Принцесса викингов - Вилар Симона - Страница 46
- Предыдущая
- 46/92
- Следующая
Эврар одобрительно кивал, слушая горячие речи слегка захмелевшего Ги и разглядывая следы ожогов на руке, в которой когда-то держал раскаленное железо, чтобы доказать Фульку Рыжему, что сделал все возможное, чтобы юноша не погиб. И вместе с тем он был готов зарубить его, а затем они вместе уходили от норманнов… Шрам занимал почти всю ладонь и долго причинял мучительную боль. И вот Ги ест его мясо, пьет вино и откровенен с ним, как не бывал и с Фульком Рыжим.
– Помнишь ли, в Париже, когда я решил стать воином, ты заставлял меня ночи напролет выстаивать с луком в вытянутой руке? – то и дело прикладываясь к ковшу, говорил Ги. – Зато рука с тех пор стала крепкой и мои стрелы редко пролетают мимо цели. А деревянный вращающийся идол, у которого в одной руке был молот, а в другой – дубинка? Ох, и досталось мне от него, пока я не научился уворачиваться даже с закрытыми глазами, чуя удар по движению воздуха! Я был весь в ссадинах и кровоподтеках, но ты оставался неумолим. Наука пошла мне впрок, и теперь я стал одним из лучших воинов Роберта. Да, да, это так. Когда ты покинул Париж, мелит, мне не хватало тебя. Я хотел стать таким же, как ты, чтобы вызвать на поединок и сразить самого Ролло. Да простит меня Господь, но в моей душе нет милосердия к этому варвару, ибо никого и никогда я так не ненавидел, как этого язычника и поганого пса. Знаешь ли, что он задумал, Эврар? О нет, ты и вообразить себе этого не можешь! Они вознамерились отдать ему мою невесту!
– Рыжую Эмму? – приподнял брови Эврар. – Но разве она и без того не принадлежит ему?
Ги мотал головой и вновь прикладывался к ковшу. Вино темными струями стекало ему на грудь. Вытерев тыльной стороной ладони подбородок, юноша неподвижно глядел в огонь. Эврар не торопил его, обгладывая каплунью ножку.
– Ты ни о чем не ведаешь, Эврар. Эмма принадлежит одному мне. Я видел ее совсем недавно… Она все так же хороша и свежа, как в праздник мая в аббатстве Святого Гилария, или еще краше. И она любит меня, она осмелилась вступить в спор с самим Ролло ради того, чтобы поговорить со мной. О нет, клянусь истинным Богом, я не позволю им распоряжаться ее судьбой. Мы помолвлены, и наши судьбы соединены навек.
Как и прежде, мальчишку ничто не занимало, кроме рыжеволосой дочери Эда.
– Зачем ты прибыл в Лаон? – спросил наконец Эврар.
Ги глядел на него, морща лоб и явно с трудом соображая.
– У тебя хорошее вино, мелит. Ты многого добился, покинув Роберта… И это разумный шаг, клянусь верой. Роберт не тот властитель, которому стоит служить. Он готов отдать свою племянницу в лапы вурдалака из Нормандии. Но и он не имеет на нее всех прав, ибо Карл Каролинг также ее родич, верно? Эврар, помоги мне! Мне необходимо побеседовать с королем!
Мелит подбросил в очаг новое полено, пошевелил уголья.
– Ты надумал поменять службу у Робертина на должность вавассора Каролинга?
– Да я готов служить самому нечистому, лишь бы мне помогли отнять Эмму у язычника!
– Зачем она тебе теперь, после всего, что с нею сотворили норманны?
– Я люблю ее!
Этого Эврар не мог уразуметь. Несомненно, иной раз люди привязываются друг к другу, но чаще это происходит, когда они прожили достаточно долго под одной крышей, вели хозяйство, имели общих детей. Правда, в молодости – а Ги был молод – людей разного пола тянет друг к другу, но если судьба располагает иначе, не следует с ней спорить. В жизни множество вещей куда более важных, чем чувства, – богатство, слава, наконец, власть. Поистине этот юноша глуп. Лучше бы он, право, подался в монахи. К тому же Эврар вовсе не был уверен, что рыжая не по доброй воле сбежала с норманном. Уж слишком легко удался побег язычника. Мальчишка упустил возможность задрать подол шалой девке, а теперь льет хмельные слезы. Фульк Анжуйский вполне мог бы подыскать для сына красавицу, не столь подпорченную норманнами. Даже его господин Ренье утратил всякий интерес к Эмме, когда Эврар поведал ему, где она теперь находится. Эврар даже пожалел, что потратил столько времени, слушая излияния Ги. Однако юноша продолжал:
– И вот теперь, когда Роберт расторг нашу помолвку, кто, если не ее другой дядя, король и сюзерен герцога Роберта, может воспротивиться тому, что Эмму по брачному договору отдадут Роллону?.. Призываю Бога в свидетели, я готов сделать все, чтобы помешать этому противоестественному союзу язычника и христианки. И я умоляю тебя, Эврар: помоги мне, ведь для тебя не составляет труда похлопотать за меня…
Хотя речь юноши то и дело прерывалась рыданиями, Эврар теперь слушал его внимательно. То обстоятельство, что Эмма может стать связующим звеном между герцогом Нейстрийским и норманнами, словно открыло ему глаза. Вот она – королевская кровь! Эта девочка и в самом деле многого стоит в подобной сделке. Хитер же Роберт! Недурно придумано – превратить свирепого язычника в цепного пса. Если он добьется этого, то и представить трудно, как возрастет его вес в землях франков. Тогда и самому Карлу впору снимать перед ним шляпу.
