Королева в придачу - Вилар Симона - Страница 72
- Предыдущая
- 72/126
- Следующая
Мэри, все ещё оживленная и улыбающаяся, застыла посреди зала, и постепенно улыбка словно окаменела на её лице. Людовик шел к ней. Мысль о брачной ночи со стариком отрезвила её, до этого упивающуюся вниманием и весельем. В какой-то миг она не совладала с собой, беспомощно оглядевшись, словно ища поддержки. Но надо держать себя в руках. Она вскинула голову. Этот король... этот ковыляющий сутулый старик в роскошных одеждах приближался к ней. В ушах Мэри стоял шум, и только благодаря этому она не слышала все те откровенные шутки и пошлые высказывания, которыми по традиции сопровождают новобрачных к брачному ложу. Она шла, опираясь на руку Людовика, перед ней мелькали переходы, огни, какие-то лица. Ей было страшно, очень страшно...
Она почти не помнила, как сумела пережить все ужасы тех отвратительных церемоний, что предшествовали её укладыванию в постель. Смутно видела красный силуэт кардинала де Прие, освятившего их брачное ложе, чувствовала чьи-то холодные руки, снимающие с неё одежду, разглядела участливое лицо леди Гилфорд, откидывающей брачное покрывало – тяжелое, златотканое, как церковная риза. Потом появился Людовик в халате и ночном колпаке. Он лег с другой стороны на широкое ложе, устроившись так, словно собирался принимать посетителей. Их действительно оказалось достаточно много: они входили, глядели на короля с королевой в постели, кавалеры кланялись, а дамы приседали в реверансах и улыбались. Почему-то Мэри различила улыбающееся лицо Луизы Савойской – она и предположить не могла, какая буря бушует за этой улыбкой. Но ей было не до того. Королева молча лежала рядом с супругом и смотрела, как герцог Лонгвиль и граф де Тремуйль задергивают полог вокруг брачного ложа. И вдруг Мэри с болью подумала о Брэндоне – молодом, сильном, страстном, в объятиях которого её охватывало такое блаженное неистовство. О, как бы ей хотелось, чтобы первым у неё был он...
Они остались одни. Людовик придвинулся. Скрипнула кровать.
Мэри едва не трепетала от страха, и когда Людовик склонился над ней, чуть не вскрикнула. А он бормотал бессвязные слова любви, говорил о том, как хочет её, как ему чудесно с ней... Мэри закрыла глаза. Она пыталась представить себе, что это Чарльз, а не Людовик, чтобы не показать королю своего отвращения, какого не могла не испытывать. Тщетно. Этот запах несвежего рта, прикосновение потных рук, сопение... В какой-то миг она даже поймала его руку, шарившую у неё под рубашкой.
Король тихо рассмеялся.
– Мадам, ваше целомудрие прелестно, но разве вас не учили, что мужу следует повиноваться во всем?
Напрасно Мэри пыталась расслабиться – она была напряжена, как пружина. В Людовике же, наоборот, клокотали юношеские страсти. Он сильно развел её ноги, потом оказался сверху.
– Этого не избежит ни одна женщина, ангел мой. Потерпите, будет немного больно.
Больно было очень – она еле дождалась, когда все окончится. Последний поцелуй был отвратителен. Потом Людовик заснул, а Мэри ещё долго лежала в темноте с открытыми глазами. Она выполнила свой долг...
Среди ночи Людовик проснулся, разбудил Мэри и, чтобы не звать прислугу, попросил жену подать ему воды. Вид молодой жены в тонкой рубахе с распущенными волосами вновь разжег его пыл. Однако, к удивлению Мэри, в этот раз она перенесла все гораздо спокойнее. Пугала только затянувшаяся отдышка короля. Но все обошлось, и они даже поболтали немного с Людовиком: о дождливой осени, о том, что из-за непогоды торжества прошли не столь пышно, как полагалось на свадьбе коронованных особ. Вот когда Людовик женился на Анне Бретонской... о своей первой свадьбе с несчастной Жанной Французской Людовик предпочел не упоминать. Зато о королеве Анне отзывался с нежностью и теплотой. Мэри уже говорили, что в союзе с Бретонкой искренне любящим был именно Людовик, а королева Анна просто позволяла любить себя, хотя и выполняла все обязанности супруги, даже, когда король сильно болел, совершала паломничества к святыням Франции, дабы вымолить для супруга выздоровление.
