Королева в придачу - Вилар Симона - Страница 88

• Предыдущая
• 88/126
• Следующая

Франциск рухнул на ристалище с залитым кровью лицом. Со всех сторон к поединщикам бежали распорядители, но Бониве отгонял их прочь, даже подняв один из мечей, замахнулся на них, удивив и изрядно повеселив зрителей. Появились оруженосцы Франциска, подхватили беспомощного герцога и почти бегом унесли его под полог шатра. Толпа все ещё шумела. Бониве, поймав Брэндона за налокотник, что-то быстро говорил ему, пока Чарльз не вырвал руку и пошел в сторону королевской трибуны. Зрители, опомнившись, стали рукоплескать.

Английский герцог Саффолк был признан бесспорным победителем турнира.

Франциск появился в покоях королевы лишь через несколько дней. Рука с загипсованным большим пальцем всё ещё висела на перевязи, но ни на плече, ни на лице герцога, вопреки ожиданию, уже не осталось никаких следов увечий.

– Мессир, вы бились на турнире не по правилам, – заметила ему королева.

– Признаю, – сконфужено заметил он, – и прошу вас, если это возможно, помирить меня с мсье Саффолком.

Маргарита Алансонская ничего не понимала, видя, как друзья Франциска, до этого открыто игнорировавшие Брэндона, теперь просто заискивали перед ним. И Монморанси, и Флеранж, и Бониве... С последним, казалось, у Чарльза сложились вполне дружеские отношения. С Франциском же англичанин держался несколько сдержанно, хота и принят него в качестве подношения роскошный костюм золотой парчи.

Мэри же была в упоении от любимого. Её глаза начинали сиять, когда появлялся герцог Саффолк. Но теперь её спасало то, что победитель турнира стал общепризнанным любимцем французского двора, и не одна Мэри теперь улыбалась ему. Все дамы и фрейлины добивались его внимания, заигрывали с ним, щебетали. Королева даже начинала ревновать, подзывала его, и они подолгу беседовали... обязательно прилюдно, на глазах у свидетелей. Придворные куртуазные ухаживания не считались зазорными, и соотечественник королевы по праву признавался её фаворитом, особенно теперь, когда Франциск, словно стыдясь чего-то, отошел в тень, прекращая любезничать с Мэри, едва появлялся герцог Саффолк.

– Что меж вами все-таки случилось? – спрашивала Мэри у Брэндона. – Я ведь вижу, что Ангулем стал необычайно любезен с тобой.

Чарльз не отвечал, улыбаясь и глядя на неё так, что её пронзала дрожь, и охватывало безрассудное желание устроить тайную встречу. Они обменивались парой фраз, и в полдень Мэри проходила по коридору в сторону музыкальной комнаты, а Брэндон специально оказывался там. И были лихорадочные поцелуи, страстные ласки, сводящие с ума признания... Эти тайные объятия распаляли пыл обоих, разжигали страсть. Но что им оставалось делать? Весь двор следил за ними, в Ла Турнель постоянно было полно народа; и они, доведенные до лихорадочной дрожи, томные, возбужденные, вынуждены были расставаться. Мэри возвращалась в покой, где пела Анна Болейн, вела умные беседы Маргарита, сидела за пяльцами Клодия, рассказывал забавные истории Бониве и задумчиво перебирал томик стихов Франциск. Затем они все вместе отправлялись к вечерней мессе. Всё это время Мэри жила, как во сне; но вот вместе с королём появлялся Брэндон. Мэри смотрела на Чарльза... И удалялась с Людовиком.

Король теперь часто и подолгу заседал в Совете – это являлось его первейшей обязанностью, столь же важной, как и ночи с женой. И он видел, как Мэри, оживленная, даже счастливая в кругу придворных, сникала, когда они оказывались в спальне. Да, она была покорна, уступчива, но печальна... и так хороша! Да, его юной супруге куда приятнее находиться в веселом обществе молодых придворных, когда все эти привлекательные мужчины готовы на все, лишь бы добиться её внимания. Если честно, Людовику импонировало, что они так восхищаются его супругой, хотя иногда его и мучила ревность. Ведь он так стар! Он понимал это, и поэтому постепенно стал прекращать празднества, которыми поначалу хотел ублажить Мэри, и которые так утомили его самого. Как и их супружеские ночи... Увы, несмотря ни на её покорное пособничество, ни на все его усилия, зачастую отнюдь не победоносные, по-прежнему не было ни единого намека, что королева подарит ему дофина[19]. Да, он стар, безнадежно стар. И теперь Людовик с большей охотой занимался государственными делами, где он по-прежнему был силен, нежели супружескими обязанностями, после которых чувствовал себя совершенно измотанным.

