Ведьма и князь - Вилар Симона - Страница 62

• Предыдущая
• 62/74
• Следующая

Мокей спустился в яму и освободил руку плененной чародейки из капкана.

– Я сам отвезу тебя! – молвил с улыбочкой.

И даже не оглянулся на недовольно нахмурившуюся жену, когда вытаскивал бессильное тело ведьмы наверх. Только махнул волхвам, чтобы посторонились.

Древлянский град Гольско, хоть и был невелик, однако имел внушающий вид. Построенный на высоком рукотворном холме над речкой Случь, он был ощетинен кольями, опоясан рвами, окружен ловушками. Частокол из мощных заостренных бревен окружал его со всех сторон, строений за ним не видно, кроме дозорной вышки на столбах, а как въехали полюдники во главе со Свенельдом, то увидели, что внутри частокол гораздо ниже – до половины вкопан в земляную насыпь, да и постройки все ушли в землю, лишь холмики заснеженных крыш то там то тут выступают, вьется из-под стрех дымок от очагов. Кажется, что вообще тут пусто, однако и амбары, и хлева, и колодцы – все здесь, в земле. Пусти кто зажженную стрелу, вроде и возгореться нечему будет. Только большие навозные кучи недавно выгребены, еще исходят паром, а взъерошенные на холоде воробьи порхают над ними, когда голодные пичуги ищут пропитание.

– Строились, как кроты, – отметил Свенельд, оглядывая Гольско. – Однако одобряю. Хорошо укрепились.

– Гольско ведь на спорных землях, – пояснил сопровождавший его Малкиня. – Не один набег выдержал. И люди тут всегда настороже, всегда готовы и отбить набег, и самим напасть. Волыняне-то близко. Да и Дикий Лес недалеко. А никто не ведает, чего ожидать оттуда.

– Но уж вы-то, волхвы, о Диком Лесе должны уметь ворожить, – с усмешкой отметил посадник.

Малкиня промолчал. За время их совместной поездки он стал лучше понимать киевского варяга. И, как ни странно, проникся уважением к нему. Нет, он не стал лучше относиться к Свенельду, его неприязнь не уменьшилась, однако неожиданно Малкиня понял, отчего и Мал, и другие бояре и старейшины древлянские предпочитают этого посадника прочим, по-своему угождают ему да заботятся о том, чтобы именно этот варяг стоял во главе полюдников. Дело в том, что со Свенельдом можно договориться, кроме того, Свенельд знал меру во всем. Правда, он падок на подарки и подношения, но никогда не был алчным, мог вообще пойти навстречу, пропустить селище, не взять дани, если видел, что люди пострадали, если замечал неприкрытую нищету. Да и обаяние варяга играло не последнюю роль – вот уж чего у посадника не отнять. Малкиня не раз наблюдал, как степенные родовые старейшины вдруг начинали приветливо улыбаться, завидев Свенельда, сами выходили ему навстречу, приветствовали, угощали, а древлянские бывалые мужи и вовсе не прочь были посидеть с варягом за чаркой стоялого меда, вспомнить былые встречи, совместные пирушки, охоту, забавы молодецкие. Но Свенельд не только обаянием брал. С теми, кто продолжал артачиться да выражать недовольство, он, хоть и держался невозмутимо, но, уезжая, наказывал своим воеводам прижать строптивых, не жалеть. Вот и выходило, что свое он всегда получал, но молва все равно шла о нем как о рачительном и добром господине, а вот люди его, дескать, могут и произвол учинить. Потому и предпочитали иметь дело с самим посадником, угодить ему стремились, чтобы другие не донимали шибко.

Малкине не нравилась такая хитрость киевского варяга, но юноша видел, что она неплохо действует. К тому же Свенельд был с волхвом приветлив, доброжелателен, а со временем даже подарил лошадь. Малкине не доводилось раньше ездить верхом, лошадь у древлян всегда считалась большой роскошью, мало у кого она была. А теперь Свенельд посадил спутника-волхва на смирную бурую лошадку, учил по пути, как удерживаться на ней коленями, а не просто сидеть в седле, натирая неумелой посадкой коню спину.

