Ведьма и князь - Вилар Симона - Страница 53

• Предыдущая
• 53/74
• Следующая

Маланича раздражало такое смешение привозного и своего. Покон забывают древляне, зарятся на чужое. И торгуют с пришлыми, словно никогда не воевали, словно не с поработителями дело имеют!

На большаке уже не чувствовалось никакой былой вражды между полянами и древлянами. Через каждые две-три версты встречались погосты с постоялыми дворами, возле них было людно, толпились витязи в воинских доспехах, появлялись и ватаги охотников, привозили на возах товар, тут же начинали приторговывать с пришлыми купцами. Из-под стрех полюд-ных строений тянуло дымком, под навесами на высоких шестах располагались лотки, где раскладывали свой товар менялы и торговцы. Купцы выставляли рулоны тканей, горшки с узорами, цветные стеклянные бусы, а то и мешки с солью, всегда не хватавшей в этих лесах. Местные же несли на мену меха, сыры, среди торгующих крутилось немало древлянских баб и девок. Эти приносили на мену из своих убогих землянок то, что так ценилось в Киеве, – крашенину яркую, которую только древлянки умели делать, оберегая от чужих свои секреты, тесьму самых пестрых расцветок, искусно связанные пушистые шали из тонкого руна местных коз; торговались бойко, выменивая за свой товар пуговицы чеканные, иголки, яркие стеклянные украшения. Мужики, те торговали шкурками, но были и бортники, привозившие мед в липовых долбленках, предлагали резные поделки из дерева, а кто и крицы руды приносил, важно сговаривались о цене, запрашивая муку и пшено, белояровую пшеницу. И в торге словно забывалось, что они люди разных племен, нередко пиво вместе пили, а то и мед стоялый, отмечая удачные сделки. Там, глядишь, и скоморохи скакали, выделывали по лужам кренделя, били в бубны и напевали, веселя полудикий древлянский люд, зазывая в пляс под мелодичное сопение рожков и волынок. Да, шумно и многолюдно было на большаке, не то, что в заброшенных лесных древлянских селищах.

От подобного непотребного веселья у Маланича еще мрачнее на душе становилось. Ишь, как перед пришлыми древляне заискивают, улыбаются, девки местные хихикают с витязями русскими как со своими, мужики, сойдясь вместе с чужаками, азартно кричат, наблюдая за петушиными боями. И это гордые древляне, перед которыми прежде киевляне трепетали, опасаясь, пуще недорода, набегов воинственного племени! Чему радуются, если они все под рукой Киева, если их все равно подданными считают? Тут же… Порой и не разберешь, кто свой, а кто из русов, кто из пришлых на гостевом подворье заправляет, а кто из местных зазывает отдохнуть, поесть разваренной козлятины, отведать грибочков моченых, киселька ягодного хлебнуть.

К вечеру второго дня, когда дождь перешел в снег, срывавшийся тяжелыми мокрыми хлопьями, волхвы зашли погреться на один из постоялых дворов. Тут было людно, народ толпился вокруг выложенного камнем открытого очага, над которым темным жерлом выступал дымоход, сплетенный из ивовых прутьев и обмазанный глиной. Было дымно, в воздухе стояли запахи сырых шкур, людского духа, стряпни.

При появлении волхвов люди посторонились, многие кланялись. Тут уже было ясно, кто свой, а кто пришлый. Чужаки-то все в стороне держались, сумрачно поглядывая на волхвов, которые в этом краю все как один слывут кудесниками. Ну, а местные, наоборот, услужливы были, уступали лучшие места, а когда волхвы немного пообсохли и перекусили, некоторые стали просить поворожить, спрашивали, когда к ним заглянут ведуны, кого подлечат, с кого порчу снимут.

Пока Пущ и остальные вели негромкие разговоры, Маланич подремывал на скамье, накрывшись с головой мохнатой овчиной. И только недовольно заворчал, когда Пущ принялся его будить, трясти за плечо.

– Послушай, мудрый Маланич, тут парень один странное говорит. Дескать, ведьма у них в селище поселилась, да не простая, а такая, что и с нежитью знается, и ворожбу плетет могучую. Может, выслушаешь его?

Маланич, покряхтывая, поднялся, поправил на голове золоченый обруч.

– Чего тебе, юначе?

