Витязь - Витковский Алексей - Страница 14

• Предыдущая
• 14/80
• Следующая

– Вы не убьете их! – Хаген сам не понимал еще, почему он так поступает. Жизнь рабыни – ничто. Но по какой-то неясной ему причине – в этот раз было не так.

– Хаген! – голос Стурлауга зазвенел от изумления и гнева. – Отойди! Ты позоришь себя перед воинами! Ведьмы должны умереть! Только тогда мы сможем вернуться домой живыми!

– Нет, отец! – слова рождались на губах со странной легкостью, как будто кто-то другой, неизмеримо более мудрый, чем сам Хаген, произносил их. – Их нельзя убивать! По той же причине, по которой ты запретил осквернять трупы врагов! Если мы убьем их – тогда месть настигнет нас, где бы мы ни были!

– Я никого не боюсь!!! – Стурлауг побагровел от ярости. – Отец Дружин защитит нас! Отойди, говорю тебе, и не мешай Греттиру!

– Если ты так уверен в Его защите, тогда зачем убивать женщин? – Хаген упрямо смотрел в глаза отца. – Как раз это и недостойно воина!

Уже весь хирд собрался у кромки воды, испуганно следя за спором отца и сына. Ссора вождей перед выходом в море – очень плохая примета. Стурлауг возвышался на носу «Рыси», глаза его метали молнии, рыжая борода свирепо топорщилась. В этот миг он живо напоминал Тора, буйного бога Грозы.

– Ты обвиняешь меня в трусости!? Меня!!?

– Нет, отец! Но ты судишь поспешно. Если тебе нужны их жизни – сначала убей меня!

– Ах ты, наглый… щенок! А ну – свяжите его и на борт! Потом остынет!

Воины неуверенно шагнули вперед, но Хаген резко вскинул мечи на уровень глаз:

– Я не шучу! Первый, кто приблизится, – умрет!

Хирдманы остановились. Они видели – молодой вождь действительно не шутит! Кому охота умирать, когда добыча уже на борту. Тем более что неизвестно, кто ближе к правде – отец или сын… Греттир опомнился первым:

– Послушай, Ингольвсон! Зачем затевать ссору из-за баб? Пусть остаются здесь. Да и не смогут они ничего! Мы же их попользовали, а это, говорят, отнимает у ведьм силу!

Хирдманы одобрительно загалдели.

– Это не все! – голос Хагена перекрыл шум. – Жрицы останутся здесь, но одна, вот эта, – клинок указал на Сигурни, – пойдет со мной! А если ты, отец, запретишь, я останусь здесь…

Снова упала тишина, звенящая, душная. И опять лишь волны пенились, вгрызаясь в берег, и стенали чайки. Хаген стоял неподвижный, будто высеченный из камня. И мечи в его руках не дрожали. Стурлауг долго смотрел на сына, словно не узнавая. Потом сплюнул в набегающую волну и произнес:

– Все на борт! Ведьму привязать к мачте, чтобы не напакостила чего… Греттир! Разрежь остальным путы! Пусть проваливают, пока я не передумал. И пошевеливайтесь!!!

Ольбард смотрел на спящего. Лицо вождя было суровым, но человек, хорошо знавший князя, сказал бы, что тот удивлен. Ольбард предвидел, что этот странный воин, удивительным образом оказавшийся в его дружине, пойдет следом за ним. Сила позвала его. Удивляло другое. Место, в котором они находились, было Храмом Древних. Во времена его создания мир был юн и Могущества жили в нем бок о бок с людьми. Теперь все иное. Люди страшатся Силы. Они забыли… Ольбард знал храбрость своих воинов, но он также знал, что большинство из них ни за что не согласились бы войти под эти своды, а остальным это стоило бы большого усилия. О таких местах идет мрачная слава…

Но этот не боялся и даже лег спать на жертвенную плиту, словно предлагая себя Двенадцати Богам. Он либо знал о Силе все, либо не имел о ней никакого представления.

Сам князь приходил в это место, чтобы получить знамение. Приходил с тех самых пор, когда натолкнулся на Храм во время одного из своих первых походов. С тех пор он узнал многое, был посвящен в древние таинства, но и он бы не осмелился разлечься на жертвеннике.

