Тяжесть венца - Вилар Симона - Страница 37
- Предыдущая
- 37/121
- Следующая
– Никогда не думал, что мне доведется быть гостем в Берлоге Медведя, – проговорил ехавший рядом с Анной Уильям Херберт.
Анна улыбнулась ему. За время путешествия они сблизились с юношей. Анна взяла с собой небольшой штат, и Уильяму приходилось порой беспокоиться о провианте, толковать с кузнецами о перековке лошадей и даже вместе с латниками толкать в гору повозки с поклажей, когда кони сдавали. Молчаливый, холодный и надменный при дворе, в дороге он отбросил эту маску, стал весел и легок, а когда они остановились в замке Шериф-Хаттон и к ним явился засвидетельствовать свое почтение граф Перси, столь неумеренно предался возлияниям, что Анне наутро пришлось его выхаживать.
– Я давно не чувствовал себя таким свободным, – признался он Анне, когда они покинули Йорк. – Но не опасаетесь ли вы, миледи, что ваш супруг придет в ярость, когда все откроется?
Анна равнодушно пожала плечами.
– Теперь уже поздно о чем-либо сожалеть. К тому же я так часто убегала от Ричарда Глостера в прежние времена, что ему пора бы уже и привыкнуть к этому.
– Что вы имеете в виду?
Анна рассмеялась.
– Когда-нибудь я расскажу об этом, Уильям.
Однако то, что ее своевольный отъезд будет иметь серьезные последствия, она поняла, едва они прибыли в Шериф-Хаттон, древний замок из потемневшего известняка, состоящий из словно сросшихся круглых массивных башен. Приезд леди Глостер был неожидан, и тем не менее в замке царил порядок. Присланному Ричардом интенданту не пришлось краснеть перед Анной. Она бродила по древним залам, встречала старых слуг, которые помнили ее еще капризной девчонкой, нашла даже свои детские игрушки, пока ее не отвлекло неожиданное появление графа Нортумберленда.
Перси, шумливый, краснолицый, коренастый, с жесткими завитками волос, выбивающихся из-под сдвинутого на затылок бархатного берета, и проницательными темными глазами, стремительно вошел в зал, звеня шпорами, на ходу распуская ремни доспехов, бранясь, одновременно учтиво приветствуя Анну. Он всегда создавал много шума, и от его зычного голоса всполошились даже летучие мыши под высоким сводом зала.
Обнаружив ее здесь, Генри Перси не выказал ни малейшего удивления. Он прошагал к ней через весь покой и крепко расцеловал в обе щеки.
– Рад видеть вас, Земляника! – воскликнул он, и у Анны слезы навернулись на глаза, ибо так называл он ее еще в те времена, когда она была леди Майсгрейв. Филипу не нравилось это прозвище, но Анну оно лишь забавляло. Перси же, замечая недовольство ее мужа, называл ее так только один на один. Вот и сейчас они были одни в огромном зале. Генри Перси оглядел ее с улыбкой и даже присвистнул от восхищения.
– Вдовство, как ни странно, пошло вам на пользу. Вы расцвели, Земляника.
Анна грустно улыбнулась.
– Грешно говорить так, милорд. Вы же знаете, как я любила барона.
Перси смахнул улыбку с лица.
– Знаю, и потому не сразу поверил герцогу Глостеру, когда он объявил, что вы по доброй воле согласились стать его женой.
Он пытливо смотрел на нее, и Анна кивнула.
– Так и было, я многим обязана герцогу.
Перси, разводя руками и пожимая плечами, заходил вокруг нее.
– Поистине Дик Глостер всемогущ. Я не знаю, чего бы он не получил, стоит только ему пожелать. Власть, богатство, почести, титулы – а теперь еще и одна из красивейших женщин Англии. Он действует, как стихия, как ветер, дождь и солнце, которые даже камень в конце концов превращают в песок.
Неожиданно он остановился прямо напротив нее, словно собирался что-то сказать. Но промолчал, и тогда Анна сама спросила:
– Герцог наверняка просил вас никогда не упоминать о моем браке с Филипом Майсгрейвом?
Граф, казалось, не слышал вопроса, погруженный в свои мысли. Глаза его были печальны.
Вошел Уильям Херберт с подносом, на котором стояли кубки с подогретым вином. На графа он поглядел недовольно, с ревнивой подозрительностью. Аромат душистого вина вернул Перси к действительности.
– Что? О да, вы правы, он просил молчать о Майсгрейвах из Нейуорта. Хотя я и заметил, что Филип Майсгрейв лучший из рыцарей, каких когда-либо знала Англия, и своей любовью он не мог опорочить вас.
