Под нами Берлин - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 38
- Предыдущая
- 38/127
- Следующая
Именно сейчас он должен свое умение сосредоточить на посадке. Лихость же или просто вспышка радости сняла с него собранность. Он ослабил внимание и при расчете на посадку допустил большой перелет. Приземлиться теперь он мог только на границе аэродрома, а это значит при пробеге обязательно выкатиться с летной полосы и на большой скорости наскочить на окопы, оставшиеся еще от фашистов.
Такая ошибка, как ее просто называют промаз, легко исправляется, если дать мотору полную мощность. Летчик не садится, а делает повторный заход. Сейчас же Лихолат упорно снижался.
Мы с Василякой побежали к руководителю полетов, чтобы тот приказал Лихолату не приземляться, а уйти на второй круг.
Руководитель полетов, видя аварийное положение, без нашего вмешательства уже во все горло кричал в микрофон:
— Уходи на второй круг! Уходи! — Максим то ли не слышал, то ли у него отказал приемник, упорно снижался. — Газ давай! Газ! — непрерывно неслись тревожные команды по радио.
Наконец летчик понял, что садиться нельзя, и дал газ. На старте все видели, как из мотора выскочили черные язычки копоти и спасительный звук стал нарастать. Уже послышались вздохи облегчения и ядовитые реплики в адрес Лихолата, но тут же голоса начали гаснуть и обрываться на полуслове. Все замолчали. На старте стало тихо. Мотор у Лихолата не набирал сил и не тянул. Самолет на высоте пяти-шести метров как будто застыл над землей и, казалось, вот-вот потеряет равновесие и упадет.
Несколько секунд напряженного молчания. Каждый ломает голову, что же с мотором. Переохладился? Тогда он, выбрасывая несгоревший бензин, словно захлебнувшийся пловец, чихал бы и отфыркивался. Однако он работал ровно, только приглушенно, словно тратил всю свою мощность на что-то свое, внутреннее, упорно не желая передавать силу самолету.
Быстрее всех догадался, почему не тянет мотор, руководитель полетов и скомандовал:
— Лихолат, дай полностью вперед Р-7!
Р-7 — это регулятор оборотов винта. Управляется он летчиком при помощи такого же рычага, каким происходит управление и газом (мощностью мотора). Оба эти рычага находятся в кабине летчика вместе и должны двигаться одновременно. Сейчас же Лихолат дал только рычаг газа. Зная летчика, нетрудно догадаться, почему он позабыл о рычаге винта.
Много ли надо ученику, чтобы при сложной работе допустить ошибку? Один взгляд не в ту сторону, одна некстати пришедшая мысль или вспышка радости — и уже внимание к делу ослаблено. А самолет летит. Он требует от летчика на посадке непрерывных решений и действий. Лихолат на какую-то секунду отвлекся. Ритм чередований работ нарушен. Человек засуетился, и действия его стали беспорядочными. И вот результат — он никак не вспомнит про рычаг управления винтом. Теперь мотор отдает всю свою мощность, но винт не развернут на нужный угол, и его три лопасти, точно лопатки, бьют по воздуху, а не ввинчиваются в него. Тяга совсем малая. Самолет теряет скорость.
— Р-7 вперед, от себя! — продолжает кричать по радио руководитель полетов. А самолет уже не летит, а словно черепаха, ползет. Он кое-как перетянул границу аэродрома, и летчик, очевидно совсем растерявшись и не понимая никаких команд, уже по привычке, механически, как делал над этим местом и раньше, начал разворот вправо. И этого было достаточно, чтобы «як», потеряв всякую опору о воздух, точно обессилевшая птица, свалился на землю. Пыль, клубы метнувшегося кверху снега обозначили место падения.
— Все… — вырвалось у кого-то со стоном.
— И кто виноват? — Маленькие глаза Василяки: в упор смотрели на меня. В них — укор. Он крикнул руководителю полетов: — Машину мне!
В тот же день Надя Парыгина была переведена в другой полк.
Новый аэродром — новое место старта для боев, новые надежды.
Мы не знаем замыслов Верховного Главнокомандования, но мы имеем свои замыслы — наступать, и они не могли не выразить общего плана освобождения Родины. В этом был смысл всех наших дел и надежд. И все же, когда впереди появилось Ровно, грусть и гордость охватили нас. Новое всегда вызывает волнение своей неизвестностью.
Город уже под крылом. Небольшой, компактный и сверху почти весь от черепичных крыш кажется темно-рыжим. На вокзале заметно оживление — видны люди и машины, дымки от паровозов, цепочки вагонов. А вот западнее города, среди снега, узкой дорожкой чернеет рабочая полоска аэродрома.
Внимательно запоминая очертания Ровно, делаем круг над ним, как бы приветствуя жителей, и летим по железной дороге на Луцк; Ковель. Здесь нам по-хозяйски нужно изучить землю с воздуха: отсюда мы начнем наступление. Вспоминается тяжкое лето 1941 года. Ведь по этому маршруту (Житомир, Новоград-Волынский, Ровно, Луцк) наступали тогда на Киев фашистские колонны танков Клейста. Здесь произошло самое крупное танковое сражение начального периода войны с участием с обеих сторон около двух тысяч танков.
К северу от линии нашего полета темнеют сплошные леса. Местами, как лысины, сереют пятна. Это болота Полесья. Над ними в солнечном воздухе косматыми гривами, переливаясь разными оттенками цветов, стелется испарина глубинного дыхания земли. Особое внимание привлекло небольшое болотце, круглое, точно диск. В середине его темнеет проталина. Над ней шапкой стоит пар. Проталина к краям постепенно белеет и уже у опушки леса, как венец, сверкает яркой белизной снега. Сверху этот сверкающий венец кажется стенками вазы, а шапка испарения, окрашенная лучами солнца, — — сказочным букетом цветов с бесконечным множеством красок.
Великолепная игра природы!
Километрах в пятнадцати от села Киверцы, откуда отходит железнодорожная ветка на город Луцк, меня удивила потянувшаяся к нам из леса огненная струя. Стреляли из пулемета. Это мог делать только враг. Смотрю туда, откуда строчил пулемет. Струя огня исчезла. В лесу никаких признаков жизни. Но ведь стреляли зке? Странно. Эта местность и города Луцк и Ровно уже три недели как были освобождены нашими войсками.
Ознакомившись с новым районом, мы сели на аэродром. К нашему удивлению, здесь никаких признаков разрушений. Целы все небогатые сооружения: узкая взлетно-посадочная асфальтированная полоса, деревянный ангар, щитовые бараки, домики. Похоже, что все делалось на скорую руку и временно. Фашисты чувствовали, что долго жить им здесь не придется.
- Предыдущая
- 38/127
- Следующая
