Ведьма и князь - Вилар Симона - Страница 35

• Предыдущая
• 35/74
• Следующая

– Нарассказывалась уже. Всякий кто придет, о том же просит. Да и тебе что за нужда выпытывать? Слыхивала, ты и сам уходить из селища любитель. Отбываешь с товаром, возвращаешься, вновь уходишь.

Что-то не клеилась у них беседа, не завязывались те игривые, легкие отношения, что таят в себе нечто большее. И Мокей, чтобы не отправляться восвояси, просто взял другую тушку глухаря, тоже принялся ощипывать. Чтобы не тянулось это неловкое молчание, сам стал рассказывать новости с большака. И поведал он знахарке о том, что князь Игорь Киевский давно в походе, еще не вернулся, но уже идет молва о том, как дружина Игоря встретилась с могучим войском ромеев, и все думали, что не избежать великой сечи. Однако ромеи повели себя неожиданно. Их войско было сильным и могучим, но в бой они не рвались, наоборот, стали просить князя отказаться от битвы, а они-де ему за то предложат дань, какую даже при князе Олеге не платили, а также одарят богато Игоря и его людей. Отчего так поступили ромеи, было неясно, Игорь все равно боя хотел, однако его люди заупрямились. Молвили зачем кровь проливать, когда нам и так выгодное предлагают? И князь вынужден был согласиться. Хотя, как поговаривают, не радостен был, когда договор с ромеями укладывал. А еще сказывают, были в его войске степняки-печенеги без числа, которым тоже было не по нраву, что без сечи обошлось. И чтобы умилостивить их, дал им Игорь своих людей, и они вместе с ними пошли на царство, которое называют Болгарским. Печенеги ушли, а Игорь остался дань от ромеев принимать. Дань та столь великая, говорят, что до снегов Игорь не успеет с ней в Киев вернуться. И еще болтают, что жаден князь и придирчив, что каждый пункт в договоре оспаривает, блюдя свою выгоду, но ромеи вроде как не артачатся, все принимают, как он желает. Ну, о том, насколько Игорь требователен и жаден, древлянам хорошо ведомо – не первый ведь год дань ему платят. Говорят, и в это полюдье немало выдавать Киеву придется. А воевода Игоря, Свенельд, скоро прибудет в чащи древлянские, власть Киева тут вершить, на полюдье сидеть, кормиться за счет древлянского племени.

– Да ты хоть слушаешь меня, Малфрида? – заметил Мокей, увидев, что она сидит, замерев, и руки ее застыли среди глухариного пуха.

Малфрида повернула к Мокею лицо, но взгляд ее все еще был отсутствующим, словно ушедшим в себя.

– Так вот, значит, как с походом все обернулось, – молвила задумчиво. – И впрямь получил князь выгоду не меньшую, нежели Олег Вещий, но славы ему былинщики все равно петь не будут. Видать, не обмануло меня предчувствие, что не все ладно с этим походом. Затоскуют мечи в ножнах… правда, кровь не прольется. Может, и к добру то.

И она словно увидела тяжелые от дани струги русов, плывущие назад по Днепру, увидела князя Игоря на носу передней ладьи. Лицо его хмурое увидела. Хотя чему хмуриться? И люди целы, и богатство у него. Из предыдущего похода Игорь ведь битым возвращался.

«Скоро и мне возвращаться к нему будет надобно. Обещала ведь, что встречу… Но стоит ли торопиться? Я еще и тут не обжилась. А мне здесь любо».

И Малфрида поглядела на лес, видя то, что не дано простым смертным. Увидела силуэт дремлющей на ветвях длинноволосой мавки – они всегда сонными становятся, когда лес к зимней спячке готовится. Заметила и скользнувшего за кустами рыжего мохнатого листина со своей листиной.[83] А за корягами с другой стороны сидел на корточках крохотный, покрытый похожей на шерсть гривой длиннобородый подаг[84] – покровитель звероловов, сейчас отдыхающий, после того как по приказу Малфриды пригнал ночью к ее избушке столько дичи. У Малфриды тут сложились добрые отношения с лесной нелюдью, да и теплокровные жили недалеко, всегда можно поговорить.

– Эй, ты не заснула ли часом? – услышала она совсем близко голос Мокея. Он склонился к ней, даже щелкнул пальцами перед носом. – Я говорю с тобой, а на тебя словно чары кто навел.

