Под нами Берлин - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 55

• Предыдущая
• 55/127
• Следующая

Предположим, из-за непогоды мы не выполнили задания. Никто бы не сделал упрека. Наоборот, командование бы подтвердило, что мы поступили правильно. И все же «но» осталось бы. Мы, непосредственные исполнители, сами были бы недовольны собой: нас мучила бы совесть, что мы не все сделали, чтобы нанести Удар по врагу. Очевидно, это «но» подчас имеет больше «ил, чем холодная логика. Борьба с фашистами сейчас Для нас стала потребностью, страстью, поэтому часто в небе, когда советчик тебе — только твоя совесть, рассуждение об опасности и военной целесообразности уступает велению сердца. А на войне сердце не всегда надежный советчик. Здесь должен решать трезвый разум, поэтому я вместо ответа командиру полка спросил:

— Вы слышали наши переговоры с Павлюченко?

— Слышал.

— Мы были увлечены полетом, а вы находились у радиостанции, на КП, и могли более объективно оценить : лететь нам или нет?

— Не знаю, не знаю, — вздыхал Василяка. — А метеорологи? Как они нас подвели. Не зря про них ходит анекдот. В одном авиационном гарнизоне жил одинокий очень набожный старик. К нему часто ходили летчики узнавать погоду. Старик редко ошибался. Он заболел. После соборования летчики спросили его: «Дедушка, открой нам перед смертью свои секреты, как ты узнавал погоду?» — «Очень просто, дети мои. Я всегда говорил противоположное тому, что обещали метеорологи».

Владимир Степанович своим рассказом разрядил обстановку. Посмотрев в маленькое окно землянки, где уже темнело, он спросил:

— Нигде не обедал?

— Нет.

— Я тоже. — Он показал на дверь в соседнюю комнату. — Пойдем, пообедаем.

В комнате отдыха, служившей нам и аэродромной столовой, было темно. Я зажег трофейную плошку со стеарином. Стол был накрыт на шесть человек, летавших на задание, и на командира полка. В углу на нарах кто-то спал.

Василяка перехватил мой взгляд :

— Это Иван Андреевич, — усаживаясь на скамейку, шепотом, чтобы не разбудить Хохлова, пояснил он. — Летчики ушли в барак, а он остался отдохнуть. И даже не стал обедать. Паренек с избытком хватил страху. Наверное, с час виражил над оврагом. Сел — и ни слова: язык отнялся. Бледный, глаза красные, остекленевшие. И молчит. Летчики теребят его, а он словно окаменел. И только молоденькая медицинская сестра вывела его из шока.

Я удивился такому обороту. Однако получилось все просто. Хохлов стеснялся девушек. Он иногда заикался и в обыденной жизни, а с девчатами особенно. На этот раз, когда летчики пытались вытянуть из него хотя бы одно слово, подбежала медицинская сестра и защебетала: «Ванечка, Ванечка, что с тобой?..». Расстегнула на нем меховую куртку, добралась до нательной рубахи… Иван от прикосновения девушки невольно заморгал глазами, лицо начало розоветь, потом вспыхнуло. Многие рассмеялись. Иван Андреевич тоже. И заговорил.

Есть мне не хотелось, и я подошел к Хохлову. Он лежал на спине, подложив руки под голову. Я снял с себя шлемофон, приглаживая волосы рукой, сел около Ивана. У меня на ладонях остались пряди волос.

Василяка, увидев это, заметил:

— Не ясно ли, почему у летчиков рано перестают виться чубчики?

Глядя на друга, дышащего спокойствием, мне нестерпимо захотелось спать. А обедать? Когда все страсти позади, возбуждение спадает, валит сон.

Разбудили нас с Хохловым на другой день. Нужно было снова лететь на Броды. Танки противника теснили наши войска.

На рассвете 21 марта главная группировка 1-го Украинского фронта возобновила наступление. Введенные в сражение три танковые армии стремительным ударом на Карпаты рассекли немецко-фашистские войска. В то же время 2-й Украинский фронт вышел к реке Прут — границе Советского Союза с Румынией, тем самым отрезал пути отхода противника на юг и обеспечил 1-му Украинскому фронту окружение крупных вражеских сил. 3-й Украинский фронт в районе Херсона очистил от противника последний участок Днепра и, овладев Николаевой, развил наступление на Одессу. Правобережная Украина в марте почти вся была освобождена от фашистского ига.

Танкисты нашего фронта за неделю боев продвинулись на двести километров и, форсировав с ходу реки Днестр и Црут, освободили город Черновцы. Здесь, в предгорьях Карпат, а особенно на переправах через Прут, на советские войска обрушились мощные удары фашистской авиации. Истребители 2-й воздушной армии, которые прикрывали наступающие войска, из-за дальности лететь туда не могли. Ближе подсесть — нельзя: полевые аэродромы раскисли, а аэродромов с твердым покрытием в этом районе не было. Вот тут-то и пригодился наш дальнобойный полк. Нам было приказано немедленно перебазироваться под Тарнополь. Там на крутом берегу речки Серет около села Зубова, оказалась сухая площадка. От нее до Прикарпатья 150 километров. Обычным истребителям лететь туда невозможно, для нас же, дальних, в самый раз.

Василяка вызвал меня на КП и поставил задачу:

— Лети четверкой. Ты с Хохловым уже там был. Район знаешь. Оттуда сядешь на новом аэродроме. Вторую пару бери Маркова или Лазарева. Решай сам.

Сегодня эскадрилья уже летала три раза. Было два воздушных боя. И снова вылет. И какой! Полтора часа только на маршрут. А дело шло к вечеру.

— Сколько времени находиться над Прутом и в Прикарпатье? — спросил я у Василяки. Он посмотрел на таблицу наступления рассвета и темноты, приколотую шплинтом к бревенчатой стене, и прикинул:

— Минут тридцать-сорок, не больше. А вообще, как солнце будет подходить к горизонту, так топай домой. Связь держи с КП первой танковой армии. У них есть наш авиационный представитель. Он следует вместе с танками.

Обычно, когда летаешь на прикрытие поля боя, знаешь, где базируется авиация противника, и стараешься перехватить ее на маршрутах полета до подхода к фронту. Сейчас же я не знал, где там, в Карпатах, находились вражеские аэродромы. Штаб полка не располагал такими данными.

— Может, позвонить в дивизию ?

Василяка взглянул на часы и заторопился:

— Нет, нет. Некогда. Приказываю вылететь немедленно.

— Но куда? Танкисты вышли на Прут и к Карпатам на широком фронте. Где переправы — я понятия не имею.

• Предыдущая
• 55/127
• Следующая