Королева в придачу - Вилар Симона - Страница 57
- Предыдущая
- 57/126
- Следующая
– ...И моя твердость в вопросе расторжения контракта с Габсбургом, – говорила принцесса, – не является ни капризом, ни угрозой, ни обманом, а просто проявлением моей собственной разумной воли. Поэтому я прошу моего брата-короля, а также лордов и примасов Англии быть милостивыми и уладить сей вопрос.
Да, она справилась превосходно и, когда с поклоном окончила речь, все зааплодировали. Только Мэри не улыбалась. Она отказывалась от одного жениха, когда уже всем было известно, что она обещана старому больному Людовику Валуа, и, будь на то её «добрая воля», она бы ни за что не согласилась на подобный альянс.
После оглашения разрыва помолвки были устроены карточные игры, показ пантомим и прочие развлечения. Генрих пел, как всегда чудесно, а Мэри аккомпанировала ему на лютне, и вокруг них сразу собрался кружок веселой молодежи, потом все устроили состязания стихов в честь принцессы. Потом делали ставки на дворцовых спаниелей, заставляя их гоняться за мячами по залу. Было очень поздно, когда королева и пожилые лорды уже удалились, а танцы только начинались. Одному Богу было известно, что стоило Мэри выдержать все это. Она уже не боялась за Брэндона, она верила Вулси, сама удивляясь своему доверию, но она с ужасом думала о предстоящем, надвигающемся браке с Людовиком. Однако продолжала улыбаться, танцевала в паре с братом, хотя порой судорога смеха и рыданий сжимала ей горло.
Лишь вечером она позволила себе поплакать в колени Гилфорд, совсем как в детстве. Слава Богу, что рядом был человек, которому она могла довериться.
– Ах, Мег, это все ужасно. Как бы я хотела отречься от всего этого, вернуться в Хогли, в Саффолк, чтобы мной никто не распоряжался, чтобы я могла делать все, что мне вздумается: бегать, дурачиться, заниматься тысячью неприметных дел, которые казались мне таким важным тогда. Возилась бы на грядках, ездила верхом, удила рыбу во рву, подоткнув юбки и болтая ногами в воде...
Мег погладила её по голове, попыталась развеселить:
– Но чтобы рядом непременно была пара-тройка молодых людей, которые бы млели от счастья, заглядываясь на красивые ножки красивой девушки. Мэри все же улыбнулась, вытирая стекавшие по щекам слезы.
– Нет, Мег. Не трое. Один-единственный, и ты знаешь кто.
Та горестно вздохнула.
– Да уж, знаю, и всегда знала. Даже странно, вы казались всегда такой резвушкой, веселой, беззаботной девочкой – и вдруг такое постоянство. Вы ведь всегда хотели только Чарльза Брэндона. Что за нелепость... или злой рок.
Теперь они говорили без церемоний – не как гувернантка с подопечной, не как статс-дама с принцессой, а как подруги. Ибо Гилфорд не могла не заметить, как неожиданно повзрослела Мэри. И поняла, что её девочка, а для Мег Гилфорд августейшая принцесса всегда оставалась её девочкой, очень несчастна. Достойная дама всячески старалась утешать ее, обещая все что угодно, вот и сейчас Мэри вдруг стала просить Мег выполнить то свое обещание, какое та дала ей перед церемонией, чтобы приободрить.
– Мег, давай поплывем по реке к Тауэру? Ты ведь обещала. Мне бы только поглядеть. Ты ведь сама говорила, что его с наступлением темноты выводят на стену.
Гилфорд поначалу заупрямилась, но в конце концов уступила. Ведь Мэри сейчас в особом положении, даже в более выгодном, чем ранее, ибо её охраняло положение будущей невесты короля.
Во мраке женщины быстро спустились к реке и подозвали одного из вечно ожидавших у причала лодочников, которые жгли факелы на носу своих посудин, в знак того, что они свободны и ожидают пассажира. Но едва они сели в лодку, как по приказу Мег факел погасили, чтобы никто не узнал в одной из укутанных в плащ фигур сестру короля.
Мэри не сводила глаз с громады крепости. В глубине души она была разочарована – стояла темная, безлунная ночь, мрак, духота. И, даже если Брэндона и выводили на прогулку, она не могла бы его рассмотреть. Неужели же её брат прав и она до отъезда так больше и не увидит его? Но у неё оставалось обещание Вулси – и надежда на то, что она может сама заключить свой второй брак.
– Человек глуп, если перестает надеяться, – негромко сказала она в темноту. Гилфорд услышала:
– И что это значит? Принцесса вздохнула.
– Надежда – это то, чем мы живем. И сделала знак грести назад.
Они не заметили, как следовавшая за ними лодка свернула в тень пристани.
– Ну что я вам говорил, государь, – шепнул тучный пассажир своему спутнику. – Мы совершим оплошность, если освободим Брэндона до отъезда леди Мэри.
