Овод (с иллюстрациями) - Войнич Этель Лилиан - Страница 37

• Предыдущая
• 37/68
• Следующая

– Вы несправедливы к ним. У Мартини очень хорошая голова, а в способностях Фабрицци и Леги я не сомневаюсь. Что касается Грассини, то он знает экономическую статистику Италии лучше всякого чиновника.

– Это ещё не так много. Но бог с ними! Факт остаётся фактом: с вашими способностями вы могли бы выполнять более серьёзную работу и играть более ответственную роль.

– Я вполне довольна своим положением. Моя работа не так уж важна, но ведь всякий делает, что может.

– Синьора Болла, нам с вами не стоит говорить друг другу комплименты и скромничать. Ответьте мне прямо: считаете ли вы, что ваша теперешняя работа может выполняться людьми, стоящими гораздо ниже вас по уму?

– Ну, если вы уж так настаиваете, то, пожалуй, это до известной степени верно.

– Так почему же вы это допускаете?

Молчание.

– Почему вы это допускаете?

– Потому что я тут бессильна.

– Бессильны? Не понимаю!

Она укоризненно взглянула на него:

– Это неделикатно… так настойчиво требовать ответа.

– А всё-таки вы мне ответите.

– Ну хорошо. Потому, что моя жизнь разбита. У меня нет сил взяться теперь за что-нибудь настоящее. Я гожусь только в труженицы, на партийную техническую работу. Её я, по крайней мере, исполняю добросовестно, а ведь кто-нибудь должен ею заниматься.

– Да… Разумеется, кто-нибудь должен, но не один и тот же человек.

– Я, кажется, только на это и способна.

Он посмотрел на неё прищурившись. Джемма подняла голову:

– Мы возвращаемся к прежней теме, а ведь у нас должен быть деловой разговор. Зачем говорить со мной о работе, которую я могла бы делать? Я её не сделаю теперь. Но я могу помочь вам обдумать ваш план. В чём он состоит?

– Вы начинаете с заявления, что предлагать вам работу бесполезно, а потом спрашиваете, что я предлагаю. Мне нужно, чтобы вы не только обдумали мой план, но и помогли его выполнить.

– Расскажите сначала, в чём дело, а потом поговорим.

– Прежде всего я хочу знать вот что: слыхали вы что-нибудь о подготовке восстания в Венеции?

– Со времени амнистии ни о чём другом не говорят, как о предстоящих восстаниях и о санфедистских заговорах, но я скептически отношусь к к тому и к другому.

– Я тоже в большинстве случаев. Но сейчас речь идёт о серьёзной подготовке к восстанию против австрийцев. В Папской области – особенно в четырех легатствах – молодёжь намеревается тайно перейти границу и примкнуть к восставшим. Друзья из Романьи сообщают мне…

– Скажите, – прервала его Джемма, – вы вполне уверены, что на ваших друзей можно положиться?

– Вполне. Я знаю их лично и работал с ними.

– Иначе говоря, они члены той же организации, что и вы? Простите мне моё недоверие, но я всегда немного сомневаюсь в точности сведений, получаемых от тайных организаций. Мне кажется…

– Кто вам сказал, что я член какой-то тайной организации? – резко спросил он.

– Никто, я сама догадалась.

– А! – Овод откинулся на спинку стула и посмотрел на Джемму, нахмурившись. – Вы всегда угадываете чужие тайны?

– Очень часто. Я довольно наблюдательна и умею устанавливать связь между фактами. Так что будьте осторожны со мной.

– Я ничего не имею против того, чтобы вы знали о моих делах, лишь бы дальше не шло. Надеюсь, что эта ваша догадка не стала достоянием…

Джемма посмотрела на него не то удивлённо, не то обиженно.

– По-моему, это излишний вопрос, – сказала она.

– Я, конечно, знаю, что вы ничего не станете говорить посторонним, но членам вашей партии, быть может…

– Партия имеет дело с фактами, а не с моими догадками и домыслами. Само собой разумеется, что я никогда ни с кем об этом не говорила.

– Благодарю вас. Вы, быть может, угадали даже, к какой организации я принадлежу?

