовую. Но… нет, не все убежали. Человек шесть-семь остались на ступеньках крыльца. Они не такие, как все, они не бегут – самолюбие не позволяет. Их не заботит, оставят ли им позавтракать, – они выше этого.

– А вы уверены, Семен Афанасьевич, что у нас будет хорошо?

Это спрашивает серьезный, кареглазый, тот, что говорил про командиров.

– А ты?

– Не знаю.

– Как твоя фамилия?

– Жуков.

– А звать?

– Санька.

– Так вот, Александр, запомни: у нас в доме будет хорошо. Непременно будет. А теперь ведите меня в вашу столовую.

…После завтрака они с грехом пополам выстроились у главного здания. И теперь я уже не беседовал с ними – я холодно, твердо сказал им, чего я, новый заведующий, от них требую и чего жду.

– Предупреждаю вас честно: я ненавижу расхлябанность, воровство, лень и глупость. Ничего несбыточного вам не обещаю, но уверен: мы будем жить хорошо – работать, учиться, играть. Чем больше и дружнее мы потрудимся, тем быстрее настанет для нас хорошая и чистая жизнь. Сегодня же мы решим, как лучше наладить нашу жизнь, чтобы она была разумной, не свинской. Тех, кто согласен вместе со мной бороться с грязью, воровством и ленью, прошу выйти вперед и стать вот здесь. Кто не хочет – останьтесь на месте.

Строй дрогнул. Минута нерешительности. Вышли Саня, Петька, Коршунов, еще секунда – и пошли все. На месте остался один, рослый и длиннорукий, с ярко-рыжими вихрами; веки толстые, словно припухшие, и в них глаза-щелочки.

– Это честно. Как твоя фамилия?

– Нарышкин.

– Чего ты хочешь, Нарышкин?

– Хочу уйти из детдома.

– Иди. Желаю тебе, чтобы ты не погиб, чтобы тебя не искалечила никакая беда, а если от грязи заболеешь коростой, чтоб кто-нибудь тебя вылечил. Вот кто тебе ума даст – не знаю. Иди.

В полной тишине Нарышкин направился к проходной будке. Я не стал смотреть ему вслед.

– Так вот, – продолжал я, – у нас пять спален. На первое время решим: каждая спальня – отряд. Можете называть это группой, ватагой, но, по-моему, отряд лучше. Пусть каждый отряд выберет себе командира. Командир должен составить список своего отряда – имя, фамилия, сколько в школе учился. Каждый отряд должен выбрать еще и санитара. Санитар составит заявку – сколько не хватает в отряде матрацев, одеял, простынь, подушек. И предупреждаю: никаких карт. Если что-нибудь из кладовой или из кухни пропадет – второй выдачи не будет. За карты – самое строгое наказание…

Логики в моей речи не было, я выхватывал главное, самое неотложное, и уверен – они отлично понимали меня.

– А еще нужно… – Петька поперхнулся, покраснел, видно сам ужасаясь собственной храбрости, но все же докончил: – еще нужно дежурных по спальням, чтобы ничего не пропадало.

– Да пропадать-то уж нечему, – возразил я. – Разве вот двери с петель не снял бы кто.

По рядам пробежал смех, но я оборвал его словами:

– Прошу еще запомнить вот что: впредь право на свободный выход из детского дома будут иметь только командиры. Остальные могут уходить только с моего разрешения. Того, кто уйдет самовольно, обратно не пущу.

– Ого! Ну и что ж, что не пустите? – раздалось из задних рядов.

– Ровно ничего. Не пущу, и всё. А сейчас разойдитесь по спальням. Выберите командиров и санитаров. Я жду здесь. Идите.

Одни нехотя, неуверенно, другие весело и решительно, обгоняя друг друга, двинулись к лестнице. Я присел на скамью и сунул руку в карман за папиросами. Портсигара и кошелька с деньгами как не бывало…

Командиром первого отряда выбрали Жукова, и это было хорошо. Разговаривая со мной, Жуков смотрел мне прямо в глаза. Он принял близко к сердцу все, что произошло в то утро, и ребята, судя по всему, относились к нему с доверием.

– Санька – он ничего! – сказал круглолицый белобрысый паренек в ватной телогрейке.

И в этой сдержанной похвале прозвучало серьезное одобрение.

Командира второго отряда звали Михаил Колышкин. У него было одутловатое бледное лицо и сонный взгляд. Представляя мне своего командира, ребята из этого отряда посматривали на меня не без ехидства, и в их взглядах я читал: «Что, брат, перехитрили мы тебя?» Да, это не командир. Но кто же из вас будет командиром на самом деле? – думал я. – Ты, курносый? Или ты, хмурый и вихрастый? Ладно, увидим.

Командир третьего вытянулся передо мной и бойко отрапортовал:

– Честь имею представиться – Дмитрий Королев, по кличке Король!

Ого, этот будет крепко держать ребят, да только так ли он будет командовать, как надо?

У него было очень подвижное, смышленое лицо; глаза под темными ресницами казались совсем желтыми, янтарными, и смотрели зорко и лукаво.

Мне сразу пришелся по душе и Сергей Стеклов – подросток лет четырнадцати, большелобый, спокойный, командир четвертого. Последний – Суржик – равнодушный и неповоротливый, так же как и Колышкин, не оставлял сомнений: он был ширмой, подставным лицом. Его выбрали, чтобы он выполнял волю кого-то другого, более сильного, умного, расторопного, кто предпочитал оставаться мне неизвестным.

– Ну, в добрый час! – сказал я. – А теперь за дело. Жуков, выдели пятерых ребят – пусть приведут в порядок баню и затопят ее. Кто в отряде остается свободен, пусть выносит из своей спальни матрацы, кровати – надо все почистить и проветрить. Королев, отбери часть твоих ребят – пусть напилят и наколют дров для бани. Сообрази сам, сколько рук для этого понадобится. Остальные тоже займутся матрацами и кроватями. Стеклов, ты раздобудь ведра и тряпки, надо вымыть окна. Колышкин, ты…

• Предыдущая
• 4/87
• Следующая