Рассвет над Киевом - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/64
- Следующая
На одной романтике далеко не уедешь
Полк летел на новый аэродром.
Земля. Привыкли смотреть мы на нее сверху как на поле боя, привыкли отыскивать на ней ориентиры для определения своего места в пространстве. Сейчас же под нами тихо. Пламя войны откатилось далеко вперед и перекинулось через Днепр.
Меня сейчас не интересует воздух. Я знаю, он здесь безопасен. Глаза устали от тревожного неба, и я с удовольствием смотрю вниз, на мирную землю.
На высоте двух тысяч метров скорости не ощущаешь: кажется, что не летишь, а по-хозяйски шагаешь по освобожденной земле Украины. Вот хорошо знакомое озеро Лебединое, круглое, чистое. За озером (по его названию, очевидно, именуется и город Лебедин, где до этого находился наш аэродром) начинаются сосновые леса и болота — недавние районы ожесточенных боев. По этим местам только что прокатилась война, смяв и исковеркав леса, деревни, города, перепахав снарядами и окопами землю.
С воздуха хорошо видно, как населенные пункты жмутся к речушкам — притокам Днепра. Словно приноравливаясь к речкам, мягко изгибаясь, стелется железная дорога Кременчуг — Бахмач. Кое-где уже дымят паровозы. Оживает дорога — оживает все.
Пройдено сто пятьдесят километров. Впереди показался город Прилуки — место посадки. Но что такое? Дым… Вчера вечером мы прилетали сюда знакомиться с аэродромом. Город был пуст, нигде ни дымка, а сейчас будто гаснут пожары.
Подлетев ближе, я обрадовался: почти над каждым домом вилась, расширяясь, тонкая струйка дыма — топились печи. По улицам двигались ручные тележки и конные повозки, сновали люди. Такое Же движение и на дорогах, ведущих к городу. Возвращаются жители, покидавшие родные места. Особенно оживлены берега речки Удай. Здесь, в широких плавнях, скрывалось от оккупантов много горожан и сельских жителей. Сразу за городом — аэродром. На нем уже стоят самолеты одного из истребительных полков нашей дивизии.
Сели.
— Плохо, что бетонную полосу еще не успели восстановить, — сказал Лазарев. — Да и до Днепра летать далековато, больше ста километров.
— Да, неблизко, — согласился Тимонов. — Зато спокойно. Днем сюда немцы носа не сунут; далеко, побоятся.
— Ну это как сказать!
— Бросьте, друзья, языки точить! Глядите, какой простор! Настоящий плац. Хоть парады устраивай. А погодка!.. Прелесть! — Кустов, резвясь, как заправский акробат, колесом прошелся вокруг нас: только сапоги, замелькали в воздухе.
— Здорово! — восхитился Лазарев, не без зависти глядя на Игоря, высокого, удивительно стройного. — Только не переломись.
— До самой смерти ничего не будет. А для вестибулярного аппарата лучшей тренировки и не придумаешь. Это те же бочки и петли. Смотрите! — Кустов легко сделал подряд два сальто.
— Забавно! Не каждый циркач так сумеет. — Тимонов снял пилотку и, расправив ее лодочкой, с серьезным видом протянул нам: — Гра-а-ждане! Пожертвуйте на спортивный талант, а то завянет без поощрения.
Собака, крутившаяся между нами, вдруг прыгнула и выхватила из его рук пилотку.
— Дай сюда! Порвешь военное имущество…
— Он тоже фокусничает, — под общий смех сказал Кустов. — Радуется новому месту. А вообще, братцы, аэродром большой, ровный. Подходы открытые… Надо бы оглядеться.
— Что это за насыпь? — указал Тимонов на желтеющий земляной вал на южном краю летного поля.
Мы направились туда и через несколько минут разглядывали глубокий противотанковый ров. Во рву лежали сломанные лопаты, мотыги, завязший в песчаном грунте плуг и поодаль — кучка пустых консервных банок.
— Это что за останки средств производства? — Лазарев поднял лопату со сломанным черенком.
Невесть откуда перед нами выросли два оборванных парнишки лет по десяти — двенадцати.
— Здравствуйте, товарищи летчики! — бодро поздоровались они.
— Вы что здесь делаете? — поинтересовался я.
— Вот это собираем. Для колхоза. — Дети показали на лопаты и мотыги. — У нас теперь землю пахать нечем.
— Хлопцы, а кто такой овражище выкопал? — спросил Лазарев.
— Мы! — разом ответили ребята.
— Как вы?
— Копали вместе со взрослыми.
Перебивая друг друга, мальчишки рассказали, как фашисты сгоняли сюда жителей целыми семьями и дети, женщины, старики копали днем и ночью. Тех, кто выбивался из сил или плохо работал, гитлеровцы тут же расстреливали.
— Сидят, жрут консервы, а с нас глаз не сводят. Один в мою мамку стрельнул. И убил… — Глаза мальчика налились слезами, капли скользнули по щекам на рваную рубашонку.
— Дураки эти фашисты: да разве нашим танкам страшны рвы и ямы? — стараясь отвлечь мальчика, бодро сказал Сергей. — Знаете сколько километров за сутки прошли наши танки? Сто, если не больше!
(Сергей говорил правду. Действительно, гвардейцы 3-й гвардейской танковой армии и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса Воронежского фронта, сосредоточившись в районе Ромны, за двое с половиной суток продвинулись вперед почти на двести километров. 21 сентября южнее Киева они вышли к Днепру, а в ночь на 22-е с ходу форсировали его. Одновременно севернее Киева форсировали Днепр и войска Центрального фронта…)
Тимонов, чтоб хоть чем-то порадовать ребят, сбегал к своему самолету и принес из бортового пайка две плитки шоколаду и две пачки печенья.
— Это вам подарок из Москвы.
Мальчики обрадовались и, не зная, как отблагодарить нас, предложили взять несколько лопат.
— Возьмите, возьмите! Они вам пригодятся на аэродроме воронки закапывать. Теперь заступов нигде не купишь…
Мы улыбались ребятам, а сердце сжималось от боли: нет ничего горше, чем видеть несчастье детей.
После посадки самолетов майор Василяка собрал летчиков и сообщил, что над Днепром идут большие воздушные бои. Фашистские истребители стеной висят в воздухе, преграждая путь нашим штурмовикам и бомбардировщикам.
— Давайте, товарищи, поговорим, как в такой обстановке лучше строить боевые порядки, — сказал Василяка.
Мы обменялись мнениями и пришли к выводу, что надо воевать большими группами и пока летать только «старикам». Тимонов предложил при первом же полете на фронт пройтись над Киевом:
- Предыдущая
- 8/64
- Следующая