Королева в придачу - Вилар Симона - Страница 33

• Предыдущая
• 33/126
• Следующая

– С Генрихом мне проще, я хоть знаю его. А Мэри Тюдор... Она особенная. Я не встречал девицы с большей самоуверенностью. Её гордость от осознания, что она дочь короля, причудливо сочетается в ней с уверенностью в своей красоте. К тому же эти годы в ссылке... Она забыла необходимое и научилась излишнему, став самостоятельной – это портит женщину, лишает должного смирения. И мне пришлось преподать ей сегодня урок, ей же во благо.

– Ты так жестко говоришь о ней. А ведь я был почти уверен, что она пленила тебя.

Брэндон засмеялся.

– О, это произойдет не ранее, чем уксус снова станет вином. К тому же у меня есть голова на плечах... и глубокая уверенность, что ей следует находиться именно там.

Сэр Энтони невольно перекрестился. Он знал, что, несмотря на блестящее положение и власть, какими обладал его зять, он всегда живет в тени от плахи и малейший неверный шаг может придвинуть его к ней. Обычная жизнь придворного, от которой сам Энтони вовремя отказался, найдя успокоение в тиши родового поместья. Брэндон же не таков, ему нужен риск, интрига, игра. Энтони волновался за него.

– У тебя есть дети, Чарльз. Не будь беспечным.

– О! – потянулся Брэндон, хрустнув суставами. – Как говорил покойный король Генрих VII – удача сопутствует смелым.

– Дай-то Бог! Однако не искушай судьбу, мой мальчик. Свою миссию ты уже выполнил, теперь же будет лучше, если ты уедешь.

Брэндон насмешливо хмыкнул. Чувство досады оттого, что сэр Энтони все понимает, неприятно смешивалось с чувством грусти, что был так жесток с Мэри.

– Конечно же, я уеду, сэр. И прямо сейчас.

Апрель – май 1514 г.

Что Чарльз Брэндон уехал в Лондон, Мэри узнала лишь перед самым ужином, и на ее лице отразилось такое разочарование, а глаза так предательски заблестели слезой, что члены ее свиты поспешили отвести взгляды. Только наивный Илайджа не сдержался, воскликнув:

– Творец Всемогущий! Что же значит для вас этот Брэндон, раз вы так переживаете!..

Это отчаяние юноши заставило Мэри очнуться, Да, пора научиться держать себя в руках, она уже не в Хогли. И ей вдруг безумно захотелось в Хогли... домой... Но дома у нее уже не было, как не было и прежней свободы. Приближалось время ее возвращения ко двору.

Через пару дней настало Вербное Воскресенье – первый праздник Пасхального цикла. К церквям шли красочные процессии, изображающие въезд Христа в Иерусалим, освящали в храмах веточки вербы, и крестьяне связывали их крест-накрест, втыкая в поля в надежде предотвратить бедствия и заручиться хорошим урожаем. Вербу вносили в дома, прикрепляли у каминов и в изголовье кроватей, а потом садились за праздничные столы.

Мэри мало принимала участия в предпасхальных церемониях. Теперь она больше отсиживалась у себя в покое и еле нашла в себе силы улыбнуться, когда дети Брэндона принесли ей освященную в церкви вербу.

Как и полагалось, в поместье шла генеральная уборка (к пепельной среде полагалось навести порядок). Мэри слышала, как слуги передвигают мебель, меняют тростниковые подстилки на полах, моют окна или выбивают на заднем дворе гобелены. Предпасхальная неделя – время оживленное, и как бы ни старались быть почтительны с Мэри члены ее свиты, но и они находились в каком-то возбуждении, выискивая предлог, чтобы оставить унылую принцессу, и собирались в парке. Даже её поклонник Гэмфри предпочитал ухаживать за милой Нанеттой, а Джейн гонялась за бабочками или собирала цветы с Мэри Болейн. Только суровый Фишер находился с Мэри, ведя с ней строгие беседы на религиозные темы, да ещё верный Илайджа тешил легендами о Саффолкском крае с его историями про фей и эльфов.

В четверг на обед подали так называемый «апостольский суп» с двенадцатью видами зелени, а затем умолкли все колокола в церквях, которым полагалось молчать до самого воскресенья. А в пятницу над усадьбой воцарилась атмосфера печали и траура. Люди шли в церковь, чтобы молиться и оплакивать смерть сына Божьего на кресте.

