Дикое сердце - Вилар Симона - Страница 75
- Предыдущая
- 75/142
- Следующая
Словно в подтверждение его слов, с рассветом на Эре показалось три больших драккара. Норманны с Луары. Один из драккаров принадлежал Геллону, два других — Ренье Жженому, то есть Рагнару. Ролло радостно приветствовал их, даже стерпел их насмешки, когда они узнали об удачной вылазке франков.
Были времена, когда эти двое восставали против него. Но сейчас они пришли помочь ему, а это главное. Прибытие подкрепления взбодрило норманнов, а вновь прибывшие, увидев, сколько людей Ролло пало, скорее насмешничали, чем сочувствовали. Как, норманны не взяли с первого штурма бревенчатую стену города? Тогда им надо поучиться у викингов с Луары. Нант, Тур, Бове — вот какие цитадели сдавались им!
Людей Ролло эти речи привели в ярость, но и зажгли воинственным пылом. Ролло не стал их удерживать, затрубил в рог.
«Эмма… Эмма… Эмма…» — это имя он повторял перед боем, как молитву.
Его воины громыхали мечами по щитам, выступая в бой, потом как-то страшно завыли, заголосили, заорали, выходя из себя, ведь после таких минут наступает момент, когда смерть уже не страшит, когда есть только жажда подвига, час удачи и славы.
Защитникам Шартра в этой атаке пришлось туго. На них наседали со всех сторон. За стену полетели горшки с зажигательной смесью, в низшем городе вспыхнули пожары, началась паника. — Эмма… — взволнованно шептал Ролло. Ее не могло быть в нижнем городе, но в этот миг он это не очень понимал. Видел, как его люди с диким воем прыгали через огонь в зияющие проломы, и, уже не рассуждая, кинулся следом.
В нижнем городе творился кромешный ад. Горели дома, металась охваченная паникой скотина, кричали люди. И все больше и больше норманнов оказывалось в толпе, вступало в бой с последними защитниками, а вернее, теми из франков, кто не успел бежать. Ибо большинство из них, да и из горожан, устремились к каменной стене, стремясь укрыться за ней.
Тщетно. Епископ Гвальтельм приказал закрыть ворота. Стоя на высоком каменном парапете, он сурово глядел из-за зубьев на стучавших в ворота беженцев.
— Христиане! — вопили они. — Христиане, помилосердствуйте! Впустите нас.
На стену вбежал Ги Анжуйский.
— Что вы делаете! Вы не смеете оставлять этих несчастных на растерзание язычникам. Немедленно впустите их!
— Нет, — только и сказал Гвальтельм.
Ги почувствовал, как его пронзила дрожь ненависти к этому жестокосердному священнику.
— Опомнитесь! — прошептал он. — Подумайте, кто вы. Ничто не должно страшить нас, Божьих слуг. Отмените приказ!
Грубое лицо епископа словно окаменело. Кожа цвета дубовой коры казалась особенно темной на фоне белой тонкой оторочки нелепо изящной в этом побоище шапочки.
— Не смею. Или ты хочешь, чтобы они внесли в верхний Шартр оспу, а на их плечах в город еще ворвались и норманны?
Ги остолбенел. Потом устало припал к каменному зубцу. С ужасом осознал, что епископ прав. И эта правда была как рана в груди. Ибо там, внизу… Ги, парализованный ужасом, не мог оторвать взгляда.
Внизу, в завитках темного дыма, носились люди, животные, опрокидывались повозки. Люди пытались карабкаться на стену, стучали в ворота. Они молили, рыдали, проклинали. В давке люди месили друг друга, , Кто разбегался, пытаясь укрыться, кто падал на колени, взывая к небесам. И все слышнее раздавался воинственный клич норманнов.
Они появлялись из дыма, как демоны, — рослые, страшные, с занесенным над головой окровавленным оружием. Воины-франки сражались с ними отчаянно, но тщетно. Метались перепуганные овцы, с ржанием взмывали испуганные мулы и лошади, топтались по телам детей и женщин.
Озверевшие норманны хватали женщин, распаленные похотью от собственной вседозволенности и запаха крови, насиловали их прямо на земле. Тащили упиравшихся коров, визжавших свиней. А главное — убивали, убивали, убивали, косили страшным оружием, рубили наотмашь. То и дело то тот, то другой франк — мужчина ли, старик или женщина — беспомощно всплескивали руками и, запрокинув голову, с помутневшим взглядом падали на трупы, устилавшие землю.
Это была уже не земля, а страшное крошево из дымящихся балок, покореженных тел, брошенного оружия. Шум, лязг оружия, стон стояли в воздухе, заглушаемые криками победного торжества норманнов.
На глазах у Ги к створкам ворот пригвоздило воина-франка. Его кольчужная куртка лопнула под натиском острия нормандской стали. Шлем упал, и сверху Ги различил, как из открытого рта пригвожденного хлынула кровь. Он узнал красавчика Хродерава, который так раздражал Ги приставаниями к Эмме.
— Прими, Господи, душу его… — слабо перекрестился Ги и вдруг рванулся, выхватил у одного из ратников лук. Целился сквозь завитки дыма в первого попавшегося норманна. Что-то в нем показалось знакомым Ги, и он от души пожелал, чтобы это оказался сам Ролло.
Стрела свистнула в воздухе, ударилась о кромку над головой язычника. Он на миг поднял голову. Лицо его наполовину было багровым от ожога, но Ги узнал его. «Немой лоточник» Рагнар, у которого он покупал головную повязку для Эммы, жестокий ярл, схвативший их во время прошлой попытки похитить Птичку из Руана.
Ги почувствовал досаду от своей промашки. Хотел вновь прицелиться, но в это время камень, пущенный кем-то из пращи, пришелся ему по голове с такой силой, что, не будь на Ги шлема, его темя треснуло бы, как орех. У Ги и так все доплыло кругом. Он пошатнулся, и Гвальтельм поддержал его.
— Будь поосторожнее, мальчик. Ты воин, и сейчас, когда с нами нет Далмация, вся надежда лишь на тебя.
Ги устало выпрямился. Сознание долга придало сил. Но что он мог поделать? Медленно, спотыкаясь и пошатываясь, он пошел отдавать приказы.
Бьерн не хотел приходить в себя и каким-то подсознательным усилием воли заставлял мозг оставаться в забытьи. Там, в реальности, — плен, боль, унижение. А в бреду — заснежённые ели и они с Ролло, еще подростки, идут на лыжах в лес проверять капканы.
Голоса, где-то над головой гудели голоса, он не хотел их слышать. Он видел, как сквозь туман, что вода в бадье совсем замерзла и надо пробить лед, чтобы умыться. А потом вытереться душистым сеном из стоящей рядом скирды.
- Предыдущая
- 75/142
- Следующая
