Кровавые жернова - Воронин Андрей Николаевич - Страница 22

• Предыдущая
• 22/66
• Следующая

Зависло неловкое молчание. Друзья переглянулись.

– Разговоры у нас дурацкие, – вздохнул Антон, – пока живешь, нужно о жизни думать, а не о смерти.

Ему мгновенно вспомнился строительный вагончик и стыдливо прикрытые глаза Марины, ее частое возбужденное дыхание. Вспомнился собственный страх, что женщина увидит пятно на его спине, что придется объясняться.

– Мы о жизни и думаем, – произнес Сергей, – когда туристический комплекс построим, уже не ко мне будем ездить по пятницам, а на твою родину. В своем бассейне плавать станем.

Напустим в него воды из Святого источника.

В ней твое воспаление мигом пройдет. Раз источник святой, то и вода в нем святая.

Антон, не ответил, поднялся из-за стола и с полной рюмкой в руке вышел на террасу. Друзья посмотрели ему вслед.

– Чего с ним? – удивился Сергей. – Я что-то не так сказал?

– Может, настроение у него плохое? – предположил Павел. – Если бы у тебя такая дрянь на спине выскочила, ты бы жизни не радовался. Пойду поговорю с ним.

– Не стоит, пусть побудет один.

Антон нервно повел плечами, боль в спине после выпитого исчезла. Осталось лишь неприятное ощущение, будто между лопаток наклеен лист плотной бумаги. Хотелось содрать его ногтями.

Тихо шумел ветер, в конце улицы дачного поселка горел одинокий фонарь. Его свет, пройдя сквозь листву, рассыпался на тысячи острых иголок-лучиков. У самого леса по шоссе двигались огоньки. В рассеянном свете фонаря беззвучно возникла тень. На перила опустилась огромная бесцветная бабочка, словно сошедшая с пленки черно-белого фильма. Узор на сложенных крыльях напоминал оскал черепа.

– Ты к кому прилетела? – тихо спросил Антон и коснулся ногтем матовых крыльев.

Бабочка вздрогнула, но не улетела.

– Эй, – прошептал Полуянов, – вали отсюда.

И тут мотылек вспорхнул, влетел в комнату, сделал круг над столом и, коснувшись головы Сергея, улетел в ночь.

Советник Патриарха Андрей Холмогоров, прищурившись, всматривался в дорожный указатель. «Лихославль». Дорожная карта лежала рядом с Андреем Алексеевичем на сиденье.

Холмогоров съехал на обочину. В здешних местах, в деревне Погост, ему довелось бывать всего один только раз пять лет назад с инспекцией. Многое изменилось с тех пор. Тогда коттеджи вдоль дороги только начинали строиться, теперь же в них жили люди.

«Где-то здесь».

Наконец на карте отыскался нужный поворот. Черная ниточка проселочной дороги вела к деревне Погост. Стоило съехать с шоссе на проселок, и сразу все вспомнилось. Новая жизнь кончалась вместе с асфальтом автомагистрали «Москва – Петербург». В открытое окно автомобиля врывались запахи цветов, скошенных и нескошенных трав и близкого дождя. Горизонт потемнел, и Андрей Алексеевич подумал: «Хорошо бы успеть до дождя. На проселке можно застрять, и тогда без трактора не выбраться».

Но ехать быстрее не получалось. Дорога петляла, колея была выбита, того и гляди, застрянешь. Пришлось посторониться: навстречу Холмогорову ехал старый грузовик. Водитель с интересом всматривался в незнакомую машину с московскими номерами. На проселке чужаки попадались редко. Гриша с завистью посмотрел на новую машину и покрепче прикусил мундштук папиросы, перекинув ее из одного угла рта в другой.

Грише понравилось, что незнакомец на дорогой машине уступил ему дорогу. В, знак благодарности он вскинул руку и кивнул. Кепка съехала на глаза, и, ответил ли ему Холмогоров, Гриша не заметил.

Воздух сделался прохладным от приближающегося дождя, небо на горизонте уже зачеркнули косые линии. Машина въехала на пригорок. Впереди мелькнули купола церкви и тут же скрылись, когда машина нырнула вниз.

В лицо ударило слепящее солнце, и советник Патриарха зажмурился. Когда открыл глаза, то увидел идущего посередине дороги мальчика.

Мальчишка не смотрел по сторонам, не оборачивался, упрямо шлепал босыми ногами по мелкому пылящему песку. В одной руке он держал самодельную удочку, в другой – пластиковое ведерко.

Холмогоров дважды просигналил. Мальчишка так и не обернулся, не уступил дорогу. Пришлось остановиться.

