Истребители - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 1

• 1/97
• Следующая

Мы вышли из магазина и молча остановились. Я перехватил громоздкий сверток из руки в руку и вопросительно посмотрел на нее: «Куда бы ты теперь хотела?»

Валя стояла в нерешительности, поглядывая на покупку. Я кивнул в сторону ресторана.

— Конечно, — согласилась она, — ведь у меня дома ничего не приготовлено… Но мне так не терпится примерить обновку, что я готова остаться без обеда…

— Это, Валечка, не уйдет. Покупку стоило бы обмыть…

Ее похудевшее лицо было оживленно, на щеках выступил румянец. Мне очень хотелось поддержать в ней это приподнятое настроение…

Ресторан мы покинули с тем добродушным и довольным настроением, какое бывает у людей после хорошего обеда.

— Автобус! Бежим!..

Мы помчались вперед так резво, как могли, и все же…

— Ушел, — разочарованно, с детской обидой в голосе, проговорила Валя. Ее темные глаза потускнели.

— Не обращай внимания, здесь по выходным всегда так, — поспешил я с объяснением. — Поверь, это даже к лучшему. Я знаю тут тропку через лес, выйдем прямехонько к гарнизону…

Стоял конец мая, держались мягкие, погожие дни.

— Только так, — поставила она условие, — половину дороги пакет несешь ты, половину — я.

Выйдя из города, мы вступили в тишину леса. Вековые деревья, торжественные и величавые, шептались о чем-то своем, старая вырубка, заросшая высокой травой, пестрела цветами. Вдоль тропки поднимались кусты иван-чая, заросли малины жались ближе к опушке. Щебет птиц, цоканье кузнечиков… Как хороши лесные поляны в весеннюю пору!

Я положил на землю покупку и свернул с тропинки, чтобы набрать букет цветов. Рвал не то, что попадалось под руку, а с выбором — броские, яркие, самые веселые цветы, какие поднялись на прогалине. Валя приняла от меня душистую охапку и стала укладывать нежно-зеленые стебли в букет. На ее исстрадавшемся лице наконец-то я уловил улыбку.

На днях мы похоронили ребенка, нашего первенца.

Потрясенная, она утратила ко всему интерес, впадала по временам в какое-то забытье, на глазах худела. Не в моих силах было рассеять ее, отвлечь. И вот только сегодня, сейчас, в этом тихом лесу, она словно начала оживать: в глазах светился тот сильный, мерцающий блеск, которого я в них давно уже не видел…

— Хорошо, что мы не попали на автобус, правда? Здесь неподалеку есть большое озеро, хочешь, пойдем туда?

— Нам и здесь неплохо, кругом лес .. И потом, я смотрю, летчики вообще хорошо живут, всем обеспечены: квартиры отличные, клуб вон какой выстроили…

— Не везде так, Валечка. Кое-где наш брат живет в землянках, в бараках и даже без семей. Это нам пока повезло: живем в благоустроенном гарнизоне… Помнишь, только поженились, приехали в Монино, и комендант гарнизона сразу вручил нам ключи от комнаты…

— Я тогда очень удивилась, — живо отозвалась Валя и с сожалением добавила: — Теперь я каюсь, что не приехала к тебе в училище, в Харьков. На год раньше стали бы жить вместе… А то как поженились, так почти все врозь да врозь… Я так рада, что тебя отсюда никуда не собираются переводить.

— Как знать, — нерешительно протянул я и подумал: «Может быть, сказать сейчас?

…Она все обо мне знает. Знает мое детство, как я жил с матерью и работал в деревне, как семнадцати лет принял участие в коллективизации и борьбе против кулачества. Знает, как ушел в город, имея за плечами сельскую школу, как четыре года спустя нашел свое место в жизни, твердо решив посвятить себя партийной работе. Я рассказывал ей об учебе в комвузе и о том, как по партийной мобилизации был направлен в авиационную военную школу, хотя прежде никогда не думал, не имел никакого желания учиться на летчика; но воля партии для меня — закон.

И вот теперь, военный летчик по профессии, я, естественно, хотел быть на передовых позициях, мечтал принять участие в боях на стороне республиканской Испании и революционного Китая. Недавно два моих товарища по летной школе уехали в Китай, чтобы сражаться против японских захватчиков. Я попросил, чтобы меня тоже послали в Китай. Отказали; предложили поехать на Дальний Восток. Там граница и пахнет порохом. Я с радостью согласился. Вот этого-то Валя пока и не знает — смерть дочки отодвинула, сделала на какой-то срок невозможными все разговоры, связанные со службой. Теперь она сама, первая, спросила меня… Пожалуй, сказать надо сейчас. Как лучше — это сделать?

Решил ничего не утаивать, сказать обо всем прямо.

Она слушала внимательно, не перебивая.

— Что же, — пожала Валя плечом, — земляночка, наверное, там для нас найдется?

Я и раньше был в ней уверен. Но эта ее готовность следовать за мной куда угодно, высказанная так просто, глубоко тронула.

— Вот наши потайные врата, — сказал я с деланной беспечностью, чтобы не показаться расчувствованным, раздвигая лаз в колючей проволоке, ограждавшей территорию гарнизона. Если бы Валю задели острые шипы, боль испытал бы и я — так мне казалось в ту минуту. Она миновала преграду легко.

— Скажи, ты действительно теперь чувствуешь призвание к полетам? Или тебя заставляет летать необходимость?

Я молчал.

— Ведь в летном деле, как и во всяком другом, нужен талант? — осторожно спрашивала Валя.

— Призвание, талант!.. В авиации, знаешь ли, эти слова чаще всего повторяют задавали да лодыри. Человек, как появляется на свет, умеет только кричать да конечностями дрыгать. Если и дальше ему ничего не показывать, то он, как звереныш, будет всю жизнь есть да спать. А если с детства с ним заниматься, то можно любые задатки развить. Я имею в виду здорового ребенка, конечно. Все зависит от воспитания. Что посеешь, то и пожнешь…

— Это наши дома? — грустно спросила Валя.

Я спохватился, неловко вышло, кажется, у меня насчет ребенка.

Я поправил темно-синюю пилотку, разогнал складки под ремнем гимнастерки.

— День отдыха, а все почему-то по домам сидят, — заметила она.

— Могли уйти в город, как и мы с тобой. А потом, сейчас по распорядку — послеобеденный отдых.

Аллеи и площадки, в такое время обычно людные, были непривычно пусты.

Из замочной скважины нашей двери торчала бумажка, свернутая трубочкой. Пока я доставал ключ, Валя вынула записку.

• 1/97
• Следующая