Стоявший перед ним парень мял в руках ушастую древлянскую шапку, однако глаз не опускал, даже бритый, как у варяга, подбородок вскинул вызывающе.

– Меня наш староста Стогнан снарядил в дорогу, строго-настрого велев отыскать ведунов-чародеев. Беда у нас.

Парень взглянул в сторону, словно недовольный тем, что к речам его с праздным любопытством прислушиваются постояльцы. А дело у него, похоже, и впрямь серьезное. Ишь, глазищами как зыркает.

Маланич накинул овчину и, кивнув в сторону завешанной дерюгой двери, вышел с просителем за порог. Шел, все еще позевывая и ежась от сырости, без особого интереса, только выполняя долг. Остальные волхвы продолжали негромкие беседы с постояльцами, лишь поглядывали изредка на занавешенную дверь. Каково же было их удивление, когда Маланич вернулся едва ли не бегом. Вид у него был встревоженный, глаза горели так, словно и не он все эти дни подремывал на ходу.

– Это она! Это ведьма! Собираемся немедленно!

Сырая ночь несла вязкий снег, обдавала стылым ветром. Волхвы удалялись от теплого подворья, еле поспевая за Маланичем, который даже не пожелал сесть на предложенную молодым древлянином лошадь, а торопливо шел рядом, не обращая внимания на оседавший на длинных волосах снег.

– Он назвал имя чародейки, – ответил Маланич скороговоркой на вопросы спутников. – И все, что он говорит, похоже на правду. Так что схлестнуться нам предстоит ни много, ни мало с самой Малфридой, которая, оказывается, нашла пристанище в чаще древлянской.

Сырой снег валил не переставая, ветер завывал, гнул и клонил деревья, порой слышался треск обломленных сучьев. А один раз прямо перед лошадкой Мокея тяжело рухнуло дерево, загородив проход.

– Не иначе как ведьма Малфрида наслала такое ненастье, – говорил волхвам Мокей-вдовий сын. – Не дает проклятая чародейка пробиться нам к селищу. Узнала, что беда ей грозит, вот и старается, отводит глаза. Когда такое было, чтобы я на привычной тропе начинал блукать и не мог найти кратчайшего пути?

Маланич хмуро покосился-на говорившего из-под надвинутой на самые глаза овчины. Ишь, зубы заговаривает, на Малфриду все пытается списать, будто та уже прознала, что ее волхвы разыскивают. Однако Маланич сам некогда обучал ведьму, потому хорошо знал, в чем она искусна, а в чем нет. Знал он и другое: многие ведуны могут предрекать судьбу другим, но даже самые могущественные не способны определить, что ждет их самих. Не под силу это и его бывшей ученице. Из всех, кого знал Маланич, только волхв Никлот мог предугадать собственное будущее, но где теперь этот Никлот? Исчез однажды, как и не бывало его. А вот Маланичу, чтобы узнать грядущее, пришлось обратиться к существу из иного мира. Неприятное осталось впечатление. Да и пальца на руке лишился… Но главное, Маланич все же узнал: его погибелью станет ведьма Малфрида. Однако Маланич был не так прост, чтобы подчиниться судьбе, будто вол, которого ведут на заклание в день приношения треб[114] богам. И он сделает все, чтобы проклятая чародейка сгинула раньше его самого!

Холодный порыв ветра заставил его согнуться чуть не пополам.

– Эй, Мокей, долго ли нам еще блукать?

– Да как сказать… Вроде и знакомое это место, но, с другой стороны, вижу, что зашли мы не совсем туда, куда следовало. Зато недалеко отсюда есть охотничья заимка, может, стоит пока укрыться в ней и подождать до утра?

Так и решили. И хотя Маланич рвался избавиться от Малфриды, однако и он понимал: чтобы выполнить задуманное, действовать придется без спешки. Так что задержка в пути может сыграть им на руку.

На указанной молодым древлянином заимке было всего одно небольшое помещение без окон, с отверстием для дыма под стрехой кровли. Здесь давно никого не было, и в нос путникам сразу ударил запах земли, плесени и грязи. Однако в печке, как и положено, оставлены дрова, подтопка и береста. И пока Мокей возился, доставая из заплечного мешка огниво, Маланич легко зажег огонь движением руки.

• Предыдущая
• 53/74
• Следующая