Королева в придачу - Вилар Симона - Страница 68
- Предыдущая
- 68/126
- Следующая
Появлялись новые лица, звучали новые имена: Шарль де Бурбон с супругой, Гийом Парви, священник и духовник короля Людовика, сеньор де Гравиль, прочие. Мэри вскоре почувствовала, что устала от церемонии и обилия впечатлений. Она уже реже улыбалась, её фразы стали короче, приветствия суше. Заметил ли это Людовик, или тоже чувствовал себя утомленным, но вскоре он, к облегчению Мэри, прервал церемонию. Время уже было позднее, и король отвел Мэри в отдельный покой, где их ожидал простой ужин, на который были приглашены только принцесса Клодия и герцог Лонгвиль с супругой. Франциск приглашения не удостоился, и хотя молодой герцог знал, что августейший дядюшка и одновременно тесть недолюбливает его, но сейчас он почувствовал себя задетым. Он хотел выглядеть значимой фигурой в глазах молодой королевы, он ведь находился подле неё все эти дни, поддерживал, ободрял, развлекал... даже пытался понравиться ей. Однако Франциска рассердило не столько то, что его услали, как то, что король при всех открыто потребовал, чтобы эту ночь он провел с супругой. Его только приказом можно было загнать на брачное ложе, иначе он всегда находил немало очаровательных дам, которые с охотой были готовы принять тоскующего по ласке герцога. Своих любовниц Франциск искренне любил, причем всех сразу. Правда, в последнее время у него образовался долгий бурный роман с женой адвоката Дизоме, красавицей Жанной Лекок – нежным «французским тюльпаном», как называли поэты эту высокую серебристую блондинку, слывшую одной из красивейших женщин королевства. Но в этот вечер Франциск не вспоминал о ней. Со стороны казалось, что он при деле: герцог отдавал приказы, отмечал детали, делал указания по процедуре...
Когда он возвращался к себе, во дворце уже стихал гомон, лишь порой бежала по чьему-то поручению молоденькая горничная, проносили какие-то сундуки, да возвышались у проходов рослые фигуры бородатых швейцарцев с острыми длинными пиками. Франциск почти дошел до дверей своей опочивальни, но, передумав, пошел прочь. Ему хотелось оттянуть встречу с благонравной супругой. Клодия... Боже, как она глупа, неинтересна, до скуки стыдлива! В ней сочеталось все, чего Франциск не переносил в женщинах, но она любила его преданно и беззаветно, и он из жалости порой бывал с ней.
На повороте лестницы на Франциска чуть не налетел смуглый молодой человек с вьющимися кольцами длинными черными локонами. Шарль Бурбон, любовник его матери. В его внешности, горящем взгляде и редкой улыбке было нечто демоническое, что, однако, очень интриговало женщин и просто покорило Луизу Савойскую. Что до Франциска, то он весьма снисходительно относился к этой поздней, пламенной любви матери, хотя порой замечал, что в отношениях любовников не все ладится.
Вот и сейчас он удержал графа за широкий модный рукав.
– Шарль, ты посещал сегодня мадам Луизу? Бурбон скривил уголок рта в подобии ухмылки:
– Мадам не в духе и рассердила меня. Пойди к ней, Франсуа, утешь... она, кажется, что-то хотела сказать тебе, – и ушел, не оглядываясь.
Что ж, голубки опять поссорились. Франциск пожал плечами: в конце концов, это не его дело. Он предпочитал не вмешиваться. И ещё не знал, что однажды, спустя годы, отношения Луизы и будущего коннетабля Франции Бурбона приведут к настоящему скандалу, бегству Бурбона из королевства, когда он выступит с оружием против Франции на стороне её злейшего врага Испании... и бесславно погибнет – ему ядром снесет голову.
Когда Франциск вошел в покои матери, она молилась, стоя перед аналоем. На ней изящно сидело черное траурное платье, которое она носила со дня смерти супруга, хотя в этом было больше кокетства, нежели почета памяти усопшего – просто черный цвет так шел к её белой коже! Легкое темно-серое покрывало ниспадало с её уложенных на шее узлом темных волос, Франциск видел тонкий, не утративший красоты очертаний профиль Луизы. Он очень любил мать, восхищался ею, хотя характер... Он предпочел не отрывать её от молитвы, отойдя в сторону, но герцогиня уже сама решила прервать беседу с Богом и, торопливо перекрестившись ладонью, повернулась к сыну. Она строго посмотрела на него, все ещё не вставая со скамеечки перед аналоем.
– Франсуа, я недовольна тобой.
– А, по-моему, вы просто расстроены ссорой с Бурбоном.
