Исповедь соперницы - Вилар Симона - Страница 37

• Предыдущая
• 37/150
• Следующая

Я заставила себя выпрямиться в седле.

Что бы ни случилось, я не должна забывать, что на мне лежит ответственность за моих людей. Теперь настало время все обдумать и принять решение. На Эдгара я больше не рассчитывала, я могла положиться только на себя. Снова мой рассудок пришел в действие, я глядела вперед.

— Едем скорее, Утрэд. У нас мало времени. Мы должны поднять фэны. Должны постоять за себя!

Я был рожден стать воином, героем, вождем… А вышло всю жизнь прозябать в мелочах усадебного хозяйства. Увы, мне не повезло, я родился спустя почти двадцать лет, как отшумели бои саксов за свою свободу. Мне пришлось жить в тоскливое мирное время.

Я скучал.

После бешенных, веселых дней йоля, я вернулся в свою усадьбу Фелинг и… Короче, делать мне было нечего, клянусь душой моего прародителя Хорсы[37] Сакса!

Зима была в самом разгаре. Сухой рождественский мороз сменился ледяными туманами и дождями. Поля заболотились грязью, дороги стали скользкими, ненадежными. Не было даже возможности размяться, выехав с соколом на охоту. Приходилось сидеть в дымном тепле помещения, пить эль да судачить.

В зале моего бурга было темно и дымно. Окна, заколоченные на зиму, не давали света, из-за ненастья пришлось прикрыть и дымовую отдушину и дым чадным облаком скапливался под скатами тростниковой кровли. Все обитатели усадьбы собрались у огня. Кто чинил упряжь, кто вырезал по дереву, женщины чесали шерсть. Моя мать, благородная Гунхильд, восседала на высоком, похожем на трон кресле, а перед ней на подставке лежала большая книга с округлыми саксонскими литерами текста.

Мать громко, нараспев, читала старинную саксонскую поэму «Скиталец».

Мне стало скверно. Да, исчезли, прошли времена славы моего народа. Да и где этот народ, где его гордая знать? Погублены, придавлены, смешали свою кровь с завоевателями. Эти проклятые норманны!.. Они теперь тоже величают себя англичанами, говорят, что эта земля столько же их, как и наша. Как бы не так! Никто не заставит меня уверовать, что однажды саксы не вскинут голову, не обнажат мечи, не начнут резать глотки завоевателям и тогда повторится та великая кровавая ночь, когда саксы однажды уже сумели показать себя, напоив мечи кровью надменных данов.[38] И тогда вновь на трон взойдут потомки старой династии и к Англии вернется ее слава.

Почему-то думая о потомках прежних государей, я невольно вспомнил Эдгара Армстронга. Ведь в его жилах тоже течет кровь великого Гарольда Годвинсона и он потомок датских правителей Денло. Когда он вернулся из Палестины — какое воодушевление я почувствовал! Вот, думал я, появился наконец мужчина, воин, крестоносец, который пробудит саксов от спячки, сплотит их и поведет на борьбу с завоевателями норманнами. А вышло… Этот красавчик, этот онорманившийся сакс, только и помышлял, как бы выслужиться перед их королем. Он и слышать не желал, чтобы объединить нас. Он возводил свой замок, разводил своих лошадей, кичился данной Генрихом властью, ни о чем больше не желая слышать. И напрасно Бранд и другие требовали, чтобы мы держались его, что он будет защищать наши права, оградит от норманнов. Я уже понял, что ему не до борьбы, и не знаю почему продолжаю ездить к нему.

Бесспорно Эдгар гостеприимный хозяин и неплохо угощал нас на этот йоль. Обычаев-то он придерживается, но и только. Но он не вождь, не таков, как был его отец Свейн, человек которого я всегда почитал.

