Лариса - Арабей Лидия Львовна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/16
• Следующая

Прислонившись стеной к их дому, во дворе стоял сарай, дверь в который никогда не запиралась. Однажды Лариса тихонько открыла ее и заглянула внутрь.

Сарай был пустой, на земляном полу валялась грязная бумага, солома. Из сарая сильно тянуло сыростью, и Лариса быстренько закрыла дверь.

В квартире рядом с ними жили тетя Соня и дядя Вася. Дядя Вася работал на том же заводе, что и папа. У него были рыжеватые кудрявые волосы, спереди такие редкие, что просвечивала розовая кожа. Рыжеватые курчавые волоски росли и на руках дяди Васи.

Тетя Соня целыми днями готовила еду, стирала, убирала. У нее были румяные щеки, и от нее всегда пахло чем-то вкусным, похожим на свежие булочки. Однажды тетя Соня позвала Ларису к себе в квартиру, погладила ее по голове и угостила киселем.

Но Ларисе хотелось другого, ей хотелось подружиться с кем-то из детей. Не раз поглядывала она за забор, чтобы еще раз увидеть мальчика с черными глазами. И вот однажды его увидела, мальчик протискивался через щель в заборе к ним во двор.

— Тебя зовут Сема? — спросила Лариса, как только мальчик оказался в их дворе.

— Угу, — ответил тот, с любопытством разглядывая соседку.

— А меня Лариса. Давай будем дружить.

— Давай, — согласился Сема. — А у меня щенок есть, мне папа принес. Хочешь, покажу, — похвастался он.

Через ту же щель в заборе они полезли во двор к Семе. Там, в уголочке возле сарая, на тряпке лежал щенок. Голова у него была большая, уши тоже, а крохотные бусинки глаз настороженно блестели. Подле щенка стояла миска с молоком. Молоко было почему-то не белое, а серое я в нем плавали соломинки, клочки шерсти.

— На, ешь, — Семка ткнул мордочку щенка в миску с молоком.

Щенок раза два хлебнул, высунув розовый язычок, потом весь напрягся и тряхнул мордой. Брызги молока обдали Лариску с Семой.

— Это овчарка, — говорил Сема, вытирая лицо. — Я ее воспитаю и отдам пограничникам. Я назвал ее Рексом.

Ларисе было завидно, что у Семы есть собака, да еще овчарка, которую можно воспитать и отдать пограничникам. Ей тоже захотелось иметь такого щенка, чтоб вырастить и тоже отдать пограничникам.

— И у меня есть папа, — сказала она. — Я попрошу его, и он мне тоже принесет щенка.

— У тебя не папа, а отчим, — тыча мордочку щенка в блюдце с молоком, сказал Семка.

— Как это отчим? — не поняла Лариска. Она не знала, что означает это слово, но все-таки догадалась, что Сема считает ее папу ненастоящим, не таким, как папы у других детей. — И никакой он не отчим, он папа, моя мама лучше знает, а она мне сказала, — обиделась Лариса.

Когда она вернулась домой, мать готовила ужин. На новой квартире она постоянно была веселая, всегда готовила что-нибудь вкусное.

Лариса смотрела, как хлопочет мать у примуса, а потом спросила:

— Мама, а папа принесет мне собачку?

Мать повернула к Ларисе веселое лицо.

— А зачем тебе собачка? — спросила она.

— Семе папа принес. Он его вырастит и отдаст пограничникам.

— А, вот оно что, — улыбнулась мать. — Ну, если попросишь, может, и принесет.

— Вот хорошо бы! — обрадовалась Лариска. Она решила, что сегодня же попросит папу и с нетерпением стала дожидаться его прихода.

Однако сегодня его что-то долго не было. День клонился к вечеру, стекла в окнах стали синими, мама зажгла электричество. Она сидела за столом и вышивала, все считала и считала крестики, меняла нитки, то и дело поглядывая на большой старый будильник.

— Что-то долго его нет, — сказала сама себе.

— Спи, Катя, спи, слышишь? — шептала Лариса в уголке своей кукле. — Поздно уже, видишь, на улице темно.

Кукла молчала, но Ларисе казалось, что она противится, не хочет спать, и Лариса все ее уговаривала, стыдила.

— Непослушная ты, — ворчала она. — Все дети давно спят, и тебе пора.

