Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - Вильямс Альберт Рис - Страница 71

• Предыдущая
• 71/101
• Следующая

Интересно, что в такой ситуации были люди, которые больше склонялись в сторону военно-революционной группировки, чем когда-либо, говоря, что немцы могут атаковать в любом случае.

Лично для меня все эти дебаты теперь казались почти академическими, поскольку я их не слышал; но, когда слышал, они были иными, потому что, хотя им и недоставало динамического руководства левой группировки, в которую входила мой добрый друг Коллонтай, там было много мощных ораторов. Между тем я видел немцев в действии в первые дни войны63 и теперь довольно реалистично представлял, как они гуськом маршируют по Невскому проспекту.

Спустя несколько недель, пытаясь воздействовать силой разума и убеждений на большевиков и левых эсеров, с которыми большевики вместе возглавляли правительство, Ленин еще раз попробовал действовать без них, обратившись К народу. Под псевдонимом Карпов он напал на них. И когда после двух статей в последующие дни Ленин обнаружил, что Центральный комитет разделился почти поровну, и против него по решающим голосам, он написал третью статью, за подписью Ленин, и разоблачил себя, как автор двух первых.

21 февраля я с жадностью проглотил первую из этих статей Ленина, напечатанную в газете «Правда» под названием «Революционная фраза». Я хотел бы, чтобы Рид был здесь, чтобы посмаковать язык этой статьи.

«Если желание революционной войны со стороны, скажем, Петроградской и Московской партийных организаций не были бы простой фразой, то мы стали бы свидетелями между октябрем и январем другого [ряда] фактов: мы видели бы, как демобилизации твердо противостоят… десятки тысяч агитаторов и добровольцев, отправленных на фронт… полки, сформированные и соединившиеся с Красной Армией и прибегающие к средствам террора, чтобы остановить демобилизацию» .

Демобилизация армии Советской Социалистической республикой, которая перед войной находилась в соседстве с империалистическими государствами, повлекла непреодолимые последствия – социальное переустройство отсталой страны с крестьянской экономикой, которая к тому же была подорвана тремя годами войны. Подытоживая статью, Мирский пишет:

«С октября и далее революция триумфально двигалась вперед. Это испортило революционеров и заставило их утратить привычку отступать. Они должны вновь обрести ее: «Если вы не можете приспособиться к обстоятельствам, если вы не готовы ползти на брюхе в грязи, вы не революционер, но пустомеля, потому что ни один иной путь не открыт для нас, потому что история не настолько благодушна, чтобы революция созрела бы одновременно во всех странах».

На излюбленные аргументы, выдвинутые военно-революционной группировкой, Ленин ответил в статье от 21 февраля. Последний заинтересовал меня больше всего, потому что этот аргумент больше всего меня раздражал. Ленин назвал это «самым обманчивым и самым широко распространенным» из всех. Он говорит, что его оппоненты возражают «против того, что этот неприличный мир – это позор, это предательство Латвии, Польши, Курляндии и Литвы». Взирая на это с теоретической точки зрения, Ленин спрашивает: «Что нужно ставить в первую очередь – право наций на самоопределение или социализм?» – и отвечает: «Социализм». И продолжает:

«Разве позволительно, из-за нарушения права наций на самоопределение, разрешать, чтобы Советская социалистическая республика была сожрана, подставлять ее под удар империализма в то время, когда империализм явно сильнее, а Советская республика явно слабее?

Нет, это не позволительно – это буржуазная, а не социалистическая политика.

И далее, не будет ли мир на условиях, что Польша, Литва и Курляндия возвращены «нам», менее позорным, не окажется ли он таким же аннексионным, захватническим миром?

С точки зрения русской буржуазии, будет.

С точки зрения социалистов-интернационалистов – не будет.

Потому что если германский империализм освободит Польшу (чего в свое время желали кое-кто из буржуазии в Германии), то это раздавит Сербию, Бельгию и т. д. еще больше…

Проследите за поведением англо-французской буржуазии. Она сейчас все делает для того, чтобы втянуть нас в войну против Германии, они предлагают нам миллион благословений, башмаков, картофеля, снарядов, локомотивов (по кредитам… которые «не порабощение», не бойтесь этого! Это «просто» кредит!).