– Конь должен чувствовать, что ты его хозяин. Иначе это сильное и своенравное животное может пойти, как ему угодно. Однако если совладаешь и сможешь подчинить себе – лучшего друга не найдешь. Вот у князя нашего Игоря есть любимый вороной жеребец, статный и величавый, ну что твой ромейский кесарь, да такой же норовистый. И что же – смирился вороной под княжеской рукой, стал покладистым, как базилевс ромеев, который в нынешнем году склонил гордую голову перед правителем Руси и подал ему с поклоном все, что русы пожелали.

Свенельд говорил о князе Игоре уважительно, однако Малкиня уловил в его словах словно бы легкую насмешку. Знает Свенельд нечто такое… Вскоре умеющий читать чужие мысли Малкиня начал понимать кое-что. Оказывается, не князь Игорь склонил ромеев к договору, а княгиня Ольга сумела так дело поставить, что надменные византийцы пошли на выгодный для Руси ряд.[116] Но о том было мало, кому ведомо. Ольга не станет похваляться, чтобы не принизить величия мужа. А Свенельд только еще большим почтением к княгине проникся. Да и вообще его мысли о княгине… Малкиня даже отворачивался, краснея. Ишь, о чем смеет мечтать посадник! И все-то Ольга, Ольга, Ольга… Зачем же тогда ему Малфрида, которую так разыскивает? Но тут мысли посадника становились такими путаными, что Малкиня ничего не мог понять. Потому и поразился, когда варяг, не обнаружив древлянки ни в Гольско, ни в его окрестностях и узнав, что о ней тут никогда никто не слыхивал, неожиданно пришел в ярость. Даже княжьего волхва осмелился за грудки хватать.

– Что, дурнем меня со своим князем считаете! Гоняете, как юнца влюбленного! Ну, погодите у меня. Припомнится вам еще эта издевка!

Только позже, когда Свенельд перестал бушевать и ругаться, Малкиня зашел в землянку, где расположился на постой посадник, и сказал, что не останется больше в Гольско, если ему тут должного уважения не оказывают.

– Да пошел ты!.. – отмахнулся варяг. Его мысли, уже более спокойные, были о сборе дани, о том, что раз сюда редко люди из Киева наезжали, то следует сначала брать не больше положенного, то есть по шкурке соболя или по несколько белок от каждой землянки, да еще подать со свадеб взять и с воинской добычи. Остальное же… Остальное он возьмет в следующий наезд, когда местный люд свыкнется с тем, что под Русью находится.

Размышляя о своем, Свенельд словно забыл о стоявшем рядом волхве, сидел на земляном приступке, отмахиваясь от тянувшегося из открытого очага дыма. Странно смотрелся тут посадник в своем вышитом кафтане и в накинутой на плечи лисьей шубке. Словно невесть какая иноземная птица угодила в земляной темный подпол и теперь решает, как быть.

– Так я поехал? – напомнил о себе волхв.

Свенельд задумчиво поглядел на него из-под отросшей челки.

– Ты еще тут? Я-то думал, ты, как ваши свободные волхвы, и спрашивать лишний раз не станешь. Уйдешь – и был таков. Но раз уж ты оказал мне уважение, то и я не оставлю тебя вниманием. Провожать-то, конечно, не выйду, благословлять в путь не стану, однако твою бурую кобылку велю оседлать. Мороз-то какой ударил, без коня тебе несладко в лесу придется. А на бурой, да еще по проложенной моим отрядом тропе, ты скоро доберешься до Искоростеня. Или еще, куда надумаешь ехать.

Ну, не серчать же долго на такого! И Малкиня все то время, пока ехал на лошади через промерзший лес, вспоминал варяга добрым словом. На лошади, спокойной и покладистой, ехать по проторенной тропе оказалось удобно и скоро. Волхв кутался в широкий плащ на меху, ноги грел теплый лошадиный бок, чистый белый снег поскрипывал под конскими копытами. Малкиня лошадку не погонял, не надеясь еще на свое умение наездника, однако все же отметил, что на лыжах он уже давно притомился бы и до истока речки Уж навряд ли успел бы добраться до сумерек. Его тело ныло после долгой верховой езды, но настроение было приподнятое. Он оглядывался по сторонам, видел небольшие, притихшие к ночи селения избы и полуземлянки, казалось, совсем утонули в голубоватом в сумерках снегу, лишь кое-где сквозь натянутые на оконцах пузыри тускло светились желтоватые огоньки лучин. Но когда Малкиня попросил гостеприимства, его приняли, как полагалось, накормили горячей кашей с сывороткой.

• Предыдущая
• 62/74
• Следующая