Рассвет над Киевом - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 32

• Предыдущая
• 32/64
• Следующая

— Нет. Точно запомнил. Там рядом стоят какие-то два домика. Сверху очень приметны.

— Ну вот и пошлем туда толкового парня. Он на месте по обломкам самолета, по опросу бойцов (они-то наверняка видели воздушный бой) все точно узнает.

Окончательное подведение итогов уничтоженных самолетов противника — дело не простое. Летчик не всегда видит результаты своих атак. На помощь приходят товарищи — участники боя. Но и они часто, увлеченные воздушной схваткой, могут проглядеть. Ведь каждый старается увидеть, сколько осталось самолетов, а не сколько сбито.

Во всех неясных случаях летчики сообща уточняют результаты боя.

Бывает и так. Летчик считает, что атаковал неудачно, промазал. А на самом деле подбитый им вражеский самолет через некоторое время врезается в землю и сгорает.

Чтобы не было путаницы в учете сбитых самолетов, решающее слово принадлежит земле. На разборе боя подробно выясняется, где упали вражеские машины и когда. Войска дают письменное подтверждение. Если сбитый самолет упал на территории противника, то победа считается зарегистрированной, только когда ее подтвердят участники боя. Такой порядок в полку строго соблюдался и не вызывал никаких недоразумений.

Мы думали, что история со злосчастным «фоккером» останется между нами. Однако в полку пошли разговоры, что Лазарев хотел приписать себе не сбитый им самолет. Этот слух дошел и до заместителя командира полка по политической части.

Подполковник Александр Иванович Клюев был на политической работе давно, но сам никогда не летал, поэтому особенно в технику воздушной работы не вмешивался. Зато много занимался «земными» делами. Здесь от него не ускользала ни одна мелочь. И уж если дело касалось честности человека, его партийности, Клюев всегда разбирался сам. Внимательно выслушав мой рассказ, он вздохнул:

— Да-а, дело щекотливое. Лазарев переживает. Но в таких делах в прятки играть нельзя. Учет сбитых самолетов — большое дело. Ведь только так можно определить потери противника. Если бы вы доложили, что Лазарев сбил «фоккера», а позднее выяснилось обратное, то заварилась бы такая каша! Нас всех могли бы обвинить в очковтирательстве.

— А если придет подтверждение, что Лазарев сбил «фоккера», значит, мы его оскорбили недоверием! Тоже нехорошо.

— Да, нехорошо, — согласился Клюев. — Но это будет меньшим злом и послужит уроком для всех. Летчик не может докладывать о сбитом самолете, если он сам в этом точно не уверен.

Тимонов в состоянии тяжелого шока, с перебитыми ногами и раздробленной левой рукой, со множеством глубоких ранений в грудь, живот и голову был доставлен в полевой госпиталь.

…Мы познакомились с ним на Калининском фронте. Тимонов впервые встретился с противником в воздухе и, забыв все на свете, без оглядки, со всем пылом молодости ринулся на фашиста. Опомнился, только когда противник скрылся из виду. Бензин был уже на исходе. Сел в лесу. Побился. Здорово повредил поясницу. Несколько суток выбирался из лесу. Обмороженный, в бреду пришел в городок Старая Торопа. Отлежался в госпитале и, когда прибыл в эскадрилью, перво-наперво заявил: «Эх, скоростенка маловата на „ишачке“, а то бы не ушел от меня „мессершмитт“.

О том, что больше месяца он не мог согнуться, — ни единого вздоха. Снова стал летать, но перегрузки сказывались. Часто Коля ходил с «креном», как он называл свою скованность. Ему однажды посоветовали уйти с фронта в летную школу инструктором. Там легче, перегрузок таких не будет. Тимонов спокойно ответил: «Как потом я объясню своим детишкам этот поступок? Им одно будет ясно: отец во время войны искал работу полегче».

Николай всегда думал о будущем. «Почему „думал“? Почему я раньше времени хороню Тимоху?» — поймал я себя на мысли. Он выживет! Не такой характер у Тимохи, чтобы сдаваться. Он и смерть переборет.

Рядом со мной стоял Кустов. Игорь умел поразительно быстро погружаться в свои мысли. Задумавшись, он смотрел на багровый закат. Я легонько толкнул друга.

— Что застыл? Тимоха еще придет в полк и будет воевать!

Кустов очнулся и, чуть подумав, убежденно ответил:

— Должен!

Начальник штаба полка пригласил нас в машину.

Если смерть не всегда нам подвластна, то настроение зависит, как правило, от самих людей. А летчики не любят похоронную атмосферу, поэтому, как только машина тронулась, кто-то сразу запел:

Ни ухабы, ни выбоины трудной фронтовой дороги не могли оборвать дружный хор летчиков.

Посланный из эскадрильи человек прибыл с передовой. Он привез все данные о нашем бое 13 октября. Предстоял откровенный и серьезный разговор. Мы, чтоб остаться с глазу на глаз, зашли поглубже в лес.

«Фоккер» действительно упал там, где указал Лазарев, но сбит был зенитчиками, мелкокалиберной артиллерией, разрывы снарядов которой в солнечный день почти не заметны. Это произошло в тот момент, когда Сергей уже оставил истребитель противника, поэтому он и не мог видеть меткой стрельбы артиллеристов. Когда же Лазарев оглянулся, «фоккер» уже пылал и падал. Сергей и решил, что это от его снарядов и пуль загорелся истребитель.

— Как же так? — растерянно удивился Лазарев, держа в руках записку из штаба стрелковой дивизии, в расположение которой упал «фоккер». — Выходит, я обманул вас? — Сергей ни на кого не смотрел. На лице появились красные пятна.

Мастерство истребителя, основанное на расчете, выдержке и быстроте, неуравновешенному Лазареву давалось особенно медленно и с тяжелыми срывами. Неудачи царапали его душу. Нужны были время и помощь, чтобы все зажило и Сергей пришел в равновесие. Теперь у него хватало мужества признаваться в своих ошибках, а это уже победа над собой. Мы понимали состояние товарища: радовался своей очередной победе, и на тебе… Все же разговор, в котором участвовала вся эскадрилья, получился крупным и бурным. Он рассеял все недоразумения. На фронте резкость и справедливость довольно часто шагали в ногу. Иначе нельзя. Идя в бой, мы должны верить друг другу, как самому себе.

• Предыдущая
• 32/64
• Следующая