– Какие еще чары, – заволновалась Малфрида. – Просто вспомнилось, как из Киева уходило то воинство, о котором ты мне сказывал.

Стала нервно дергать перья на глухариной тушке.

Мокей принялся было расспрашивать о войске Игоря, когда неожиданно пес Малфриды залаял, давая знать о чьем-то приближении. Мокей только ругнулся тихо, узнав появившуюся на тропе полную коренастую родовичку бабу Горуху, первую сплетницу в околотке. Та семенила к избушке лекарки, одной рукой держа корзину, а другой, подталкивая перед собой маленького беловолосого внука, такого же полного и с такой же самодовольной рожицей, любопытно поглядывающего по сторонам. И малец, и Горуха так и уставились на сидевшего подле знахарки Мокея, даже рты разинули, завидев, что мужик из Сладкого Источника занимается самым что ни есть бабьим делом – птицу ощипывает.

«Теперь Горуха на всю округу разнесет, что я у знахарки в услужении», – с досадой подумал парень, но из упрямства остался сидеть, только перья еще пуще полетели из-под пальцев, словно никакого дела ему ни до чего не было, только бы ощипать дикую птицу для копчения.

Малфрида же скинула грязный передник и окликнула гостей. Горуха сразу стала желать здравия и удачи, а сама все внучка вперед подталкивала, не переставая пялиться на Мокея.

– Подсобила бы ты мне, милая, – говорила она неожиданно тонким для женщины столь внушительной комплекции голосом. – Животом внучек мой мается, все пучит его да пучит, не знаю, чем и помочь.

Малфрида на мальца даже не глянула, стояла перед Горухой, прямая и высокая, смотрела так, что болтливая баба стала понемногу умолкать, потупилась смущенно.

– Я вот подношение за работу тебе принесла, милая. Грибочков сушеных, сметанки, яичек. Не откажи в помощи.

– Подношение твое я не приму, – резко ответила Малфрида. – Да и помогать тебе не стану. Я тем помощь готова оказать, кто и впрямь хворями мается, ну, а с внуком твоим и так ничего страшного нет. Пусть попостится малость, не закармливай его жирным, вот и пройдет все. Ты ведь и сама это знаешь. Так что нечего было ко мне являться попусту, только бы любопытство свое потешить.

И Малфрида вернулась к коптившимся над костром тушкам подложить дров. Ей и дела не было, что Горуха так и застыла с открытым ртом, хлопая глазами. Потом насупилась так, что головной плат едва не наполз ей на брови.

– Так-то ты, пришлая, с родовичами разговариваешь! И луна дважды не успела смениться, как ты в родню нам напросилась, а уже гонор свой показываешь. Места своего не знаешь, приблуда! Стогнан тебе покровительствует, знаю, но долго ли так будет продолжаться, когда он доведается, как ты зятя его привечаешь? Погоди ужо у меня!

И она заспешила назад, подталкивая своего все озирающегося внука и что-то бормоча недовольно.

– Зря ты ее так, – заметил Мокей. – Горуха баба злоязыкая, с ней никто ссориться не желает, зная, как легко она злые вести разносит.

Малфрида только отмахнулась от повалившего в лицо дыма.

– Пустое. У меня дел много, не желаю понапрасну время тратить. Ты вот мне лучше скажи, Мокей, где у вас заповедные ягодные поляны? Мне зелья и снадобья надо готовить, да еще следует поспешить до первых заморозков, пока последние ягоды и плоды совсем не отошли.

Малфрида держалась так легко, словно ей и дела не было до сплетен, какие Горуха о ней понесет. Даже добавила, что и впрямь не всем помогать в селище собирается. Уж больно много родовичей скорее из любопытства, нежели маясь хворью, ходит к ее порогу. И если отошьет кого, вреда в том не будет.

Мокей усмехнулся. Ишь какая! Его мать Граня все еще не решается слова обидного молвить, памятуя, что не из рода Сладкого Источника происходит, да и сам он не посмел отказать Стогнану, когда тот навязал ему Простю в жены. А этой все нипочем. И Мокей почувствовал невольное уважение к этой женщине, гордой и решительной, самостоятельной и непонятной. Привлекательной до того, что сердце замирает в груди…

• Предыдущая
• 35/74
• Следующая