Багдадские повешенные - де Вилье Жерар - Страница 31

• Предыдущая
• 31/47
• Следующая

– Я на вас не в обиде, – сказал он.

– И все же позвольте попросить у вас прощения.

Она спокойно принялась расстегивать пуговицы кителя, затем непринужденным движением сняла его. У нее была очень белая кожа! Под мышками и вокруг сосков виднелись жесткие черные волоски, большие твердые груди имели безукоризненно правильную форму. На боку красовался фиолетовый шрам.

Глядя Малко прямо в глаза, она сбросила грубые холщовые штаны. Никакого белья под ними не оказалось.

У нее было красивое тело, слегка тяжеловатое, состоящее целиком из мышц и костей.

– Для женщины, достойной своего имени, – сказала она, – есть только один способ извиниться.

Малко молчал, пораженный подобным способом извинения. В глазах Гюле зажглась искра нетерпения.

– Я вам не нравлюсь?

– Я просто не ожидал этого, – признался он, – но нахожу вас очень красивой.

Он взял ее руки и поцеловал их. Гюле, похоже, к такому обращению не привыкла.

– Что вы делаете? – подозрительно спросила она. – Вы не хотите со мной ложиться?

Малко быстро доказал обратное, сообразив, что Гюле не нуждается в великосветских прелюдиях. Женщина молчала, широко открыв глаза. Когда он вошел в нее, она подняла его голову, схватив за волосы.

– Не бойтесь сделать мне больно, – прошипела она. – Я тебя почти не чувствую.

Ее бедра сдавили его, словно гидравлический пресс. Гюле, закрыв глаза, откинулась назад.

Достигнув вершины удовольствия, она так сильно сжала Малко ногами, что у него перехватило дух. Затем взяла сигарету и умиротворенно закурила.

– Из тебя получился бы хороший «пеш-мерга», – весело заметила Гюле. – Ты храбрый, красивый и хорошо умеешь любить...

В их объятии не было никакого романтизма. Зато был глубоко тронувший Малко неподдельный порыв. Такие женщины, как Гюле, почти не встречались на улицах городов Ближнего Востока. Вместо расхожего пресыщенного цинизма от нее исходила природная искренность.

– Я захотела тебя сразу, как только увидела, – призналась она. – У тебя волосы – как пшеница, и такие же, как у меня, глаза.

Она порывисто, без малейшего кокетства, оделась. За все время они ни разу не поцеловались.

– Почему бы тебе не остаться с нами в горах? – спросила она. – Если мы, конечно, останемся в живых...

Малко осмотрительно произнес:

– Не нужно строить планы. Это приносит несчастье.

Гюле улыбнулась и прижалась к нему.

– Ты прав, – сказала она. – Иди-ка сюда, я хочу тебя снова.

Гюле и Малко вернулись в пустую гостиную. Партизанка так привыкла к подполью, что вне подвала чувствовала себя очень неуютно. Сидя на диване, она перебирала в пальцах перстень Малко. Ему пришлось объяснить ей, что такое фамильные гербы.

– Выходит, ты – ага? – оживилась она.

– А что такое «ага»?

– Принц, вождь племени. Вот Джемаль – сын аги. А где твое племя?

Таким титулом Малко еще не награждали. Он сознался, что его племя давно развеяно ветром.

– Но хоть земли-то у тебя есть? – спросила Гюле, удивленная таким вопиющим несоблюдением традиций. Слыханное ли дело – ага без племени!

Тут Малко опять разочаровал ее, рассказав историю своего замка, чьи окрестности в результате загадочного передела границы остались на венгерской территории. Ему с тех пор принадлежал лишь кусочек земли размером с загородный сад.

– Почему ты не объявил захватчикам войну ? – не унималась Черная Пантера. – Только так можно вернуть отобранные владения!

Подобная война могла закончиться сотнями миллионов смертей и гибелью человеческой цивилизации. Но партизанку такое объяснение не удовлетворило. По ее мнению, земля, орошенная кровью врагов, становится сердцу еще дороже.

Когда Малко показал фотографию своего замка, она захлопала в ладоши. В этом краю шалашей и палаток скромный Лиценский замок показался ей чуть ли не Версальским дворцом. Гюле во все глаза смотрела на фотографию.