Англо-французская буржуазия расставляет для нас капкан, пожалуйста, будьте столь любезны, идите и сражайтесь сейчас, наш выигрыш будет великолепен. Германцы ограбят вас, «наведут порядок» на Востоке, согласятся на более дешевые условия на Западе, и более того, Советская власть будет сметена прочь… Пожалуйста, воюйте, большевистские «союзники», а мы поможем вам!

И «Левые» (Да спасет нас от них Господь!) большевики заходят в капкан, произнося все свои революционные фразы…

Мы должны сражаться против революционной фразы… чтобы когда-нибудь в будущем люди не сказали бы о нас горькую правду, что «революционная фраза о революционной войне погубила революцию».

Однако и у меня сохранилась в памяти революционная фраза. И теперь воспоминание о ней словно шпоры, вонзенные в мои бока, они подстрекают меня к действию. И не просто какому-то действию, но к специфическому, многозначительному действию, которое казалось тем более настоятельным, когда я увидел на следующий день заголовок в «Правде», о прокламации Совнаркома:

«Чтобы спасти изнуренную, истерзанную страну от испытаний новой войны, мы принесли великую жертву, мы объявили немцам о своей готовности продолжать мирные переговоры. Наши эмиссары выехали вечером 20 февраля из Режицы в Двинск, и, таким образом, до сих пор мы не получили ответа. Правительство Германии… демонстративно не хочет мира. Выполняя поручение капиталистов всех стран, германский милитаризм хочет задушить русских и украинских рабочих и крестьян и вернуть землю помещикам, заводы – банкирам, а власть – монархии. Немецкие генералы хотят установить собственный «порядок» в Петрограде и в Киеве. Социалистическая республика Советов очень сильно рискует. До того момента, пока германский пролетариат не поднимется и не захватит власть, безграничная защита республики Советов против орд буржуазно-империалистической Германии станет священным долгом рабочих и крестьян России».

Далее следовал ряд пунктов, решение по которым было принято Советом народных комиссаров. Вся власть и ресурсы страны должны быть переданы в распоряжение революционной обороны. Все советские и революционные организации должны отвечать за защиту каждого поста «до последней капли крови». Железнодорожные организации и кооперативные советы должны делать все усилия, чтобы предотвратить использование железнодорожной системы врагом; в случае отступления пути должны быть разрушены, железнодорожные здания взорваны и сожжены, и весь подвижной состав переправлен в тыл.

Все продуктовые припасы, которым угрожает опасность попасть в руки врага, должны быть «безусловно» уничтожены. В таких случаях местные советы должны взять на себя функции надзора, а их председатели нести персональную ответственность.

Рабочие и крестьяне Петрограда, Киева и всех городов, деревень и сел вдоль линии нового фронта «должны мобилизовать батальоны для рытья траншей» под приглядом Красной гвардии.

Все сомнения относительно того, что мне делать, улетучились. Слишком поздно было возвращаться в Америку. Я бросился в Смольный, с газетой под мышкой. И начал бродить по коридорам.

Где можно записаться в Красную армию? Ибо я собирался выполнить свое обещание и сделаться новобранцем, войти в первый контингент Красной армии. Ленин как-то подсказал мне русское слово «вступить». Я обещал сделать это в случае опасности. Теперь, чуть больше месяца спустя64, сомнении не было, что настоятельная необходимость наступила. Я должен вступить.

Между тем я чувствовал уверенность в себе. Я хотел сделать это как можно более ненавязчиво. После статьи в «Правде» будет много русских, фактически, это открытый призыв к оружию и первый значительный порыв к набору рекрутов в Красную армию, созданную декретом от 15 января. Но я не хотел спрашивать ни одного из моих друзей – большевиков, может ли вступить в нее иностранец. Я решил спросить иностранца. Так я и сделал – спросил, по крайней мере, у двоих. Один был рабочий. И он понял меня так, словно я убеждал его вступить в армию. Он заверил меня, что он не боится умереть, но спрашивал – что хочет Ленин? Собираются ли они заключать мир или сражаться? Я начал отступать, а его вопросы преследовали меня. И вообще, почему американец должен совать нос во все это? Я продолжал отступать.

• Предыдущая
• 71/101
• Следующая