— Правильно, дочка, — поднялась мать. — Пора и тебе спать. Укладывай куклу и сама ложись.

Лариска опомнилась.

— Нет, мамочка, это я нарочно так говорю, чтоб Катя спала, а так еще совсем рано.

— Не рано, доченька. Пошли.

— А я хочу папу дождаться, — упиралась Лариска. — Я попрошу его, чтоб принес собачку.

— Завтра попросишь. А сегодня — спать, поздно уже, — сказала мать.

И хотя Ларисе вовсе не хотелось спать, маму надо было слушать. Она легла на свой диванчик, накрылась одеялом. Собиралась схитрить, притвориться, что спит, а самой лежать и ждать папу: придет — и она попросит собачку. Но в постели было так мягко и уютно, что как ни старалась Лариска, как ни таращила глаза, они сами собой закрывались. Еще виделись ей то Сема, с которым она сегодня наконец-то познакомилась, то вазончик с красным цветком, который она поливала и здесь, на новой квартире, то большие уши Рекса. А потом все смешалось, куда-то исчезло, Лариса заснула.

Проснулась от громких голосов, от стука, от чего-то неведомого и непривычного, происходившего вокруг. Открыла глаза.

Папа стоял посреди комнаты, но был он совсем не похож на того, каким привыкла видеть его Лариса. У него были взлохмаченные волосы, красные глаза и перекошенное, страшное лицо. Руки болтались и казались особенно длинными и большими.

Мама говорила:

— Я целый вечер жду его, волнуюсь, думаю, не случилось ли чего… А он… Явился…

— А что ж… За юбку твою буду держаться? — говорил отец и шатался, шатался, а губы его кривились, дергались.

— На кого ты похож… Весь в грязи… Смотреть стыдно…

И тут Лариса увидела, что папа в самом деле весь в грязи. Брюки в грязи и руки совсем черные.

— Грязный… Смотреть ей уже противно, — говорил и шатался папа.

Мама сказала что-то еще, и тогда стало твориться совсем уж страшное.

Папа вдруг подцепил ногой стоявший у стены стул и с грохотом швырнул его к другой стене. Потом сбросил со стола мамино вышивание. Шатаясь, подошел к подоконнику, на котором стоял Ларисин цветок. Остановился перед ним, с минуту смотрел невидящими глазами, потом схватил вазончик и грохнул его об пол.

Лариса закричала. Громко. Во весь голос. Потом вскочила с постели, побежала к вазончику.

Мать бросилась к ней.

— Что, доченька, сломал? — тихо спросила она.

— Ага… вот, — показала Лариса. Цветочек отвалился, два листочка оторвались и болтались, как на тонких ниточках. Лариса плакала.

— Ничего, доченька, — успокаивала мама. — Мы его снова в землю посадим. Он оживет. Верхушечка целая.

Вдвоем они собрали землю в вазончик, снова посадили туда веточку. Только цветочек нельзя было прикрепить назад. Словно горячий уголек, лежал он рядом, оторванный от ветки навсегда.

— Вазончик снова зацветет… Будут новые цветочки, — уговаривала мама.

Но Лариска никак не могла успокоиться, так жаль было цветочка. Именно этого, первого, единственного. И она все плакала, плакала.

Когда мама наконец успокоила ее и снова уложила в постель, отец спал, скорчившись у стены на полу.

Пристроившись в кухне у стола, Лариса читала книгу, взятую сегодня в библиотеке. Янка Мавр «ТВТ».

— Доченька, ты бы пошла на Сережку глянула, что он там. Да и картошки надо начистить, — говорила мать, качая на руках маленького мальчика.

— Сейчас, мама, сейчас, — отвечала Лариса, а сама никак не могла оторваться от книжки.

Тогда мать взялась за полотенце.

— Ты послушаешь, наконец, или нет! — замахнулась она.

Лариса встала из-за стола, побежала в угол, где в корзинке стояла картошка. Она чистила картошку, а сама все думала, что бы ей сделать такое же, как те девочки и мальчишки из книжки. Но мать снова окликнула ее.

— Выбеги, доченька, глянь, где там Сережка, — попросила она.

— Так я же картошку чищу, — словно не понимая, чего от нее в конце концов хотят, отозвалась девочка.

— Брось, доченька, на минутку, выйди, посмотри.

• Предыдущая
• 3/16
• Следующая