Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - Вильямс Альберт Рис - Страница 74
- Предыдущая
- 74/101
- Следующая
Просторные вестибюли были заполнены людьми, лампы сверкали. Маленькие группки людей стояли повсюду, некоторые спокойные и словно оглушенные, другие кипели от ярости и тревоги. Очевидно, никто не подозревал, что немцы будут выдвигать такие условия, как эти.
К тому моменту, когда статьи Ленина были опубликованы, поддержка его точки зрения росла. Его тезисы, которые должны были появиться в напечатанном виде на следующее утро, ходили по кругу и страстно обсуждались. Никогда, прежде или после, я не видел людей в таком напряжении. И мы все разделяли это волнение. Депутаты свободно говорили, если вообще выступали. У некоторых был ошеломленный вид, и не многие смотрели на меня невидящим оком. Госпожа Коллонтай, обычно приветливая и разговорчивая, прошла мимо меня словно в трансе. В целом я не видел, чтобы защитники войны были подавлены. Наоборот, я слышал, как левые эсеры и анархисты заявляли: пусть немцы придут; чем больше земли они проглотят, тем большее несварение у них произойдет; чем больше революцию вынудят уйти в подполье, тем больше она будет сохраняться невредимой, чтобы излиться в тылу, неся разорение и грабежи. А большевики тоже все еще тянули одну ноту, что теперь надо идти на принцип и что они должны быть примером; они пойдут на смерть, если будет нужно, но только как «настоящие революционеры». Я не сомневаюсь в их искренности. Многие из них пошли бы на смерть. Многие из них стойко держались, когда разруха гражданской войны и интервенция нанесли им удар. Ленин работал с ними, он нуждался в них, полностью использовал их для нужд революции, а двое из них были убиты в первую волну белого террора.
Теперь среди большевиков также были те, кто в первый раз выразил резкую критику в адрес Троцкого. Вернувшись в Брест с широкими полномочиями, подтвержденными на Третьем съезде, говорили они, он должен был принять условия мира, когда обнаружил, что дальше медлить нельзя. Потом были другие из фракции Бухарина, которые так же жестко критиковали Троцкого, во-первых, за то, что он переключился на поддержку Ленина, а в конце оказался ни за, ни против него. Троцкого нигде не было видно.
Мы с Кунцем ушли в дальний коридор и стали размышлять над тем, как этой ночью пройдет голосование. Ленин выиграет, сказал Кунц. Я не был расположен спорить с ним. В то время либо расчленение Германией, либо продолжение войны казалось настолько ужасным, что я не мог даже представить себе это. В любом случае, сказал я, если президент Вильсон не обратится к Британии и Франции, чтобы оказать России какую-то помощь, от нее останется окровавленный остов.
Нет, настаивал Кунц, революция будет жить, она даже переживет империализм.
– Ленин все это спланировал, – весело сказал он. – Разве вы не слышали? Он разгромил всех левых, включая Радека и Бухарина с их планом создать Уральско-Кузнецкую республику – особенно при том, что большинство товарищей не знают, где находится Кузнецкий бассейн, и лишь смутно слышали о кузнецком угле. Идея Ленина состоит в том, что правительство сначала переедет в Москву, затем на Урал – и там будет основана Уральско-Кузнецкая республика. Петроградские и московские рабочие поедут туда, а с уральской промышленностью и кузнецкими рабочими-шахтерами революция выживет. Или он поедет прямо на Камчатку! Но где бы то ни было они будут непреклонными, пока не изменится международная обстановка. Уральско-Кузнецкая республика будет означать передышку и шанс построить новую Красную армию. И тогда, говорил Ленин, они вернутся и отвоюют Москву и Петроград.
– Но есть ли там крестьяне? Вы же не можете питаться углем, – заметил я.
И тут мы увидели Ленина. Он шел по коридору к нам. Разумеется, мы понимали, что у него сейчас не было времени на болтовню, и у нас не было веской причины останавливать его. В то же время мы отреагировали одновременно, и, вероятно, не могли удержаться, чтобы не сделать это.
– У вас есть минутка, товарищ Ленин?
Он резко остановился и мрачно поклонился нам.
– Не будете ли вы столь любезны, товарищи, чтобы отпустить меня на этот раз? У меня нет даже секунды. Меня ждут внизу, в зале. Прошу вас на этот раз простить меня, пожалуйста. – Он снова поклонился, пожал нам руки и пошел дальше.
Этого было достаточно. Мы заметно повеселели, по крайней мере – я. Кунцу и без того всегда было весело.
