Тяжесть венца - Вилар Симона - Страница 32

• Предыдущая
• 32/121
• Следующая

От небольших площадей разбегались тесные кривые улочки: Петергейм, Лоу, Хайстрит, Шеймблз. Здесь стоял невообразимый шум, запахи стряпни из харчевен смешивались с ароматами пряностей на торговых складах. По реке Уз, перехваченной мостами, сновали лодки. На одном из мостов прямо над рекой возвышалась старинная Таулорская часовня. И повсюду – несусветная толчея: мелкие торговцы предлагают свой пестрый товар, зычно зазывают покупателей торговки устрицами с корзинами на головах, сгибаясь под тяжестью товаров, бредут носильщики, бранящиеся на чем свет стоит, когда тележки зеленщиков или ручные носилки загораживают им дорогу. Среди уличных отбросов, похрюкивая, бродят свиньи, их осторожно обходят элегантные дамы в таких же, как и на Анне, деревянных башмаках-сабо. Снуют клерки с заложенными за ухо гусиными перьями, приказчики у входов в лавки хватают за руки представительных прихожан, уговаривая войти хоть на мгновение внутрь. В городских фонтанах шумливые хозяйки стирают белье, гневно отгоняя нищих, пытающихся здесь же полоскать свои грязные обноски. Над головою на длинных шестах поскрипывают вывески лавок, порой столь изукрашенные и тяжелые, что являют угрозу для прохожих, а на перекрестках расставлены ширмы с визжащими Панчем и Джуди[31], вокруг которых толпятся уличные мальчишки, толстые матроны и подмастерья в длинных холщовых кафтанах.

Анну меж тем поразило великое множество виселиц и позорных столбов в городе. На главной площади перед ратушей виднелся помост для казней, а рядом возвышалось прекрасное гипсовое изваяние Спасителя с умным и полным доброты ликом, с печалью взиравшего на страшный эшафот. Вокруг бурлила ничего не замечающая толпа.

Все эти странствия напомнили Анне давние прогулки по Лондону. Но никогда в бытность принцессой Уэльской она не ощущала столько тепла. Ее без колебаний приняли и полюбили в Йорке и как дочь почитаемого здесь Делателя Королей, и как супругу не менее популярного герцога Глостера. А ведь когда-то она стала здесь изгнанницей и опасалась шпионов короля Эдуарда и Ричарда. Ей пришлось скрыться, переодевшись в мужскую одежду и приняв имя Алана Деббича. В этом городе она познакомилась с Филипом…

Анна пыталась найти дом, который некогда принадлежал рыцарю Майсгрейву, но за эти годы столько домов в Йорке было снесено и отстроено заново, столько улиц переменили направление, а то и вовсе исчезли, что все попытки оказались безуспешными. И лишь случайно, выходя из лавки меховщика и подняв голову, чтобы полюбоваться на расхваливаемую торговцем новую вывеску, она увидела за стеной соседнего сада знакомые солнечные часы, а напротив – покатую кровлю и кованый флюгер.

Сопровождавшие ее недоумевали, отчего это их герцогиня, подобрав полы одежды, едва ли не бегом устремилась вдоль улицы. Они настигли ее лишь возле каменного дома какого-то йоркского олдермена, где она стояла, не будучи в силах отвести глаз от резных наличников окон и широких, ведущих во внутренний двор ворот.

Когда герцогиня ступила во двор, в доме олдермена началась сущая паника. Сам хозяин – толстый, взъерошенный – прямо из-за обеденного стола выбежал ей навстречу, без устали кланяясь и умоляя осчастливить посещением его дом. Герцогиня, однако, отказалась. Словно простая горожанка, она уселась на каменной тумбе у ворот и все глядела на дом, словно грешник на врата рая.

Неудивительно, что она так долго не могла найти его, хотя несколько раз и проходила мимо. У дома появились новые пристройки, окна были расширены, а когда-то белый фасад приобрел мрачный темно-коричневый цвет. У Анны едва слезы не навернулись на глаза, когда под штукатуркой она разглядела проступающие следы от стесанного изображения герба прежнего хозяина. Парящий орел, который никогда более не взмахнет своими крыльями… На этой тумбе девять лет назад сиживал вспыльчивый, острый на язык мальчишка Алан Деббич, на этом крыльце рыдала Мод Майсгрейв, а в эту высокую стрелку флюгера они целились вместе с Гарри Гондом, побившись об заклад. Сквозь пелену слез она словно воочию видела минувшее: Филипа, фехтующего с Оливером и еще двумя ратниками, проницательного Бена Симмела, сдерживающего Кумира, побратимов Большого и Малого Тома, силача Фрэнка, набожного рубаку Шепелявого Джека, щеголеватого Патрика Лейдена в сверкающей каске, из-под которой на плечи падают длинные лимонно-желтые пряди… И себя – в ботфортах, с арбалетом, в высокой шляпе с лихо заломленными на затылке полями, дерзкую и смешливую, пьянеющую от мысли о необычных приключениях и замирающую под синим взглядом прекрасного рыцаря. Сколько воды утекло с тех пор…