В субботу Мэри стала проявлять все признаки нетерпения. Она мерила шагами покой, и не сразу обратила внимание на поднявшийся в усадьбе переполох. А потом вбежала Мэри Болейн, – обычно такая церемонная, даже немного медлительная, сейчас она даже забыла постучать. Зацепившись широким рукавом за дверную задвижку, но, даже не обратив на это внимание, она дернула рукой, порвав кружево отворота, и выкрикнула:

– Миледи!.. Король... Сам Генрих Тюдор прибыл в Стилнэс!

Мэри так и подскочила, кинулась к зеркалу, стала щипать себя за щеки, чтобы придать им румянец, досадливо заправляя под сетку выбившуюся прядь волос.

А его торопливые шаги уже слышались в коридоре, потом дверь распахнулась... Генрих стоял на пороге и улыбался. В своем коротком развевающемся плаще с пышными широкими рукавами он заслонил дверной проем, скрывая следовавших за ним людей.

Какое-то время Мэри только глядела на него. Она видела его улыбку, рыжие, красиво подвитые под низ волосы, ровно подрезанную челку, сдвинутую на затылок округлую шляпу с пышным пером, мерцание алмазов на его одежде, яркий блеск голубых глаз. Его царственный вид, величие, поразительное обаяние заворожили ее так, что она даже вздрогнула. Да, это был король. Она подумала об этом, прежде чем сообразила, что это её родной брат, Тюдор, одна с ней плоть и кровь.

– Ваше величество!..

Подхватив юбки, Мэри присела в глубоком реверансе со всем изяществом своего хрупкого тела и всей грациозностью, подобающей её высокому происхождению.

Генрих резко отбросил полу расшитого драгоценными каменьями плаща и, уверенно подойдя к ней, приподнял её голову за подбородок и внимательно посмотрел в лицо.

– Кровь Христова! Мэри, радость моя, да ты стала настоящей красавицей!

У него была самая добрая, самая нежная улыбка на свете. И Мэри забыла свои обиды, свою неожиданную робость перед ним. Осталась лишь безмерная радость встречи. Зря Брэндон так переживал, что Мэри будет дерзкой с королем.

– Хэл! – радостно выдохнула она, прямо-таки прыгая ему на шею.

Её дамы обменялись улыбками и незаметно вышли, прикрыв за собой дверь.

Брат и сестра разговаривали, обнимались, не могли наглядеться друг на друга.

– Я рад, что мы снова вместе, – говорил сестре Генрих. – Быть королем – дело довольно одинокое, и так приятно иметь кого-то рядом, кто может говорить тебе «ты» и обращаться по имени.

– Ваше величество так скромны, – смеялась Мэри. – Конечно, для меня ты всегда будешь моим любимым братцем Хэлом. Но сэр Брэндон поведал мне, что ты ввел ряд вольностей, приближающих к тебе людей. И к тому же есть наша славная Катерина, которая так любит тебя!

По лицу Генриха прошла легкая тень, но он тут же улыбнулся.

– Да, её величество. Она тоже ждет тебя, малышка Мэри, так что собирайся.

Она торопилась, словно боялась ему не угодить. Генрих ждал её на улице. Он был так наряден и великолепен, что казался выше всех своих спутников. Только Брэндон был одного роста с ним, но держался чуть поодаль. Хотя первая улыбка Мэри была обращена именно к нему. А Генрих уже шел к ней.

– Моя сестра Мэри Тюдор – принцесса английская, и бесспорно, самая красивая леди Англии!

Двор взорвался аплодисментами, приветственными криками, и Мэри, почти хмелея от радости, подумала – как она раньше могла существовать без всего этого?

Генрих посадил её в паланкин, затем ловко вскочил на лошадь, не вдевая ногу в стремя – этому ловкому трюку все зааплодировали, а он снял шляпу и поклонился.

Весь путь до ожидавшей их у Темзы королевской баржи они проделали на быстрых рысях. Генрих скакал подле паланкина сестры, улыбался, отпускал ей комплименты. Он был счастлив и горд, что у него такая прекрасная юная сестра, но не забывал, что он король и, когда на протяжении всего их пути попадались путники, которые кидали в воздух шапки и прославляли его, он прямо-таки сиял и поглядывал на Мэри совсем с мальчишеской гордостью.

• Предыдущая
• 33/126
• Следующая