Овод (с иллюстрациями) - Войнич Этель Лилиан - Страница 15

• Предыдущая
• 15/68
• Следующая

Из-за этих-то лживых, рабских душонок, из-за этих немых и бездушных богов он вытерпел все муки стыда, гнева и отчаяния! Приготовил петлю, думал повеситься, потому что один служитель церкви оказался лжецом. Как будто не все они лгут! Довольно, с этим покончено! Теперь он станет умнее. Нужно только стряхнуть с себя эту грязь и начать новую жизнь. В доках немало торговых судов; разве трудно спрятаться на одном из них и уехать куда глаза глядят – в Канаду, в Австралию, в Южную Африку! Неважно, куда ехать, лишь бы подальше отсюда. Не понравится в одном месте – можно будет перебраться в другое.

Он вынул кошелёк. Только тридцать три паоло[26]. Но у него есть ещё дорогие часы. Их можно будет продать. И вообще это неважно: лишь бы продержаться первое время. Но эти люди начнут искать его, станут расспрашивать о нём в доках. Нет, надо навести их на ложный след. Пусть думают, что он умер. И тогда он свободен, совершенно свободен. Артур тихо засмеялся, представив себе, как Бертоны будут разыскивать его тело. Какая комедия!

Он взял листок бумаги и написал первое, что пришло в голову:

Он сложил листок, адресовал его Монтанелли и, взяв другой, написал:

Потом надел шляпу и вышел из комнаты. Проходя мимо портрета матери, он посмотрел на него, усмехнулся и пожал плечами. Она ведь тоже лгала ему!

Он неслышно прошёл по коридору, отодвинул засов у двери и очутился на широкой мраморной лестнице, отзывавшейся эхом на каждый шорох. Она зияла у него под ногами, словно чёрная яма.

Он перешёл двор, стараясь ступать как можно тише, чтобы не разбудить Джиана Баттисту, который спал в нижнем этаже. В дровяном сарае, стоявшем в конце двора, было решётчатое окошко. Оно смотрело на канал и приходилось над землёй на уровне примерно четырех футов. Артур вспомнил, что ржавая решётка с одной стороны поломана. Лёгким ударом можно будет расширить отверстие настолько, чтобы пролезть в него.

Однако решётка оказалась прочной. Он исцарапал себе руки и порвал рукав. Но это пустяки. Он оглядел улицу – на ней никого не было. Чёрный безмолвный канал уродливой щелью тянулся между отвесными скользкими стенами. Беспросветной ямой мог оказаться неведомый мир, но вряд ли в нём будет столько пошлости и грязи, сколько остаётся позади. Не о чём пожалеть, не на что оглянуться. Жалкий мирок, полный низкой лжи и грубого обмана, – стоячее болото, такое мелкое, что в нём нельзя даже утонуть.

Артур вышел на набережную, потом свернул на маленькую площадь у дворца Медичи[27]. Здесь Джемма подбежала к нему, с такой живостью протянув ему руки. Вот мокрые каменные ступеньки, что ведут к воде. А вот и крепость хмурится по ту сторону грязного канала. Он и не подозревал до сих пор, что она такая приземистая, нескладная.

По узким улицам он добрался до Дарсены, снял шляпу и бросил её в воду. Шляпу, конечно, найдут, когда будут искать труп. Он шёл по берегу, с трудом соображая, что же делать дальше. Нужно пробраться на какое-нибудь судно. Сделать это нелегко. Единственное, что можно придумать, – это выйти к громадному старому молу Медичи. В дальнем конце его есть захудалая таверна. Может быть, посчастливится встретить там какого-нибудь матроса и подкупить его.

Ворота дока были заперты. Как же быть, как миновать таможенных чиновников? С такими деньгами нечего и думать дать взятку за пропуск ночью, да ещё без паспорта. К тому же его могут узнать.

Когда он проходил мимо бронзового памятника Четырех Мавров[28], из старого дома на противоположной стороне вышел какой-то человек. Он приближался к мосту. Артур скользнул в густую тень памятника и, прижавшись к нему в темноте, осторожно выглянул из-за пьедестала.

