Истребители - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/97
• Следующая

Громко играла радиола, зал был ярко освещен, слышались смех, приглушенные разговоры.

Мы с Холиным забрались в уголок. Я наблюдал за парами, сожалея, что не умею танцевать.

Рослый, с густой шевелюрой, летчик легко вел маленькую девушку. Стараясь быть повыше, она тянулась на носочках, что делало ее напряженной, даже неуклюжей. Летчик что-то сказал ей, она опустилась, и мы с Холиным увидели, какая она статная. По ее раскрасневшемуся лицу было видно, что танец ей доставляет немалое удовольствие. Летчик, как ни высок относительно своей маленькой партнерши, благодаря своему умению идти г, танце с какой-то необыкновенной легкостью ничуть не стеснял девушку, и она, наперед угадывая каждое его движение, была удивительно ему послушна. Пара хотя и подобралась не по росту, по искусству танца равных себе не имела. Все невольно обращали на них внимание.

Когда радиола заиграла вальс, танцующим стало тесно.

Иван Красноюрченко в этой стремительной карусели совсем преобразился. В надутых, как пузыри, широких бриджах, прихватив полную блондинку, он не вальсировал, а, казалось, катился по залу. Странно было видеть столько прыти в этом внешне неповоротливом человеке.

— А хорошо после шестидневного путешествия размяться, — сказал я Холину. И сразу же осекся, едва взглянув на помрачневшего летчика: стало ясно, что на душе у него скребут кошки.

Через минуту я опять обратился к нему:

— Пошел бы потанцевал, ты ведь умеешь.

— Что-то не хочется, — вяло ответил Холин. — Домой пойду.

— Зря… Смотри, как люди веселятся…

Тяжело вздохнув, я нехотя встал, бросив беглый взгляд на соседку. Она тоже поднялась и смело, с улыбкой подошла ко мне.

— Что вы!.. Я, к сожалению, не танцую…

— Вот и хорошо! — точно обрадовалась она. — Я тоже…

Неуверенно двинулся вперед.

— Отлично! Вы будто всю жизнь танцами занимались!

Я только сейчас, собственно, разглядел ее, эту молоденькую, смуглолицую, хорошенькую девушку. Ее непосредственность обезоруживала, а старательность, с которой она, оставаясь ведомой, направляла все мои движения в такт музыке, придавала этому занятию интерес и даже поднимала уверенность… Между прочим, это был мой первый настоящий танец за всю двадцатишестилетнюю жизнь.

Мы познакомились. Девушку звали Зина. На танцы она пришла вместе со своей сестрой Гирой, и я немедленно был представлен той.

— Проводите нас до дому? — спросила Зина.

Мы вышли из клуба. Было тихо. Даже здесь, в авиагородке, чувствовалась свежесть таежной ночи. В воздухе веяло бодрящим хвойным ароматом. Деревья в темноте, уходя стволами ввысь, напоминали Каких-то Могучих великанов, безмолвно стерегущих отдых людей. На северо-западе чуть догорал бледный остаток зари, проступали зубцы Яблонового хребта.

— Как здесь все прекрасно, чисто!.. — тихо и удивленно произнесла Зина.

— Вы разве нездешняя?

— Нет! Я на днях приехала к сестре, и, как назло, все куда-то улетели… Говорят, в Монголию. Вы не знаете?

— Нет, — насторожился я.

Новость, услышанная впервые, невольно связалась с недавним правительственным сообщением о готовности советского народа защищать границы Монгольской Народной Республики, как свои собственные. Но ведь переброска воинских частей, если она происходит, осуществляется в глубокой тайне…

— А откуда вам известно насчет Монголии?

— Когда дело касается мужей, — жены лучшие разведчики. У мужа Гиры никогда не было карты Монголии, а тут вдруг появилась, и вслед за тем он улетает… Разве это ни о чем не говорит?..

«Действительно, — подумал я, — трудно скрыть перелет нескольких десятков самолетов: это ведь не мотыльки…»

— А потом, — продолжала Зина, — соседка по квартире приехала из Читы, где лежала в госпитале. Так вот, она рассказывала, что из Монголии привезли раненых — воевали с японцами…

Я слушал словоохотливую Зину и не мог не верить ее бесхитростным сообщениям. «Наверно, и наш путь в Монголию».

— Я вижу, не только жены, но и их сестры хорошие разведчики… А вы замужем?

— Нет еще, — с подкупающей простотой ответила Зина и вдруг порывисто, с острым любопытством спросила:

— Вы насовсем прибыли сюда?

— Не знаю…

— Ну вот и наш дом, — сказала Гира.

Расставаясь, я не мог подумать, что через несколько лет доведется встретиться с Зиной в такой обстановке, которую в тот вечер вряд ли я мог и представить себе.

В казарме уже готовились ко сну. Моим соседом по койке оказался Василий Васильевич. Раздеваясь, он иронически заметил:

— Понятно, приему ты в бильярдную не пришел. Танцами увлекаешься! Не ожидал, комиссар…

— Звонил в штаб? — спросил я. — Что-нибудь выяснил? В Монголии, говорят, наши уже воюют с японцами…

— В штабе тоже ничего не знают… А вообще-то обидели нас. Наверняка придется здесь припухать… Ну ничего, — подбодрил он себя, — будем охотиться!

И Василий Васильевич начал рассказывать охотничий анекдот. Завязался, как в шутку иногда называли такие сборища говорунов, «банчек». Видя, что .командир в хорошем настроении, кто-то спросил:

— А нас скоро отсюда… высвободят?

Василий Васильевич нахмурил светлые брови и отрывисто, недовольно бросил:

— Приказано ждать у моря погоды.

И тут же шумно поднялся, пошел умываться. По нетвердой походке нетрудно было догадаться, что наш комэска выпил, и крепко.

Красноюрченко, выразительно проводив взглядом Василия Васильевича, с тревогой в голосе сказал:

— Опять начинается. Теперь добра не жди!

Обращенное ко мне, комиссару, это предупреждение требовало каких-то действий. Каких?

Василий Васильевич — прямая и вместе с тем сложная натура.

Одно время у нас, молодых летчиков, сложилось мнение, что И-16 очень строг в управлении и может на любой высоте и скорости непроизвольно свалиться в штопор. Василий Васильевич с нами не согласился. Нет, твердо возразил он, этот самолет, как никакой из всех предшествующих, послушен воле человека. Только И-16 любит, чтобы его хорошо понимали. Тогда он готов делать все безотказно. Летчик не может жить в дружбе с самолетом, если он не постиг всех его капризов.

• Предыдущая
• 4/97
• Следующая