– Ты уверен в том, что сказал, Ги?
Эврар встряхнул за плечо начавшего было задремывать юношу.
– Откуда тебе известно, что они готовы заключить подобную сделку? Ведь у Роллона Нормандского есть его языческая жена!
Ги сонно взглянул на мелита и вдруг ударил кулаком по сосуду с вином так, что он опрокинулся и остатки темной жидкости растеклись по столешнице.
– Откуда? Да я сам присутствовал при том, как они вели торг! Роберт и не скрывает, что готов отдать Эмму в жены Роллону… Пойми, Эврар, я готов взять эту девушку какой угодно, даже беременной от язычника! Разве ее вина, что я не смог уберечь ее от плена? Но если их обвенчают – да, да, мелит, обвенчают, ибо герцог Нейстрийский носится с идеей обратить норманна и тем самым обеспечить себе место в раю, – вот тогда Эмма будет потеряна для меня навсегда… Но ведь пока еще время не ушло. Христианнейший король Карл никогда не позволит отдать дочь своей сестры кровавому северному волку!
Вот в этом Эврар как раз и не был уверен, так как Карл предлагал викингу даже свою наследницу Гизеллу. А вот поставить на место Роберта, использовав родственные права, он мог. Если же из-за рыжей Эммы возникнет спор меж Каролингом и Робертином, цена ее неизмеримо возрастет, и как знать, не возродится ли к ней интерес его господина герцога Ренье?
– Так ты поможешь мне, Эврар? – бормотал Ги. – Мне не к кому больше обратиться в Лаоне. Промысел Божий состоял в том, чтобы свести нас с тобой, и ты исполнишь волю провидения, если посодействуешь мне.
Эврар какое-то время размышлял, словно не слыша Ги.
– Во всяком случае кое-что я сделаю, анжуец. Но ты пока должен оставаться здесь, чтобы во всякую минуту быть под рукой. Тебе необходимо выспаться, поскольку сейчас от тебя мало проку.
Он бросил несколько шкур и подушек на пол перед огнем, чтобы дым от очага стелился поверху, и жестом указал Ги на приготовленное ложе. Тот беспрекословно подчинился. С трудом стащил ставшую невероятно тяжелой кольчугу и, засыпая, заметил, что Эврара Меченого уже нет в покое. Ги улыбнулся. Этот мелит всегда оказывается рядом в трудную минуту, ему можно довериться…
Эврар торопливо шел по запутанным переходам флигелей дворца Каролингов. Он быстро разобрался в этой мешанине лестниц, прихожих, анфилад покоев – с тем же чутьем, с каким зверь находит дорогу в лесной чаще. Да и обликом Эврар среди всех этих евнухов и палатинов, надушенных каноников и развращенных секретарей двора больше всего походил на бог весть как забредшую в эти переходы сторожевую собаку с длинной, уже тронутой сединой шерстью. Он был здесь чужим, и тем не менее ему уступали дорогу и даже кланялись. Лотарингцы герцога, которых так милостиво принял король, были в фаворе при дворе.
Старый дворец Каролингов, вотчина Карла Великого, был приданым матери первого короля династии, властной Бертрады. Его залы украшали малахитовые колонны, гранитные полированные лестницы поднимались к бронзовым двустворчатым дверям, украшенным мастерски выполненными барельефами. Повсюду виднелись стражи в блестящих касках, сновали пажи, писцы, дворцовые капелланы. Плиты пола были завалены охапками соломы, которая к ночи превращалась в постель для дворцовой челяди, а стены искрились мозаичными орнаментами в меровингском вкусе, отдававшем предпочтение желто-золотисто-черной гамме в сочетании с белым и серым. Там и сям виднелись выпуклые медальоны с лепным единорогом – эмблемой Карла Великого. Единорог был везде – и на литых створках дверей, и на коврах в простенках узких окон. Единороги поддерживали и настенные светильники, в которых пополняли запас масла дворцовые рабы. Их язычки были слабыми, что объяснялось скверным качеством горючего, и в коридорах дворца царил полумрак.
- Предыдущая
- 46/92
- Следующая