Вновь зачастили дожди, серые, нескончаемые, холодные. Жизнь двора теперь, когда Людовик прекратил увеселения, окончательно переместилась в особняк Ангулемов. Там допоздна играла музыка, велись возвышенные беседы, живые игры. Порой, чтобы избавиться от скуки, Мэри навещала Ангулемов, и эти встречи развеивали её скуку. А когда возвращалась в Ла Турнель, сразу навещала супруга, который в последнее время сильно расхворался и большую часть дня проводил в постели. Даже своих советников король принимал, не вставая с ложа, но приходу супруги всегда был искренне рад. Мэри же, едва здоровье короля вновь развело их по разным спальням, сразу стала добрее к Людовику. Опять она готовила ему лекарственные снадобья, подолгу просиживала с ним, слушая его рассказы, или сама развлекала его: читала вслух, играла на гитаре, пела, или же, вызвав своих фрейлин, устраивала перед королем танцы. Двигалась она превосходно, была тонка, легка, грациозна, и больному Людовику доставляло удовольствие глядеть на неё. Больше он ничего не мог, теперь он ясно это понимал. И уже спокойно относился к тому, что частенько то тот, то иной из его приверженцев, когда он их призывал, оказывался в Ангулемском особняке. Людовик понимал, что все придворные стремятся заручиться поддержкой следующего короля – Франциска Валуа из рода Ангулемов.

Теперь в Ла Турнеле стало совсем тихо и пусто. Казалось, сложилась благоприятная обстановка для тайных встреч Мэри с Брэндоном, особенно теперь, когда Чарльз жил с ней под одной крышей, занимая особые апартаменты в Ла Турнеле... Однако именно теперь они обнаружили, что за ними следят как никогда. Чарльз постоянно замечал слежку кого-либо из лакеев, прислуги, даже пажей. Что же касается Мэри, то от неё ни на шаг не отставала баронесса д’Омон или её подруга дама де Нэвэр. А в последнее время даже Клодия переехала в Ла Турнель под предлогом ссоры с Франциском и желанием быть поближе к отцу, а на деле выполняя приказание мужа установить при Мэри бессменное дежурство. О, эта маленькая падчерица-шпионка! Она была так сдержана и так навязчива; она следовала за Мэри, когда та совершала прогулки, читала вместе с ней, вышивала, и даже спальня её выходила дверь в дверь к спальне королевы Марии. Клодия даже терпела вспышки некоторой раздражительности мачехи, лишь плача до тех пор, пока Мэри становилось неловко, и она сама первая не спешила с примирением. Ведь что такое Клодия? Она просто подвластна воле супруга... который под предлогом слежки попросту удалил её. Даже не сам Франциск, а Гриньо. Мэри вскоре поняла, какой властью пользуется этот молчаливый и вроде бы незаметный гувернер Ангулемов, который в последнее время почти переселился в Ла Турнель.

Да, им с Чарльзом приходилось вести себя осторожно и сторониться друг друга, ибо оба понимали, что при встречах выдают себя с головой. А как им хотелось броситься в объятия друг друга!.. Мэри постоянно мучилась, когда Чарльза не было рядом, не могла думать ни о ком, кроме него, её ничто не могло развеселить. Она завидовала своей фрейлине Лизи Грэй, которая пользовалась большей свободой для встреч со своим ненаглядным Монморанси, и каждую ночь, закутавшись в широкий голубой плащ, покидала апартаменты королевы, уходя на свидание.

Правда, в последнее время Лизи Грэй прекратила эти полночные похождения, стала нервной, а глаза её покраснели от слёз. Обычно сдержанная по натуре, она и вовсе замкнулась в себе. А так как у Мэри были свои заботы, она и не вникала в проблемы английской фрейлины, не обращала внимания на то, как перешептывались, косясь на Лизи, члены её свиты. Но и её вскоре стала раздражать нерасторопность и крайняя рассеянность Лизи Грэй.

• Предыдущая
• 88/126
• Следующая