Я поглядел на мать. Она уже стара, глаза выцвели, лицо избороздили морщины. Но она по-прежнему стройна, как пламя свечи, и манеры у нее величавые. Люди говорили, что Свейн Армстронг уважал и почитал ее поболее иных, преклонялся перед ней. Сам он был женат на робкой женщине, хотя и саксонской принцессе. Но это был не тот брак, какой ему нужен, и люди говорили, что Свейн заглядывался на благородную Гунхильд. Но мать всегда была величественна и почитаема, хотя и стала женой такого слабого и бесцветного тана, как мой отец Освин. Пусть это и грешно, но я не вспоминал об отце с почтением, а при его жизни даже стыдился его, маленького, робкого, вечно хлопотавшего над своими овцами, свиньями, коровами. Не удивительно, что когда в Фелинге появлялся воинственный Свейн, я так и кидался к нему. И если он обращал на меня внимание, у меня просто душа пела. И почему Свейн не увел мою мать из дома, не забрал с собой? Сделал ее хотя бы второй женой на датский лад. Но нет, моя мать была слишком горда и никогда бы не пошла на это. Она глубоко уверена, что только венчанная супруга может стать настоящей женой и госпожой в доме.

Но что плохого в старом датском обычае брака без венчания? В былые времена таны держали у себя не одну, а две, три датских жены. Хотя церковь и противилась этому. Но ведь бывает немало причин почему мужчины хотят взять в жены еще одну женщину — чувства, зов плоти, особое расположение. Норманны запретили этот обычай, сведя роль датской жены до положения обычной наложницы. Ну да норманны много чего навязали нам и почему это я должен им повиноваться? Вон у меня самого три жены — все по датскому праву. Но моя мать настаивает, чтобы я обвенчался с какой-нибудь из них.

Я посмотрел на своих жен. Вот они — все здесь. Я могу взять на ложе любую, какую пожелаю. Они еще молоды и крепки. Двое родили мне детей — одна троих девчонок, другая крепкого парнишку Олдриха. Я бы и не прочь обвенчаться с любой, но обе — дочери простых йоменов, а род из Фелинга слишком славен, чтобы разбавлять его простой кровью.

Зато моя третья жена — из благородной семьи. Некогда я просто украл ее — уж больно она мне нравилась. Поднялся шум, дело едва не дошло до крови, но, поскольку выкраденная девица была не единственным ребенком в семье, дело удалось замять, дав ее родичам откупную.

Может мы и ужились бы, но ее лоно оказалось пустым, она ни разу не забеременела, и постепенно я потерял к ней интерес. Даже узнав, что она путается с одним из моих людей, я махнул на это рукой. И хотя порой еще сплю с ней, но венчанной женой и хозяйкой Фелинга никогда не сделаю.

Да только от нас, мужчин и хозяев, зависит положение его женщин. А вот у Эдгара Армстронга, хотя все еще нет жены, но всеми делами заправляет его сноха Риган. И чего он не прогонит ее — ведь не спит же он с ней? А вот же почитает ее, уважает, даром, что нормандка. Ему все едино — что норманн, что сакс. И никто его этим не попрекает. Наоборот, моя мать лестно отзывается — дескать, Эдгар хороший герефа, навел в графстве порядок…

В чем тут дело? Ведь Эдгар только и печется о своем золоте. Крестоносец — ха! И хотя я видел, как он упражняется с оружием, но по мне он все равно не воин. Душится как женщина, бреется, рядится, как норманн… А еще эта его ученость! Чуть что, ссылается на труды каких-то бумагомарак и даже смеет утверждать, что саксы не всегда владели этой землей, а пришли такими же завоевателями, как норманны.

Черт! Как же это вышло, что за какой-то год этот подкупленный норманнами пес стал самым почитаемым человеком в Норфолке? И даже я то и дело ловлю себя на мысли о нем. Но я-то им не восхищаюсь. Хотя и не говорю это ему в глаза, дабы никто не решил, что попросту завидую. Но завидую ли я? Я запретил себе об этом думать. Просто мне жаль, что мои надежды на сына Свейна, как на предводителя воинства саксов, не оправдались.

• Предыдущая
• 37/150
• Следующая