Под нами Берлин - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 50
- Предыдущая
- 50/127
- Следующая
Глаза впились в «юнкере». Пора. Рывок! И мой «як»-уперся в бок противной туше с черным крестом. Чтобы не врезаться в «юнкере» и зафиксировать этот момент, создаю рулями скольжение. Сближение приостановилось. Серая голова вражеского бомбардировщика с угловатой массивной бородой водяного радиатора как бы распялась на серебристых нитях моего прицела. Огонь пушки и двух крупнокалиберных пулеметов «яка» пронзил тяжелую голову «юнкерса», еще не успевшую изрыгнуть пламя смерти на Хохлова.
Не теряя ни мига, я спрятал себя от возможных вражеских снарядов и пуль за броню спинки своего кресла и метнул «як» в сторону и вверх. Снова приготавливаюсь к атаке для защиты Хохлова. Но… защита уже :не требуется. «Фоккер», который пикировал на нас, кувыркаясь, горел, сзади меня.
— Васильич! Я как будто не опоздал? — раздался голос Сачкова.
Горел сбитый Хохловым «юнкере». И горел необычно. Он не пускал шлейф дыма и огня и не снижался, а подобно огненному шару, поднимался вверх. Потом взорвался и, оставив после себя черное облако, огненными кусками посыпался на землю. Второй «юнкере», сделав предсмертную горку, рухнул в лес. Остальные, точно сдунутые ветром, покатились на запад. Вслед за. ними пошли и «фоккеры».
Две-три минуты напряженной работы мысли, нервов и мышц, а сколько произошло событий!
Трое наших, не отпуская от себя противника, пошли на преследование.
— Кончать бой и всем пристраиваться ко мне! — подаю командуй, обозначая себя, машу крыльями. Мы снова все вместе. И вовремя: на пламенеющем закате появилась другая волна «юнкерсов». Под прикрытием пары «фоккеров» они шли ниже нас.
Атака! Атака без стиснутых зубов и прикушенной губы. Пожалуй, даже с торжеством на лице. Эти «лапотники» не долетят еще и до линии фронта, как повернут назад. После тяжелого сражения легкий бой, в чем-то похожий на игру, где ты победитель. Ты уже предвкушаешь победу, ты радуешься ей. Видишь врага поверженным.
После первого же нашего натиска фашисты поспешили освободиться от бомб. Бомбы упали на их территории.
Обычно, когда противнику удавалось нанести удар по нашим войскам, на аэродроме нас ждали неприятности. Сейчас все тихо и спокойно, как будто «юнкерсы» и не бомбили и не штурмовали нашу кавалерию. Капитан Плясун в донесении о вылете написал, что нами проведено два воздушных боя и сбито шесть немецких самолетов. Своих потерь нет.
— А почему не указал, что первая группа немцев нанесла удар по коннице? — спросил я у Тихона Семеновича.
— Вашей вины в этом нет.
Что правда, то правда. Но от этой правды погибшие конники не воскреснут и раненым не полегчает. Да, везде сильным быть нельзя.
Летный день у нас начинается, как у птиц, с рассвета, но мы встаем на час-полтора раньше. Горячий кофе или крепкий чай прогонит сонливость — и на КП. Получим боевое задание, разойдемся по самолетам, проверим их исправность — и, чуть только займется заря, мы уже готовы к вылету. И что интересно, никто из нас не привык просыпаться по времени, как это бывает в обыденной, нефронтовой жизни. Мы просыпаемся по команде. Такая команда обычно подается голосом дежурного или же шумом — моторов, которые прогревают техники на аэродроме, готовя машину к бою.
Сегодня, 22 марта, погода стояла явно нелетная, никто нас не будил, мы спали досыта и поднялись, когда уже давно занялся день.
Небо на фронте всегда, кажется, хранит тайну. На этот раз в нем не было никакой тайны, потому что для авиации оно было просто закрыто. В такое непроглядное ненастье летчики, словно подражая погоде, настроились на пасмурный лад и после завтрака все потянулись на нары подремать. Однако не успели еще лечь, как получили указание: техникам срочно прогреть моторы и проверить оружие; летчикам находиться на КП и быть готовыми к вылету.
Через несколько минут землю, небо, воздух — все заполнил оглушительный рев моторов, тревожный, раскатистый грохот пушек и сухой треск пулеметов. Вихри брызг, грязи, снега, раздуваемые винтами машин, носились по аэродрому.
Но вот напор шума и вихрей спал. Установилась тишина. Однако в этой тишине уже не чувствовалось покоя, в ней угадывалась тревога. Боевая тревога. В эти неясные минуты ожидания опытные летчики не любят говорить. Они, как спортсмены перед стартом, Уже внутренне собранны и ждут команды.
Сейчас тревога усиливалась непогодой. Из тяжелых, низких облаков непрерывно сыпался не то снег, не то дождь. Командование прекрасно понимало, что не каждому летчику по силам подняться в небо в таких сложных условиях. Однако почему весь полк приведен в готовность?
Очевидно, предстоит какое-то важное и неотложное задание, и, может быть, лететь придется всем.
Мы сгрудились у землянки командного пункта около подполковника Василяки. «Старики» чуть в сторонке в молчаливом ожидании с деловой, хозяйской настороженностью смотрят на него; молодежь, желая напомнить о себе, подошла ближе.
Эх, ребята, ребята! Да если, бы вы познали не теоретически, а практически, как сложен, а порой и невозможен полет при такой коварной погоде, то не маячили бы сейчас перед глазами командира с таким видом — не забудьте нас: мы ко всему готовы.
Зеленые юнцы. Обидное слово, оскорбительное. Его наверняка изобрели зазнайки или пошляки, которые, как — правило, трусы и завидуют бесстрашию юности. Юность — это не обузданная опытом сила. Она всегда готова любой ценой изведать неизведанное, а каждая ошибка делает человека мудрей. Не зря говорят: не испортишь дела, мастером не будешь. И все же, если бы в авиации установить порядок: хочешь — лети, авиация сама бы себя погубила.
Василяка прекрасно понимал, что сейчас всех в первую очередь интересует метеосводка, поэтому сразу сообщил:
— Метеоколдуны обещают улучшение погоды. Задание на вылет вот-вот должны дать. А сейчас пока все спуститесь на КП, в комнату отдыха, и изучайте маршрут на Вроды. Наверное, придется лететь туда. Там уже. ясно..
И действительно, природа словно пошла навстречу, нашим желаниям. Видимость значительно улучшилась. Ваеилякй вскоре пришел к нам в комнату и позвал меня. Мы вышли из землянки. Он поднял голову:
- Предыдущая
- 50/127
- Следующая