– Эй, приятель! – окликнул Холмогоров юного рыбака. – Ты что это размечтался и старшим дорогу не уступаешь!

Мальчишка вздрогнул и медленно обернулся.

Он смотрел на Андрея Холмогорова широко раскрытыми глазами, на губах застыло подобие виноватой улыбки.

– Я тебе сигналю, а ты не слышишь?

– Слышу, – пожал плечами мальчик, сходя в сторону. – Проезжайте.

– Ты, наверное, из Погоста?

– Да, – односложно ответил мальчишка.

– Садись, подвезу, мне тоже туда.

Мальчик задумался, посмотрел на длинную удочку и спросил:

– А ее как? Она же в машину не влезет.

– Пристроим, – Холмогоров опустил стекло в задней дверце и сам примостил удочку. – Здесь поле, никого не зацепим.

В глазах деревенского мальчишки не читалось обычных радости и удивления. Юный рыбак старательно обтер ноги от налипшего песка и пристроил на полу машины ведерко, до половины налитое водой. В нем плавали две рыбы – небольшой язь и окунь.

– У тебя удачный улов? – Холмогоров тронул машину с места. Вода плеснулась, мальчишка прикрыл ведро ладонями. – А зовут тебя как?

– Илья, – бесстрастно ответил мальчишка, словно учителю в школе.

– Меня Андрей Алексеевич. Будем знакомы. Где дом священника, не подскажешь? Отца Павла? – уже когда подъезжали к деревне, поинтересовался Холмогоров.

– Я покажу, – как-то отрешенно проговорил Илья.

– Илья, о чем ты так сильно думал? Словно стихотворение вспоминал, которое тебе в школе задали?

– Не знаю. Шел себе и шел. Здесь остановитесь, вот дом священника.

Холмогоров съехал с деревенской улицы на траву и остановил машину у ворот.

Илья, бережно придерживая ведерко, боясь расплескать воду, выбрался из машины, закинул удочку на плечо и, бросив «спасибо», шагнул в открытую калитку.

«Странный какой-то», – подумал Холмогоров, глядя в спину мальчику.

Он ступил на траву, захлопнул дверцу и вздрогнул от отчаянного, пронзительного женского крика:

– Сынок!!! Сынок!!! – неслось со двора по деревенской улице.

Крик был настолько отчаянным, что у Холмогорова сердце сжалось.

«Что такое?» – подумал Андрей Алексеевич, подходя к калитке.

Илья стоял у крыльца, держа в одной руке пластиковое ведро, в другой ореховую удочку.

Женщина в черном стояла перед ребенком на коленях, крепко прижимая его к себе. Ее плечи вздрагивали от рыданий. Она, не останавливаясь, произносила одно и то же слово:

– Сынок.., сыночек…

Мальчишка же при этом оставался безучастным, словно слова относились не к нему, а к кому-то постороннему, здесь не присутствующему.

– Сыночек, где же ты был?

– На рыбалку ходил, – вдруг сказал мальчик все тем же бесстрастно-холодным голосом. – На рыбалку ходил.

– Ах ты мой маленький! – женщина вскочила с колен и принялась целовать сына в лицо, в лоб, в макушку, при этом ощупывая его руками и прижимая к себе. – Илюша, это же я, твоя мама!

– Знаю, – спокойно ответил ребенок. – Я тут рыбу поймал, вот, смотри, в ведерке, – мальчик поставил ведерко и указал на него рукой.

Холмогоров вошел во двор. Женщина посмотрела на него так, словно это было дерево, вдруг зашумевшее листвой, и тут же вновь принялась обнимать ребенка, заглядывая ему в глаза.

,:. – Мне больно, – голова кружится. сказал мальчик, – у меня – – Идем в дом. Идем же, родной, в дом.

– Рыбу надо взять, слышишь, мама? Рыбу нельзя оставлять.

– Возьмем твою рыбу, не волнуйся, – попадья подхватила ведерко и вместе с сыном, не отпуская его руку, не разжимая пальцы, пошла в дом.

Андрей Алексеевич Холмогоров в растерянности стоял посреди двора. Он наклонился, поднял удочку, приставил к стене дома у крыльца.

Весть о возвращении младшего сына приходского священника Павла Посохова облетела Погост как ветер. Люди потянулись к дому батюшки. Сам отец Павел прибежал из церкви, запыхавшийся, с покрасневшим лицом, по лбу и по щекам катились крупные капли пота, из глаз капали слезы. Он увидел у крыльца машину с московскими номерами, вбежал во двор.

• Предыдущая
• 22/66
• Следующая