– Я надеюсь… не обижайтесь только за мою откровенность, вы ведь сами начали этот разговор, – я надеюсь, что это не «Кинжальщики».

– Почему вы на это надеетесь?

– Потому что вы достойны лучшего.

– Все мы достойны лучшего. Вот вам ваш же ответ. Я, впрочем, состою членом организации «Красные пояса». Там более крепкий народ, серьёзнее относятся к своему делу.

– Под «делом» вы имеете в виду убийства?

– Да, между прочим и убийства. Кинжал – очень полезная вещь тогда, когда за ним стоит хорошая организованная пропаганда. В этом-то я и расхожусь с той организацией. Они думают, что кинжал может устранить любую трудность, и сильно ошибаются: кое-что устранить можно, но не все.

– Неужели вы в самом деле верите в это?

Овод с удивлением посмотрел на неё.

– Конечно, – продолжала Джемма, – с помощью кинжала можно устранить конкретного носителя зла – какого-нибудь шпика или особо зловредного представителя власти, но не возникнет ли на месте прежнего препятствия новое, более серьёзное? Вот в чём вопрос! Не получится ли, как в притче о выметенном и прибранном доме и о семи злых духах? Ведь каждый новый террористический акт ещё больше озлобляет полицию, а народ приучает смотреть на жестокости и насилие, как на самое обыкновенное дело.

– А что же, по-вашему, будет, когда грянет революция? Народу придётся привыкать к насилию. Война есть война.

– Это совсем другое дело. Революция – преходящий момент в жизни народа. Такова цена, которою мы платим за движение вперёд. Да! Во время революций насилия неизбежны, но это будет только в отдельных случаях, это будут исключения, вызванные исключительностью исторического момента. А в террористических убийствах самое страшное то, что они становятся чем-то заурядным, на них начинают смотреть, как на нечто обыденное, у людей притупляется чувство святости человеческой жизни. Я редко бывала в Романье, и всё же у меня сложилось впечатление, что там привыкли или начинают привыкать к насильственным методам борьбы.

– Лучше привыкнуть к этому, чем к послушанию и покорности.

– Не знаю… Во всякой привычке есть что-то дурное, рабское, а эта, кроме всего прочего, воспитывает в людях жестокость. Но если, по-вашему, революционная деятельность должна заключаться только в том, чтобы вырывать у правительства те или иные уступки, тогда тайные организации и кинжал покажутся вам лучшим оружием в борьбе, ибо правительства боятся их больше всего на свете. А по-моему, борьба с правительством – это лишь средство, главная же наша цель – изменить отношение человека к человеку. Приучая невежественных людей к виду крови, вы уменьшаете в их глазах ценность человеческой жизни.

– А ценность религии?

– Не понимаю.

Он улыбнулся:

– Мы с вами расходимся во мнениях относительно того, где корень всех наших бед. По-вашему, он в недооценке человеческой жизни…

– Вернее, в недооценке человеческой личности, которая священна.

– Как вам угодно. А по-моему, главная причина всех наших несчастий и ошибок – душевная болезнь, именуемая религией.

– Вы говорите о какой-нибудь одной религии?

– О нет! Они отличаются одна от другой лишь внешними симптомами. А сама болезнь – это религиозная направленность ума, это потребность человека создать себе фетиш и обоготворить его, пасть ниц перед кем-нибудь и поклоняться кому-нибудь. Кто это будет – Христос, Будда или дикарский тотем, – не имеет значения. Вы, конечно, не согласитесь со мной. Можете считать себя атеисткой[74], агностиком[75], кем заблагорассудится, – все равно я за пять шагов чувствую вашу религиозность. Впрочем, наш спор бесцелен, хотя вы грубо ошибаетесь, думая, что я рассматриваю террористические акты только как способ расправы со зловредными представителями власти. Нет, это способ – и, по-моему, наилучший способ – подрывать авторитет церкви и приучать народ к тому, чтобы он смотрел на её служителей, как на паразитов.

– А когда вы достигнете своей цели, когда вы разбудите зверя, дремлющего в человеке, и натравите его на церковь, тогда…

• Предыдущая
• 37/68
• Следующая