В тот день герцогиня Глостер отказалась принимать кого бы то ни было и до сумерек сидела в пустой галерее, в нише окна фонаря. Лицо ее было печально и задумчиво, по нему словно пробегали тени. Порой она мечтательно улыбалась своим мыслям, а иной раз из груди ее вырывался печальный, полный горечи вздох.

Из сада, где журчал фонтан, долетали звуки виолы и ребека[32], женский смех. В дверь постучали. Анна не оглянулась. Однако, когда стук повторился, позволила стучавшему войти.

В сумраке она различила рослую сутулую фигуру Джона Дайтона. Кланяясь, он приблизился.

– Простите, что побеспокоил, миледи. Но я хотел испросить у вас позволения на несколько дней отбыть в свое имение.

– Разве не у Фрэнсиса Ловелла, которому мой супруг доверил все полномочия, вы должны просить об этом?

– Это так, госпожа. Но сэр Фрэнсис – человек щепетильный, и, после того как ваш супруг – благослови его Господь – назначил меня начальником вашей личной охраны, он считает, что только вы можете разрешить мне покинуть мой пост.

– Вот как? Вы начальник моей охраны? Даже здесь, в Йорке?

– Милорд герцог считает, что я хорошо справился с этой службой еще в Литтондейле, и потому не лишил меня этой должности. Я всегда забочусь о вашей безопасности, миледи, и это мои люди несут службу у ваших покоев.

Анна вспомнила наемника, стоявшего в карауле на стенах далекого Нейуорта. Его нынешнее возвышение и благорасположение к нему герцога показались ей необычными. Насколько ей было известно, и он сам, и его солдаты просто изнывали от скуки в деревушке близ монастыря Сент-Мартин. Однако Ричарду виднее. И если он решил – пусть будет так, ведь кроме того, что не Филип Майсгрейв, а Джон Дайтон остался жив, ей не в чем его упрекнуть.

Дайтон, однако, продолжал стоять, глядя на Анну исподлобья. Он старался казаться учтивым, но держался так скованно, что Анна поняла: чем скорей она его отпустит, тем легче станет им обоим. Она не могла отделаться от ощущения, что этот новый начальник охраны не испытывает теплых чувств к своей госпоже. Наконец она сказала, что он может быть свободен.

Дайтон поклонился.

– Вы не должны гневаться на меня, ваше сиятельство. Я вернусь в ближайшее время.

Он повернулся и направился к двери, позвякивая шпорами. На сей раз Анна не ошиблась – шпоры Дайтона были позолочены.

– Джон Дайтон!

Он нехотя замедлил шаги.

– Если не ошибаюсь, вас следует теперь именовать «сэр». Не припомню что-то, чтобы вы представились моему супругу как рыцарь, когда под видом простого наемника явились в Нейуорт.

Джон поежился под ее взглядом. Ему казалось, что глаза Анны светятся, как у кошки.

– Я жду объяснений, сэр Джон!

Последние слова она произнесла с гневным нажимом.

– Тогда я еще не имел чести быть посвященным в рыцари, – глухо проговорил Джон. – Милорд Ричард опоясал меня золотым поясом в день вашего венчания. Он счел, что негоже, чтобы в услужении у его супруги находился человек достоинством ниже рыцаря.

– Легко же вам далось это звание, Джон Дайтон.

Он промолчал.

В галерее стало совсем темно. Из открытых дверей за спиной Дайтона тянуло холодом, и Анне казалось, что это дуновение ледяной неприязни сумрачного воина. Она отпустила его, но еще долго размышляла о нелепом возвышении этого человека. Почему именно его выбрал Ричард, чтобы возглавить ее охрану? Он как-то обмолвился, что надеется угодить ей, оставив у нее в услужении человека из Нейуорта. Но Джон Дайтон был и остался чужаком в Гнезде Орла, к тому же Анна и не скрывала от Ричарда своей антипатии к угрюмому свидетелю гибели Филипа.

• Предыдущая
• 32/121
• Следующая