Он постоял еще некоторое время, дивясь безмятежному сну Александра. Но то, зачем Ольбард пришел сюда, требовало действия. Он медленно протянул руку и коснулся одного из символов, вырезанных на черном камне жертвенной плиты. В следующий миг князю показалось, что древние своды рухнули ему на голову…

Когда он снова вспомнил свое имя, кровавая муть перед глазами уже понемногу отступала. Темные пятна, застилавшие взор, медленно приобретали оранжевый, затем золотой оттенок. Становилось светлее. Удары сердца уже не грохотали кузнечными молотами, а скорее напоминали мерный шаг знающего свою цель человека. Боль в висках. Нахлынула, затем отступила… Слабый звук. Показалось… Нет, снова! Шелест, как если бы листва на ветру… Или прибой? Очень тихий… Волны невысоки. Песчаный пляж, редкие валуны в воде, и яркое небо в легких серебряных облачках. Вода странная – почти белая. Рябь на ней – с синевой. Это от неба. Вдали, на том берегу озера, а быть может, реки, парят в изумрудной дымке снеговые вершины гор. А над озером (или рекой? Ведь течение довольно заметно) прекрасный висячий замок. Невесомый, устремленный ввысь… Странное сочетание – хрустальная мощь.

Ольбард смотрел на открывшуюся панораму с каким-то детским восторгом. Он не удивлялся тому, что огромный замок может летать, и тому, что воды озера-реки вращаются. Все это было настолько прекрасным и светлым, что не нуждалось в словах. Просто смотреть… Просто дышать… Он знал, что его дух достиг такого места, о котором до него ранее доносились лишь смутные слухи. Источник Миров, Вращающееся озеро… А потом он увидел у самой воды воткнутый в гальку меч. И по клинку его струилась дымящаяся кровь.

В этот свой поход Стурлауг отправился на двух кораблях, а возвратился на одном, потеряв почти половину воинов. Зато добыча… Покровитель не обманул – она была сказочной. Сказочной настолько, что ум отказывался верить, а сердцу было несложно забыть о гибели одного шнеккера. Хоть это и был «Ворон»… ЕГО «Ворон»…

Стоя у входа в зимовье, он наблюдал, как русы с «Пардуса», установив деревянные столбы, забавляются метанием секир. Поляна уже порядком была засыпана щепой. Несколько его дренгов[35] присоединились к русам. Кто-то решил биться об заклад на часть добычи. Тайна не долго продержится… Впрочем, Ингольвсон не опасался славян. Тех было мало – почти вдвое против его хирда, да и были это люди Ольбарда Синеуса, старого знакомца еще по Миклагарду. Хорошие друзья. Плохие враги…

Когда два дня назад ладья русов, потрепанная штормом, ткнулась носом в прибрежный песок, Стурлауг обрадовался. Ему предстояло опасное путешествие вдоль берегов Норвегии. Любой из прибрежных хевдингов мог соблазниться богатой добычей, и русы были бы неплохим подспорьем. Но Василько – старший на «Пардусе» в отсутствие Ольбарда – идти с ним отказался наотрез. Сказал, что, мол, будут чиниться и ждать «Змиулан». Такая твердость вызывала уважение, и Ингольвсон не расстроился. Хотя его «Рысь» была готова к походу, – он мог еще подождать. И дождался…

Страж, стоявший на вершине холма, вдруг закричал, указывая рукой на реку. Воины на лугу застыли. На миг зимовье накрыла тишина, и лишь пущенная умелой рукой секира с запоздалым гулом ударила в мишень. Двое борцов, скандинав и рус, похожие как братья, голые по пояс, с телами, перевитыми мощными мышцами, прекратили схватку и стояли, глядя на реку. Ингольвсон прищурился, прикрыл глаза ладонью – мешало солнце. Там, где река сворачивала за лесистый мыс, что-то… Вот он! Бесшумно, словно хищный зверь из лесных зарослей, «Змиулан» выскользнул из-за мыса. Ветер дул с моря, и Ольбард шел под парусом.

Обычно на славянских лодьях полотнища парусов были довольно узкими, раскрашенными яркими красками. На корабле же Ольбарда ветрило широкое как на драккарах. Наполненное токами воздуха, пронизанное лучами солнца, оно казалось белоснежной грудью огромного лебедя. Посредине полотнища пылал алый солнечный знак.

• Предыдущая
• 14/80
• Следующая