У Анны потеплело на сердце. Она не придала значения тому, что юный Херберт все еще здесь и внимает словам графа с живейшим интересом. В это мгновение раздался звук трубы, возвещающий о прибытии в замок нового лица.
Этим лицом оказался Роберт Рэтклиф, который, прибыв со значительным отрядом, категорически потребовал ее немедленного возвращения в Йорк. Сэр Роберт не был столь щепетилен, как Ловелл, и как только секретарь герцога поведал ему о происшедшем, не поверил в историю с письмом. Теперь он настаивал, чтобы Анна подчинилась воле мужа, возвратилась и оставалась только там, где ей укажет Ричард. Он говорил сдержанно, но даже не поклонился Анне, а тон его был непререкаем. Анне показалось, что ее снова берут под стражу, как некогда по дороге в Барнет. Этого человека нельзя было провести, он был, словно машина, исполняющая приказы герцога Глостера. Однако ее спасло вмешательство Перси. Могущественный лорд, потомок самой известной семьи Северной Англии, он налетел на Рэтклифа, сгреб его за ворот, ругаясь, как грузчик из лондонских до-ков, и, если бы Анна и Уильям не повисли на нем, надавал бы посланцу герцога затрещин.
– Смрадный мул, свиное дерьмо, подручный палача! Да как ты смеешь приказывать сиятельной герцогине, своей властительнице!
– Я лишь выполняю волю его светлости, – ответствовал Рэтклиф, вырвавшись из рук Перси и благоразумно держась подальше от него. Впрочем, выдержка не изменила ему. – Я доставлю леди Анну в Йорк даже помимо ее воли, чего бы это ни стоило.
– Ну уж нет! – рявкнул Нортумберленд, сделав в сторону сэра Рэтклифа непристойный жест. – Леди Анна Невиль – одна из самых родовитых дам королевства, в присутствии которой ты, живодер, даже дышать не смеешь. И пусть я буду, как папа, брюхат, если позволю тебе увезти ее против воли!
Он кликнул свою стражу и заявил, что намерен охранять леди Глостер до тех пор, пока Рэтклиф не уберется восвояси и не позволит своей госпоже поступать, как ей вздумается.
– У меня есть приказ герцога, – уже менее решительно проговорил Рэтклиф, но, когда Перси, рыча и топая ногами, обрушил на него новый поток ругательств, а затем велел своим людям вышвырнуть его из зала, церемонно поклонился Анне и добавил: – Я непременно доложу о происшедшем моему господину. Не знаю, одобрит ли он, что его супруга едва не стала причиной стычки между йоркширцами и нортумберлендцами.
– А я, – отвечала Анна, – непременно укажу герцогу на ваше усердие, направленное на избежание конфликта.
Роберт Рэтклиф побледнел, неотрывно глядя на нее, затем повернулся и торопливо вышел.
«Я приобрела лютого врага, – подумала Анна. – Впрочем, следует признать, что и другом он мне никогда не был».
Именно в тот вечер Уильям напился с Перси. Анна, издавна зная, как неописуемо много может выпить граф, предупредила Уильяма, который после того, как Нортумберленд изгнал Роберта Рэтклифа и его людей, пребывал в восхищении сэром Перси. А наутро юноша был не в силах встать с постели, в то время как граф держался так, словно неделю не прикасался к чаше. Он отстоял раннюю мессу в замковой часовне и, уезжая, оставил Анне для охраны значительную часть своего отряда.
На прощание он поцеловал ей руку.
– Я обещал Ричарду скрыть, что вы были женой моего вассала. Да и вы, насколько я понимаю, намерены молчать. Возможно, вы правы, ибо ничто так не беспокоит Ричарда, как его репутация. То, что его жена принадлежала прежде никому не известному барону из Пограничья, может запятнать честь милорда… Однако я любил вашего мужа и чту его память. Если вам, его вдове, когда-нибудь понадобится рука Перси – знайте, Синий Лев всегда готов ради вас вступить в битву.
Анна вспомнила эти слова, оглянувшись на свой кортеж, где на флажках людей Перси виднелась эмблема Синего Льва. Они оберегали ее все время, что она провела в разъездах по своим наследственным владениям. Шериф-Хаттон, Гилинг, Хэлмси, Дилфорд, Бедайл, Ричмонд и вот теперь – Миддлхем. Она нигде не задерживалась, ибо опасалась преследования. Казалось, однако, что слуги ее мужа сочли за благо оставить ее в покое. В Миддлхеме Анна предполагала остаться подольше. После Шериф-Хаттона это был наиболее крупный из ее маноров, и ей хотелось дать передохнуть людям, утомленным бесконечными странствиями.
- Предыдущая
- 37/121
- Следующая