– У тебя, наверное, целая сотня слуг, – мечтательно сказала она.

Видимо, в Курдистане даже не слыхали о Службе социального обеспечения. Малко признался, что слуг у него всего трое, причем один из них выполняет особые поручения, и что он, Малко, уже выбился из сил, пытаясь закончить реставрацию замка.

– Если бы тесаный камень не стоил таких бешеных денег, – заключил он, – я бы сюда ни за что не поехал. – И пояснил Гюле, что все немалые субсидии ЦРУ, которые он получает, целиком уходят на злополучный замок. Она сочувственно покачала головой:

– Выходит, мы оба сражаемся за одно и тоже: за свою землю и за свой дом. Оставайся с нами. Построишь себе здесь новый замок.

Увы! Учитывая стоимость реставрации старого, Малко рисковал проработать на ЦРУ до столетнего возраста...

– Отныне, – объявила Гюле, – я буду называть тебя «ага» и велю своим людям обращаться к тебе так же. Ты заслужил этот титул. Тем более что сражаешься в наших рядах...

Малко понемногу расслаблялся. Его забавлял этот дремучий воинствующий романтизм. Гюле словно попала в двадцатый век из далекого прошлого, принеся с собой устаревшие наивные взгляды из далекого прошлого, бескорыстную смелость и чистоту чувств. Со своим кривым кинжалом, мундштуком и пистолетами она словно сошла со страниц романа Киплинга, и Малко был уверен, что лет через тридцать ее дочь будет во всем похожа на нее. Она будет так же отважно бороться против иракцев или против русских. Курды – неистребимый народ, потому что они не привыкли ждать, пока враг нападет первым.

Полицейский пронзительно засвистел в свисток и вышел на шоссе, преграждая путь «мерседесу». В своей плоской фуражке и с кольтом-кобра на поясе он сильно походил на американского блюстителя закона.

Малко, побледнев, посмотрел на Джемаля. Этого он опасался уже много дней подряд. Полицейский остановил их без видимой причины, когда они спокойно ехали по Бен-Али-Валед-стрит.

Джемаль опустил стекло и спокойно начал разговор. Разбирательство длилось добрых пять минут. Несколько раз Малко казалось, что полицейский их арестует: тот ожесточенно размахивал руками и брызгал слюной. Малко не решался даже спросить у Джемаля, в чем дело.

Наконец курд достал из бумажника купюру достоинством в один динар, деликатно сложил ее и протянул постовому. Тот угрюмо сунул деньги в карман, небрежно отдал честь и махнул рукой – мол, проезжайте. Сердце Малко буквально выпрыгивало из груди.

– Чего он хотел? – спросил он.

Джемаль скорчил презрительную гримасу.

– Денег. Постовым здесь платят сущие гроши. Зато, в зависимости от усердия, между ними распределяются «доходные» перекрестки.

Малко не верил своим ушам.

– Но тебя-то он за что остановил?

– За то, что у меня новая машина. Решил, что я богач. У таксистов, например, больше двухсот филсов не выманишь.

Они подъехали к «Багдад-кафе», и Джемаль преспокойно припарковался во второй ряд. Движение на улицах было очень оживленным. По ним безостановочно катила разношерстная вереница машин – «тойота», русские «москвичи», просторные «форды», куцые «пежо», сверкающие «мерседесы».

В «Багдад-кафе» был почти современный интерьер из лакированного дерева. Заведение казалось не таким мрачным, как уже привычные друзьям рестораны. К тому же здесь была настоящая штаб-квартира ресторанных барышень и проституток. Джемаль заказал два шашлыка по-курдски и подождал, пока официант отойдет.

– У меня плохие новости, – проговорил он наконец. – Я не могу узнать дату казни.

Малко похолодел. Это означало катастрофу! На данной информации должны были строиться все расчеты.

– Неужели нет никакой возможности?..

Джемаль сокрушенно покачал головой.

– Все очень сложно. Я узнал только то, что твой друг будет среди первой партии смертников. Процесс продлится не больше двух дней. Но даже если дата заседания уже определена, ее знают только несколько членов правительства.

• Предыдущая
• 31/47
• Следующая