– Чушь! При чем здесь Шарль? Все дело в тебе и этой рыжей сучке из Англии. Ты, словно кобель, почуявший течку, и…
– Фи, мадам, вы опускаетесь до речи простонародья.
– Вот-вот, Франсуа, ты уже готов наброситься на мать из-за неё. Мне донесли, как ты все время вьешься вокруг неё, словно шмель возле шиповника. Такая аллегория тебя больше устраивает? Молчи! Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не понять, что это означает. Она, конечно, хорошенькая, даже слишком хорошенькая, все же ты будешь подлинным глупцом, если увлечешься ею, если хоть на миг забудешь, что она, прежде всего, наш враг... Преграда на пути к достижению нами высшей цели.
Франциск не перебивал мать, хотя уже знал все, что она ему скажет: он должен держаться от королевы подальше, не входить в её окружение, возглавить при дворе партию, которая будет стремиться умалить её влияние при дворе. То есть сделать из неё неприметную тень, чтобы у Мэри не было и намека на то влияние, которым пользовалась прежняя королева Анна. Необходимо изолировать рыжую англичанку от двора, сделать так, чтобы основные события происходили вокруг Ангулемов, и... Луиза осеклась, заметив, что сын её не слушает. Он вынул из вазы на столе гвоздику, рассеянно вращая её в руке, и лицо его стало отстраненным, мечтательным. Луиза знала, что означает это его выражение лица.
– Бог мой, Франсуа, Да ты влюблен!
– Немного, матушка. Самую малость.
Ей захотелось его ударить. А ведь, даже когда он был ребенком, она не позволяла себе этого. И Луиза сдержала себя, став внешне спокойной, хотя внутренне кипела от гнева.
– Франсуа, никогда не забывай, что только вереница неожиданных смертей тех особ, кои имели право на трон, приблизила тебя к вершине. Ты счастливчик, Франсуа, но это не спасет тебя, если ты ошибешься. И первейшей твоей ошибкой станет то, что если ты примкнешь к стану наших врагов, то примешь сторону этой Тюдор. Кто они вообще, Тюдоры? Выскочки на троне Англии, которые даже не знают своей родословной. Если ты влюбишься в неё... Я ведь знаю тебя, для тебя влюбиться – значит стать любовником. Но подумай, Людовик слаб, ты же молод и... Поверь, тебе лучше самому стать королем, чем увидеть на троне своего бастарда.
Франциск улыбался, лишь заметив матери, что она излишне опережает события. Стать любовником Мэри? Ха! Заманчиво и опасно – просто адская смесь... Но он не произнес этого вслух, более того, герцог вдруг стал до предела серьезен.
– По-моему, вы недооцениваете меня, матушка. Конечно, мадам Мари соблазнительная особа, но корона Франции для меня соблазнительнее всех красавиц мира. Я могу расточать молодой королеве комплименты, заигрывать с ней, оказывать ей почести и внимание, поскольку само её положение как супруги Людовика требует это. Но ваши планы, мадам... то есть, наши планы, превыше всего.
– Я бы очень хотела тебе верить, сын... мой Цезарь, – тихо, но с нажимом произнесла Луиза.
– Вам не стоит оскорблять меня недоверием, – отметил герцог.
Потом он встал, поцеловал её в щеку и, пожелав доброй ночи, вышел. Герцогиня смотрела ему вслед. Она боготворила сына, верила в его звезду и считала, что никто более «её Цезаря» не достоин короны Франции. Ангулемы уже убедили в этом весь двор, но если эта англичанка расстроит их планы... если забеременеет... Какое-то время Луиза глядела перед собой. Её красивое лицо было похоже на застывшую маску, только глаза сверкали, подобно холодным изумрудам.
– Что бы ни случилось, – произнесла она наконец, – я не допущу, чтобы моего сына устранили от престола.
Утро началось со скандала.
Оказывается, пылкий жених Людовик, желая пораньше навестить невесту, бесцеремонно вошел в её покои, когда новобрачная ещё принимала ванну. Сидя в лохани, она онемела от изумления и стыда. Фрейлины растерялись, не зная, то ли кланяться королю, то ли закрывать собой принцессу. Только леди Гилфорд, как коршун, ринулась вперед, загораживая Мэри, и фактически вытолкала короля за дверь, ругаясь на чем свет стоит на английском, которого, как она считала, Людовик не знал. Но, как оказалось, кое-что он знал и понял, что его обозвали «похотливым старым козлом», «бесстыжей обезьяной» и прочими не подобающими его сану эпитетами. Однако король промолчал, хотя и более внимательно прислушался к тем жалобам на английскую свиту Мэри, от которых поначалу небрежно отмахивался.
- Предыдущая
- 68/126
- Следующая
