Смерть за хребтом - Белов Руслан - Страница 33

• Предыдущая
• 33/84
• Следующая

– Хотел бы я в это верить... – усмехнулся Сергей. – А почему ты так считаешь? Цыганка нагадала?

– Опыт, дорогой! Смерть вокруг меня не ходит.

– Ну-ну...

– Нет, серьезно. Я понял это, как в геологии начал работать. Только в 75-ом со мной были три случая, один за другим... Потому и запомнились, наверное.

Прикиньте сами, в том году, в конце мая, я впервые в жизни пришел документировать забой, на пятой штольне это было. С горным мастером пришел, как и полагается по технике безопасности. Он ломиком основательно прошелся по кровле и стенкам, заколы снял, и разрешил работать. И ушел пить чай в дизельную. А я остался гордый сам собой: как же, не какую-то там канаву или керн документирую, а штольню, тяжелую горную выработку, да еще по рудному телу идущую! И вот, в обстановке необычайного душевного подъема я забой зарисовал и за развертку штрека принялся. И тут мне компас понадобился, элементы залегания[47] разломчика одного замерить. Похлопал по карманам, посмотрел в полевой сумке – нет нигде. Оглянулся вокруг и в ярком луче фонаря увидел компас у забоя. Забыл, оказывается, его на камешке, когда там азимуты мерил. И только я шаг ступил в сторону забоя, как с кровли чемодан упал килограмм в триста, и аккурат на то самое место, где я только что стоял! Упал и только самым своим краешком карман моей штормовки зацепил и оторвал... Я только и услышал звук рвущейся ткани и “шмяк!”.

А неделей позже рассечку переопробовал на второй штольне. Часа три ковырялся, потом поболтал немного с буровиками, они в камере напротив бурили, и на обед пошел. Кто-то из проходчиков улара[48] здоровенного застрелил, и повариха обещала его в суп вместо тушенки, всем надоевшей, положить. И вот, когда я крылышко улара обгладывал (самый краешек, ведь птицу на двадцать человек делили) приходят буровики и говорят:

– Счастливый ты! Как только звуки твоих шагов затихли (резинки по рудничной грязи громко чавкают), рассечка твоя села. Обрушилась начисто!

Но, по сравнению с третьим случаем, все это чепуха. Клянусь, до сих пор поверить не могу... В общем, через неделю после обрушения рассечки спускался я с мелкашкой с Тагобикуля. Шел по небольшому водораздельчику и сурков высматривал. Увидел одного и с ходу вдарил ему в бок. Он закрутился у самого обрыва, а я, дурак, с мыслью одной: “Свалится, гад, тащись потом за ним!” к нему бросился. И, когда он уже в обрыв летел, попытался его схватить. И полетел за ним вниз головой и руками вперед. Все! Никаких вариантов! Представляете – вниз головой в двадцатиметровый обрыв. И без всяких деревьев и кустов, которые в фильмах приключенческих спасают... Но чудо: через три, ну, вру, два с половиной метра свободного полета я ударился обеими руками о небольшой карнизик, они, руки (клянусь, не я!) сами по себе оттолкнулись и я, сделав в падении сальто в воздухе, крепко стал на ноги в двух метрах ниже на следующем карнизе! Карнизе шириной всего пятнадцать сантиметров! Это невероятно, тем более за всю свою жизнь я не сделал ни одного сознательного сальто! Я до сих пор не могу в это поверить!

– Завтра поверишь, – презрительно выдавил из себя Житник. – И бессмертность свою проверишь. Треплешься, почем зря, вместо того, чтобы о боге подумать.

– Зачем проверять? – расхохотался Кивелиди. Его давно уже проверили и от армии освободили. Да, Черный? По статье 2б, кажется?

– “Годен к нестроевой в военное время”, – подтвердил я. – Правда, я ее снял лет десять назад, потом билет военный выстирал и новый получил. Теперь я простое пшено перед вами, господа обер-лейтенанты.

– Так ты, что, псих подпольный? – подумав с минуту, нарушил возникшую тишину явно насторожившийся Житник. – Не только бессмертный, но и контуженный?

– Ага! Только особенный, конечно, псих, романтический, можно сказать. Бегаю я, вернее, когда-то бегал по ночам. Лунатик по-простому или сомнамбула по научному.