Мэри не совсем было ясно, зачем Людовик рассказывает ей все это. Может, он хочет разбудить в ней ревность к прежней королеве? А может, просто Анна Бретонская и по сей день являлась главной темой его мыслей, и он не мог отделаться от воспоминаний о женщине, которую добивался, по сути, всю жизнь. И когда он был молод, а Анна, ещё совсем ребенок, считалась завиднейшей невестой в Европе, и когда она стала женой короля Карла VIII, и красота её расцвела. Потом Карл неожиданно умер, разбив голову о притолоку в замке Амбуаз, и Анна по договору стала супругой наследника престола, каковым и являлся Людовик из рода Валуа-Орлеанов. В то время Людовик был ещё относительно молод, хорош собой, слыл дамским угодником и удачливым воином, и все же Анна Бретонская не жаждала стать его женой. Он расположил её к себе, устроив роскошные поминки по её покойному супругу, причем все расходы сделал из собственного кармана, дабы не опустошать королевскую казну, и без того находившуюся в бедственном положении. А потом Людовик из беспутного повесы превратился в идеального, преданного супруга, и французский двор стал образцом добронравия и скромности, так как Людовик сам был скромным человеком, а его супруга славилась своей скупостью, даже ханжеством. И теперь новой королеве предстояло создать свой двор по собственному усмотрению.
Странное зрелище представляли собой эти двое новобрачных, мирно беседующих при свете ночника. Людовику даже удалось увлечь Мэри открывшимися перед ней перспективами. А когда королева засыпала, он отчески укрыл её одеялом, поудобнее взбив подушки. Он был ей благодарен и счастлив... что повлекло за собой рано утром третье соитие.
Воистину, молодая королева побуждала престарелого Людовика на неслыханные подвиги. Правда, на рассвете у него вышло не совсем удачно, и все окончилось до того, как он вошел в нее. Мэри была смущена, но её неопытность в плотских делах не дала ей даже толком осознать происшедшее. Ей просто хотелось, чтобы король поменьше прикасался к ней, лучше бы он говорил – рассказчиком он оказался интересным. Людовик же отнесся к своей утренней неудаче даже с юмором, сказав, что подобное бывало с ним только в ранней юности, когда он только знакомился с плотскими утехами. И добавил:
– Не помню, кто сказал, что мы, французы, никогда не рождаемся юными: мы молодеем с годами.
Мэри с некоторым раздражением поглядела на морщинистое лицо это «дитяти». Ей хотелось, чтобы он поскорее оставил её в покое. И когда он ушел, она вновь заснула, уже спокойно. Людовик же, веселый и гордый после совершенных ночью подвигов, вышел к ожидавшим его придворным, и даже обычные в таких случаях сальные шуточки выслушал с удовольствием.
– Поздравьте меня, господа! Эта ночь была удивительна, и с Божьей помощью мне трижды удалось перейти реку. Причем чувствую я себя превосходно.
Однако он пока и слышать не желал о немедленном отъезде в Париж. Ещё дня три– четыре для отдыха... Он осекся, поняв, что слово «отдых» сейчас противоречит всему, что он говорил ранее. Поэтому Людовик отвлек внимание всех, предложив выпить за прекрасную королеву Франции, которая пока отдыхает: брачная ночь утомила её больше, чем его.
Он пил превосходное вино, поглядывая поверх бокала на своего молодого зятя и наследника Франциска. Король остался доволен, заметив на лице последнего, как тот ни старался скрыть, выражение досады и грусти.
- Предыдущая
- 72/126
- Следующая