– Ты, как всегда, оказался прав, мой верный Вулси, – негромко ответил король, но в его голосе таилась грусть. – Бог мой, неужели она так любит его?
Он даже пожалел ее:
– Бедная глупышка Мэри.
Ничьи чувства для канцлера Вулси не играли роли там, где предстояло решить государственную задачу. А то, что Генрих стал жалеть Мэри, более того, заскучал по Брэндону, шло в разрез с его планами. Прежде всего – цель, и даже желания самих Тюдоров должны быть подчинены этому. Канцлеру всегда нравилось направлять в нужное русло судьбы людей, даже самого Генриха, нравилось играть роль Провидения. Во-первых, он планировал брак Мэри с Людовиком XII, ибо с него Вулси имел приличные дивиденды, а Англия получала королеву-соотечественницу за морем; во-вторых, возвышение Брэндона до титула герцога Саффолка, чтобы иметь в его лице поддержку среди аристократии; в третьих, и это главное – развод Генриха с Катериной Арагонской, которая, несмотря на всю её мягкость, была тонким политиком и могла влиять на короля вопреки интересам Вулси и интересам Англии. А главное, Вулси хотел возвыситься до самых немыслимых пределов – стать кардиналом, папским легатом в Англии, а однажды (кто знает...) и самим папой. И он заранее планировал каждый свой шаг, уверенно идя по узкой, но верной дорожке...
То, что вскоре после ареста Брэндона Вулси стал получать записки от пленника, польстило канцлеру. Ведь не к своему венценосному приятелю Генриху Тюдору, а к нему, «мясницкой дворняжке», обратился этот хлыщ! Но надо отдать должное проницательности Брэндона – он быстро сообразил, кто приложил руку к его аресту, как и то, кто сможет ему помочь. Но пока Вулси не спешил выручать Чарльза. То есть не спешил, пока не получил от него странную записку, где Чарльз намекал, что имеет нечто, что небезынтересно было бы получить канцлеру в интересах его же здоровья. Гм... Здоровья. И Вулси призадумался. Брэндон что-то нашел против него! Что-то столь серьезное, что счел нужным даже припугнуть этим всесильного канцлера. Глупец! Хотя, не такой уж и глупец... Чарльз оказался бы глупцом, если бы не имел в запасе оружия как против недругов, так и против союзников. Но, так или иначе, следует переговорить с ним, хотя и не сейчас. Сейчас Вулси был до предела занят приготовлениями к свадьбе леди Мэри. По желанию Генриха это должно было быть чем-то грандиозным. Конечно, старый больной Людовик вряд ли приедет за своей невестой, поэтому в договоре предусматривалось, что первоначально брак сестры короля состоится по доверенности здесь, в Англии. Жениха будет представлять Лонгвиль, но после этой церемонии Мэри Тюдор уже будет считаться королевой Франции. И с этой церемонией следует поспешить, ибо в самой Франции родственники Людовика, Ангулемы, делали все возможное, чтобы отговорить больного старика от предосудительного союза с молоденькой девочкой. Ангулемы, как наследники трона после Валуа, были весьма заинтересованы, чтобы брак не состоялся, а Англии этот союз был необходим. Поэтому Вулси вплотную занялся этим делом и оставил Брэндона там, где он находился, – в Тауэре. Однако чтобы окончательно не разозлить последнего и не заставить его совершить какие-либо необдуманные поступки, он велел перевести его из полуподвальной камеры, где пока содержали Чарльза, в более комфортабельное помещение тауэрской башни Бэлл.
Для Брэндона перевод в Белл все же сулил кое-какие надежды и удобства. Ибо теперь он не страдал от духоты в жару и не дрожал ночью на соломе в сыром помещении. Теперь в его распоряжении имелась вполне приличная кровать, даже с неким подобием балдахина, стол, кресла, к нему прислали прачку и улучшили рацион. Но все же он оставался узником уже более месяца. За это время Чарльз многое передумал. Поначалу, когда его только арестовали, он просто впал в панику, ожидая прихода палачей со дня на день. И хотя они не появлялись, его душило холодное, безграничное отчаяние. Как же он корил себя, как злился на Мэри! Он понимал, что из-за нее потерял все, чего достиг в жизни, чего добился умом и хитростью. И вот он, шталмейстер двора, виконт Лизл, милорд королевского Совета, лишился вмиг всего из-за этой легкомысленной, настырной девчонки! Но и он-то хорош. Поддался на её уловки, глупец. Его ждало такое великолепное будущее, он был в фаворе у короля. И рисковать всем этим ради хорошенькой кокетки, пусть даже она трижды королевских кровей? Хотя разве именно это и не притягивало его к ней, не затрагивало его гордости? Быть возлюбленным самой завидной женщины Англии! Это вносило в его отношения с Мэри Тюдор определенную остроту, к тому же, было в Мэри нечто, что заставляло рисковать ради неё... И вот теперь он пленник.
- Предыдущая
- 57/126
- Следующая