– И давно ты бегал последний раз? – не отставал Юрка, несколько успокоившись.

– На Кумархе, Юра, на Кумархе, – заулыбался я, решив удовлетворить любопытство Житника. – Слушай:

В 76-ом вел я 2-ой штрек 5-ой штольни по 10-му рудному телу. После второй отпалки вошли в зону мощного разлома, два дня вода из него хлестала. Подождали пару дней, пока вытечет, дальше пошли, а за разломом жилы не оказалось. А что за разлом – сдвиг, сброс или взброс – не поймешь: нет в его зоне никаких борозд и зеркал скольжения[49]... И не поймешь, следовательно, куда поворачивать, где жилу искать... А проходчики сзади стоят, “Давай, – говорят, – соображай быстрее, нам до конца месяца надо еще пятьдесят метров пройти”. А ошибиться нельзя – повернешь не в ту сторону, придется обратно крутить, а это – потеря времени, да и катать породу по штреку буквой “зю” изогнутому тоже удовольствие небольшое, вагонетки бурятся[50]... Постучал я молотком и безо всякой идеи пошел в камералку погоризонтные планы[51] и планы опробования изучать. И заснул далеко заполночь, так и не решив в какую сторону поворачивать. А утром прихожу в забой, глаза еще не протерев, и вижу, что проходчики влево повернули и по второму разу уже обуривают. Я к ним бросился, кулаками размахивая.

– Кто велел, вашу мать!!? – кричу.

– Как кто!!? – отвечают, ошеломленно на меня глядя. – Ты же сам ночью приходил и велел влево рельсы гнуть???

Ну, думаю, и хрен с вами, надо же куда-то поворачивать... Поднялся в палатку и вижу: на доске моей чертежной план погоризонтный лежит, кнопочками приколот! А я ведь его точно перед сном в тубус убирал! Подлетаю к столу и глазам своим не верю: этот не поддававшийся участочек со злополучным разломом отрисован на плане полностью! И жила, и секущий ее разлом. И стрелочки маленькие, на левый взбросо-сдвиг указывающие, по бокам его нарисованы. Вот так вот... Во сне нарисовал по журналам документации штрека, по разрезам и по памяти или наитию. И все точно. И во сне же на штольню потом спустился, и распоряжения проходчикам отдал. Через пять отпалок снова на потерянную жилу вышли...

– Все это замечательно, – равнодушно зевая, продолжил беседу Сергей, – но как ты с “2б” в военном билете ежегодную медкомиссию проходил?

– А никак! На справке Чернов Р.А. исправлял на Чернова К.А. и Ксению Алексеевну посылал. И потому в моей справке, разрешающей работать в высокогорных условиях и на подземке, всегда была отметка гинеколога “Здорова”... Но за семь лет ни одна экспедиционная крыса этого не заметила.

– Так, значит, лунатик ты... Больной, значит, – задумчиво подвел черту Житник.

– Не знаю. Наверное, больной. Я и по жизни хожу, как лунатик. Ничего не вижу, на все натыкаюсь, ничего не понимаю... И никуда не могу прийти... И луну люблю во всех вариантах. Завораживает она меня. Вот такие вот дела. Ну ладно... – зевнул я. – Доверь вам потаенное... Всю жизнь дразнить станете...

– Всю жизнь – это до завтра, – усмехнулся Житник уже в полусне. – Или до послезавтра.... Все... Отбой.

Не успели, однако, мы устроить головы на бедрах и животах друг друга, как крышка нашей ямы откинулась и в свете полной луны мы увидели Лейлу и молодую женщину, по виду – русскую. Не говоря ни слова, они спустили нам жердяную лестницу. Мы быстро поднялись по ней и, оглядываясь по сторонам, пошли к воротам. Перед ними чавкали два уважительного вида волкодава. Женщина подошла к одному из них, почесала за ухом. Волкодав, недовольный вмешательством в трапезу, глухо зарычал. Бочком, бочком мы миновали собак, и подошли к нашей машине, стоявшей в соседнем дворе.

– Ты сядешь? – коротко спросил Юру Сергей.

– А кто еще? – презрительно ответил ему Юрка, одинаково хорошо водивший все виды автотранспорта.

Он открыл дверь кабины и чертыхнулся:

• Предыдущая
• 33/84
• Следующая