– Как он спокоен! – пораженно заметил я.
– И как вежлив! – хихикнул Кунц.
– Я уверен, что он – единственный человек в Таврическом дворце, кто сегодня отстоял свою позицию, – продолжал я.
– А его укус – он будет тем более острым, потому что бесстрастный. Сами увидите.
Я не мог оставаться на объединенное собрание делегатов обеих партий – большевиков и левых эсеров, провести которое решили потому, что обе партии, когда они собирались отдельно, были разделены почти поровну. Анархисты также присоединились к большому собранию в центральном зале. Это было почти в полночь; формальное собрание, в котором участвовали меньшевики и депутаты – правые эсеры, началось около трех часов утра. Мой друг Филипс Прайс из «Манчестер гардиан» присутствовал на обоих собраниях и оставил яркую статью об этом. Он пишет об «атмосфере депрессии и напряжения», немногие зрители вроде него «переживали такие же душевные муки, как делегаты».
Даже несмотря на то, что я сам принял решение и занял позицию, вероятно, мои чувства были также сильны, как и его (хотя я в отличие от него никогда не называл отношение Ленина приспособленческим), если бы я находился на моем обычном месте – на галерее для прессы, а не отдавал военный долг в Мариинском дворце. Описывая первое собрание с галереи, он сказал: «В какой-то момент я тайно понадеялся, что осторожная политика Ленина, если он оппортунист, возобладает. В другой момент я чуть не выкрикнул делегатам в зале, чтобы они объявили бы священную войну западному империализму» .
Прайс описывает впечатление, произведенное на делегатов докладом Крыленко об отступлении остатков старой армии и докладом комиссара флота, зачитанным матросом Балтийского флота, который показывал, что оборона Финского залива невозможна в свете отсутствия морских подразделений Красной гвардии, которые были отправлены, чтобы сражаться с Калединым на юге.
«Борьба явно безнадежна. Однако это, кажется, лишь поднимает героический дух в груди некоторых большевиков и левых эсеров. Госпожа Коллонтай, комиссар государственного призрения, в этот момент была занята жестоким осуждением Ленина, которого она задержала для утомительных излияний за трибуной, обвиняя его в том, что, опубликовав свой тезис, он изменил революции.
– Довольно этого оппортунизма! – кричала она. – Вы советуете нам делать то же самое, за что вы все лето осуждали меньшевиков, – за то, что они идут на компромисс с империализмом.
Ленин, спокойный и сдержанный, поглаживал свой подбородок и смотрел в пол. Тем временем порывистый буревестник, Радек, нервно ходил туда-сюда за трибуной; лицо его было бледно, глаза налиты кровью… Он попросил слова и в резких словах объяснил с трибуны, что подписание такого мира будет означать моральное банкротство русской революции и передачу Восточной Европы прусской реакции… После Радека настала очередь лидера профсоюзов Рязанова, который страстно отклонил идею подписать мирный договор и сказал, что для революции будет лучше сойти на нет с честью, чем закончиться позором. Казалось, никто не был готов говорить в пользу подписания, и выглядело так, словно идеалисты могли победить.
И тогда встал Ленин, спокойный и холодный, как всегда. Никогда еще подобная ответственность не падала на плечи какого-нибудь человека. И все же будет ошибкой предполагать, что его личность была самым важным фактором в этом кризисе. Сила Ленина в это время и во все последующее время лежала на его способности понимать психологию, сознательную и бессознательную, российских рабочих и крестьянской массы…»
Речь Ленина возымела действие. «Никто не нашел в себе мужества ответить, потому что все, казалось, чувствовали в сердце, что Ленин прав». Однако когда к заседанию в два часа утра присоединился в полном составе Центральный исполнительный комитет Советов и еще добавились фракции меньшевиков и правых эсеров, левые эсеры, от имени которых выступал Камков, собрание признало правильность изложенных в тезисе Ленина фактов. При этом отказалось согласиться с подписанием мира, предпочитая углубиться в тыл и проигнорировать наступление германцев. Если бы окончательное решение было иным, левые эсеры не стали бы сопротивляться ему, но сбросили бы правительство. Прайс пишет, что было пять утра, а не четыре тридцать, как указывают некоторые историки, когда было решено провести свободное голосование, на которое не оказывала бы влияния партийная дисциплина. Подсчитали число рук: 116 за подписание мира, 84 против, 24 воздержались, если следовать за Карром. Подсчеты Прайса таковы: 112 за, 84 против, 24 воздержались. Немцам тут же была направлена телеграмма.
- Предыдущая
- 74/101
- Следующая
