Солдат трех армий - Винцер Бруно - Страница 44
- Предыдущая
- 44/113
- Следующая
Хорошо разбирающиеся люди утверждали даже, что фюрер задумал поход в Индию;
Советский Союз, связанный с нами пактом о ненападении, будто бы уже выразил готовность разрешить проход германских войск через его территорию.
Несколько позднее, когда концентрация и эшелонирование наших соединений постепенно стало походить на занятие исходных позиций, к нам из котлов «фабрики слухов» просочилась вторая версия о значении наших передвижений. Нашептывали, что предполагается отвлечь внимание англичан и этим усыпить их бдительность.
Ясным летним днем при спокойном море действия нашего военно-морского флота, пересекающего Ламанш, и, сверх того, парашютные десанты застигнут англичан врасплох. Чем лучше нам удастся создать впечатление, будто мы что-то готовим против русских, тем крепче будут спать англичане.
Но «фабрика слухов» стала распространять и третью версию. Заговорили об огромных передвижениях Красной Армии, будто бы направленных против нас. Мы предполагали, что Берлин и Москва договорились об этом, чтобы окончательно облапошить англичан. Версия о развертывании советских дивизий у нашей границы распространялась все упорнее и наконец была официально объявлена; впрочем, при этом шла речь о русских маневрах. Теперь мы вообще не знали, что и думать. На этой стадии постепенно прекратились все слухи, и мы предались бездумному ожиданию. Стремление к покою сочеталось с представлением, что там, «наверху», справятся с положением. Итак: «Фюрер, приказывай, мы последуем за тобой!» Приказ положил конец всяческим слухам. На смену вздорным басням пришел самый безумный и вместе с тем самый подлый приказ, какой когда-либо знала история.
Но мы тогда, к сожалению, так не рассуждали. Фюрер приказал, и мы сказали «так точно», но это произносилось нами не столь бойко, как прежде, вероятно потому, что каждый что-нибудь да слышал в школе о Наполеоне.
В начале лета 1941 года суббота началась как обычно: до обеда легкие учения и осмотр оружия. После обеда мы устроили соревнования взводов в исполнении песен; отличившийся взвод получал бочку пива.
Однако уже некоторое время незаметно для рядового состава проводились новые подготовительные мероприятия. Офицерские разведывательные группы обследовали границу и разведали дороги. Для этого мы в часы вечерних сумерек подъезжали к границе до пределов видимости и слышимости, а затем пешком прокрадывались дальше. Мы могли рассмотреть советские пограничные посты на сторожевых вышках и слышали, как они разговаривали между собой при смене караула. Они пользовались узкой тропинкой и редко когда бросали взгляд в нашу сторону.
Мы занимались разведкой целую неделю, нанесли на карты результаты и доложили их по инстанции. Больше ничего не происходило. Мы не знали, что у нас в тылу уже все школы и танцзалы были заняты под медицинские пункты. А если бы знали, то приветствовали бы эти предусмотрительные мероприятия.
Вечером командирам рот было приказано явиться в штаб полка. Мы прибыли почти одновременно и спрашивали друг друга, что бы это могло значить. Совещания у командира полка происходили всегда днем, в обычные служебные часы. На вечер присылались приглашения на пирушки.
Командир ждал нас с серьезным выражением лица. Он говорил тише обычного, словно опасался, как бы его не услышали советские пограничники, находившиеся на расстоянии километра от нас. Каждому ротному командиру был вручен большой коричневый конверт с указанием открыть его лишь на своем командном пункте и ни в коем случае не открывать ранее полуночи. Было приказано немедленно привести подразделения в состояние боевой готовности и подтянуть к пограничным исходным рубежам.
Мы возвратились в свои роты, объявили тревогу и двинулись на исходные рубежи, машина за машиной, при погашенных фарах. Солдаты и теперь имели основание считать, что происходят учения. Они слезли с машин, закутались в плащ-палатки и скоро заснули в лесу на земле, предварительно основательно выругавшись по поводу объявления боевой тревоги в субботу и назойливости восточнопрусских комаров.
Мой связной созвал всех командиров взводов. Я снова приказал доложить о состоянии взводов и мероприятиях, проведенных по боевой тревоге. Мы наполнили серебряные бокалы с выгравированной датой, подаренные командиром полка офицерам ко дню рождения, и пили французский коньяк; дымя британским трофейным табаком «Navy cut», мы пытались защититься от жужжащих комаров. Вокруг храпели солдаты.
Пахло землей, кожей и бензином.
Перед самой полуночью я приказал разбудить роту и построиться открытым четырехугольником. Тогда я распечатал коричневый конверт — секретный служебный документ командования! Он содержал тщательно разработанный приказ моей роте об атаке через границу; были точно предписаны маршрут и задачи дня.
Пакет содержал, кроме того, прокламацию Гитлера, которую я должен, был прочесть перед ротой. Люди слушали затаив дыхание, они украдкой переглядывались, но никто не произнес ни слова.
Оставалось еще три часа для того, чтобы распределить боевые патроны и отдать последние боевые приказы командирам взводов и командиру орудия, двигавшемуся в голове колонны. Оставалось целых три часа, в течение которых люди, ничего не подозревая, спокойно спали на рассвете воскресного дня и в течение которых вермахт придвинулся непосредственно к самой границе, а там усталые за ночь советские часовые в дремоте глядели на запад поверх вершин деревьев. Целых три часа, в течение которых миллионы германских солдат нервно закуривали одну сигарету за другой, прикрывая огонь ладонью.
Итак, двести дивизий закончили развертывание. Тысячи командиров рот получили свои конверты. Но каждый приказ был сформулирован по-своему и был предназначен для совершенно определенной части на точно обозначенном участке местности.
Только печатные прокламации были одинакового содержания.
У нас еще оставалось три часа…
Целых три часа мимо наших боевых позиций проносились товарные поезда с востока на запад и с запада на восток. Поезда, шедшие с запада, везли в Советский Союз товары широкого потребления и машины. Поезда, шедшие с востока, везли пшеницу и нефть для Германии. Торговое соглашение выполнялось обеими сторонами до самой последней минуты; каждый случай задержки поезда с нашей стороны мог возбудить подозрение.
Однако стрелки часов продолжали двигаться.
Еще два часа.
Еще один час.
Еще тридцать минут.
На той стороне, в деревне у самой границы, заскрипела дверь коровника и загремели бидоны, где-то задорно запел петух. И снова воцарилась полная тишина, какая бывает только ранним утром воскресного дня.
Теперь осталось всего пять минут до начала атаки. Четыре… три… две… еще лишь одна минута.
Воскресенье, 22 июня 1941 года, три часа пять минут.
В воздухе над нами заревели эскадрильи бомбардировщиков Геринга. Над нашими головами, словно чудовищный ураган, с воем проносились снаряды всех калибров, они обрушились на спящие деревни, уничтожали жилые дома и хозяйственные строения, разрывали на части людей и животных. Пламя пожаров озаряло местность и ту узкую полосу, сквозь которую мы мчались на восток.
В какой-то деревне загудел колокол — снаряд попал в колокольню маленькой церкви, и вот теперь колокол звонил, возвещая наступление воскресного дня, он звонил, оплакивая убитого пономаря и крестьян. Этот погребальный колокольный звон сопровождал нас все четыре года.
- Предыдущая
- 44/113
- Следующая