Была весенняя ночь, тёплая и звёздная. Вода плескалась о каменный мол и с тихим, похожим на смех журчанием подбегала к ступенькам. Где-то вблизи, медленно качаясь, скрипела цепь. Громадный подъёмный кран уныло торчал в темноте. Под блещущим звёздами небом, подёрнутым кое-где жемчужными облаками, чернели силуэты четырех закованных рабов, тщетно взывающих к жестокой судьбе.

Человек брёл по берегу нетвёрдыми шагами, распевая во всё горло уличную английскую песню. Это был, очевидно, матрос, возвращавшийся из таверны после попойки. Кругом никого не было. Когда он подошёл поближе, Артур вышел на середину дороги. Матрос, выругавшись, оборвал свою песню и остановился.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Артур по-итальянски. – Вы понимаете меня?

Матрос покачал головой.

– Ни слова не разбираю из вашей тарабарщины. – И затем, перейдя вдруг на ломаный французский, сердито спросил: – Что вам от меня нужно? Что вы стали поперёк дороги?

– Отойдёмте на минутку в сторону. Мне нужно с вами поговорить.

– Ещё чего! Отойти в сторону! При вас нож?

– Нет, нет, что вы! Разве вы не видите, что мне нужна ваша помощь? Я вам заплачу.

– Ишь ты, а разоделся-то каким франтом! – проворчал матрос по-английски и, отойдя в тень, прислонился к ограде памятника. – Ну? – заговорил он опять на своём ужасном французском языке. – Что же вам нужно?

– Мне нужно уехать отсюда.

– Вот оно что! Зайцем! Хотите, чтобы я вас спрятал? Натворили каких-нибудь дел? Зарезали кого-нибудь? Иностранцы все такие. Куда же вы собираетесь бежать? Уж, верно, не в полицейский участок?

Он засмеялся пьяным смехом и подмигнул Артуру.

– С какого вы судна?

– С «Карлотты». Ходит из Ливорно в Буэнос-Айрес. В одну сторону перевозит масло, в другую – кожи. Вон она! – И матрос ткнул пальцем в сторону мола. – Отвратительная старая посудина.

– Буэнос-Айрес! Спрячьте меня где-нибудь на вашем судне.

– А сколько дадите?

– Не очень много. У меня всего несколько паоло.

– Нет. Меньше пятидесяти не возьму. И то дёшево для такого франта, как вы.

– Какой там франт! Если вам приглянулось моё платье, можете поменяться со мной. Не могу же я вам дать больше того, что у меня есть.

– А вы, наверно, при часах? Давайте-ка их сюда.

Артур вынул дамские золотые часы с эмалью тонкой работы и с инициалами «Г.Б.» на задней крышке. Это были часы его матери. Но какое это имело значение теперь?

– А! – воскликнул матрос, быстро оглядывая их. – Краденые, конечно? Дайте посмотреть!

Артур отдёрнул руку.

– Нет, – сказал он. – Я отдам вам эти часы, когда мы будем на судне, не раньше.

– Оказывается, вы не дурак! И всё-таки держу пари – первый раз попали в беду. Ведь верно?

– Это моё дело. Смотрите: сторож!

Они присели за памятником и переждали, пока сторож пройдёт. Потом матрос поднялся, велел Артуру следовать за собой и пошёл вперёд, глупо посмеиваясь. Артур молча шагал сзади.

Матрос вывел его снова на маленькую, неправильной формы площадь у дворца Медичи, остановился в тёмном углу и пробубнил, полагая, очевидно, что это и есть осторожный шёпот.

– Подождите тут, а то вас солдаты увидят.

– Что вы хотите делать?

– Раздобуду кое-какое платье. Не брать же вас на борт с окровавленным рукавом.

Артур взглянул на свой рукав, разорванный о решётку окна. В него впиталась кровь с поцарапанной руки. Очевидно, этот человек считает его убийцей. Ну что ж! Не так уж теперь важно, что о нём думают!

Матрос вскоре вернулся. Вид у него был торжествующий, он нёс под мышкой узел.

– Переоденьтесь, – прошептал он, – только поскорее. Мне надо возвращаться на корабль, а старьёвщик торговался, задержал меня на полчаса.

Артур стал переодеваться, с дрожью отвращения касаясь поношенного платья. По счастью, оно оказалось более или менее чистым. Когда он вышел на свет, матрос посмотрел на него и с пьяной важностью кивнул головой в знак одобрения.

• Предыдущая
• 15/68
• Следующая