Под нами Берлин - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 97

• Предыдущая
• 97/127
• Следующая

Смотрю на разворачивающегося бомбардировщика. Консоль его крыла неестественно загнута. Все ясно — столкнулись. Этот еще может сесть, если не рассыплется крыло, но второй, штопорящий… Он продолжает крутиться. Ни одного парашютиста, хотя на машине три человека. Видимо, они предпочитают смерть, чем плен. Земля близко… Удар. Взрыв! От самолета остался только дымок.

Строй самолетов в колонне бомбардировщиков от этой трагической картины, быстрой и внезапной, пришел в еще больший беспорядок. Конечно, катастрофа У всех болью отдалась в душе, но и раскисать не следует. Все еще впереди.

В воздухе напряженное траурное молчание. Густая синева давит бесконечной враждебностью. Земля чужая, черная. Она вот-вот снова ударит по тебе залпом огня. Да и солнце сзади какое-то противное, того и гляди из него выскочат истребители врага. В такие минуты весь мир, кажется, ополчился на тебя, застыл в своей враждебности. Я до боли стиснул зубы и до боли в глазах гляжу в синеву неба. В ней пока, кроме нас, никого нет. Но почему головная девятка бомбардировщиков начала сворачивать с курса? Первая мысль — мы близко от Львова и бомбардировщики встают на боевой курс. Смотрю на часы. Нет, мы только еще на полпути до цели. Значит, впереди опасная зона зенитного огня, и командир решил ее обойти. Возможно. Но ведущая девятка все разворачивается и разворачивается. За ней тянутся, как на привязи, остальные девятки. Уж не отказались ли они от полета на Львов? А причина? Получили приказ от своего командования? Может быть, в районе Львова испортилась погода? Об этом сообщили наши разведчики. Но почему нам ничего не говорит командир бомбардировщиков?

— Зачем разворачиваетесь? — запрашиваю я.

Молчание. Колонна почти уже на обратном курсе. Нехорошие мысли лезут в голову о ведущей головной девятке. Как быть? Мы друг другу не подчинены. Наша задача — надежно защитить их от нападения вражеских истребителей. И только. А так ли? Я всегда восхищался собранным мужеством наших летчиков-бомбардировщиков. Они мне напоминали по своему могуществу и разумному спокойствию былинных русских богатырей. Сейчас не пойму, что с ними делается. Вот курс уже на восток, а самолеты все еще плывут в мелком, очень мелком развороте. Головная девятка сравнялась с хвостовой. Сейчас замкнут круг, и ни единого звука, словно в трауре. В трауре? Да уж не делают ли они прощальный круг над погибшими товарищами? Как я об этом раньше не догадался! С юга показалась пара «фоккеров», за ней вторая, третья… Только сейчас я вспомнил, что ушедший с поломанным крылом бомбардировщик вражеские истребители могут добить. А ведь об этом надо бы подумать раньше.

— Сергей! Проводи с напарником бомбардировщик в безопасный район, — приказываю Лазареву.

— Понял! Выполняю! А вам счастливого пути. — И после паузы спросил: — Разрешите потом догнать вас?

— Разрешаю, — ответил я, уже отбивая проворных «фоккеров». Короткая схватка, и вражеские истребители ушли вниз.

Несчастье, как правило, делает людей более собранными и предусмотрительными. Через минуту-две, когда снова взяли курс на Львов, бомбардировщики плотно сомкнули свои ряды. Строй выровнялся. Мы, истребители, тоже приняли более строгий порядок. Минуты растерянности прошли. Скорбь по погибшим осела где-то в глубине души. — Чуточку задержались, — сообщает мне командир бомбардировщиков. — Хватит ли у вас бензина?

Я смотрю на часы. Чуточка — девять минут. Однако надо же было отдать последний долг погибшему экипажу.

— Горючего у нас хватит до самого Берлина, — отвечаю я.

— Спасибо.

В это время нас догнала пара «яков». Это Лазарев с ведомым.

— Задание выполнил. Проводил бомбера до безопасного района. Встаю на свое место.

— Теперь полный порядок, — отозвался кто-то из группы.

Но порядок не получился. У бомбардировщиков, как мне передал командир группы, не хватило горючего до Львова, и они высыпали бомбы на запасную цель — не то на склады, не то на железнодорожную станцию.

Второй завтрак прервала команда: разойтись по самолетам. К линии фронта подходили вражеские бомбардировщики. Полк мог быть поднят на усиление патрулей.

Наша эскадрилья уже имела задачу на прикрытие наземных войск. Теперь обстановка изменилась, и мы с Лазаревым попутно забежали на командный пункт узнать, не отставлен ли наш вылет.

Командир полка лежал на топчане и дремал. При нашем появлении он открыл глаза. На мой вопрос ответил, что пока все остается по-старому, но сообщил, что и по аэродрому Стрый удар не состоялся.

— Будьте в готовности для повторного вылета, но не на Львов, а поближе — по аэродрому истребителей. Мы вышли из землянки. По-прежнему все заполнено теплом, солнцем. Из рощи льется страстное, неугомонное пение птиц. Полное безветрие. Тишина. Чистое небо застыло в своем таинственном спокойствии. И это-то спокойствие настораживало. Только неопытный летчик в такой момент может тишину принять за тишину, а не за паузу между боями. Да и сама война всегда выползает из тишины. Но что поделаешь, надо ждать.

Тишина. Противная тишина. Она всегда раздражает авиаторов. Даже и до войны мы боялись тишины. Как только над аэродромом в рабочее время переставали гудеть самолеты — все настораживались. Если в чистом небе долго стояло безмолвие, многие жены не выдерживали и звонили дежурному. Боевые подруги знали случаи, когда тишина заканчивалась траурным салютом.

При тишине и спится не всегда спокойно. Когда в небе над головой гудит парочка «яков» — приятно. Это музыка силы, охраняющей тебя. Фронт в двадцати с небольшим километрах. Противнику три минуты лёта. За это время мы можем только получить команду на взлет и запустить моторы. Опасаясь внезапного налета вражеской авиации по нашему аэродрому, мы постоянно держали над собой одну-две пары «яков». Нагрузка была большая. Уставали. Зато ни один гитлеровец и носа не показывал вблизи нашего нового пристанища.

Однако постоянный патруль мог сам привлечь внимание противника, и командование призвало на помощь новую технику — радиолокаторы. Замысел, плохой. Радиоглаз может километров за сто обнаружить приближение самолетов. Пока противник долетит до нас, мы успеем перехватить его еще на подходе. И теперь мы не держали над собой прикрытия, а только дежурили на земле, сидя в кабинах истребителей.

• Предыдущая
• 97/127
• Следующая