Дживс, вы — гений! - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 23

• Предыдущая
• 23/48
• Следующая

— Я хотел сказать — пальмовой ветвью.

— Или пальмовой ветвью. По сути, это одно и то же. Но я склонен считать, что в сложившихся обстоятельствах чуть более уместно французское выражение, в нем содержится сожаление по поводу случившегося и желание загладить вину. Но если вы предпочитаете «пальмовую ветвь», сэр, конечно, пусть будет «пальмовая ветвь».

— Спасибо, Дживс.

— Не за что, сэр.

— Наверно, вы догадываетесь, что сбили меня с толку и я напрочь забыл, что хотел сказать?

— Прошу прощения, сэр. Очень сожалею, что перебил вас. Насколько я помню, вы говорили, что намерены принять приглашение мистера Стоукера.

— А, да. Ну так вот. Я приму его приглашение — как пальмовую ветвь или как amende honorable, это совершенно неважно, Дживс, и к чертям все эти тонкости…

— Безусловно, сэр.

— А сказать вам, зачем я его приму? Потому что получу возможность повидаться с мисс Стоукер и выступить в роли адвоката Чаффи.

— Понимаю, сэр.

— Конечно, мне будет нелегко. Не представляю, как подступиться к делу.

—  Если вы позволите мне дать вам совет, сэр, я думаю, что наиболее благоприятный отклик у юной леди вызовет сообщение о болезни его светлости.

— Он здоров как бык, и она это знает.

— Он заболел после разлуки с ней вследствие тяжелого нервного потрясения.

— А, понял! Сознание помутилось?

— Совершенно верно, сэр.

— Покушается на собственную жизнь?

— Именно так, сэр.

— Думаете, ее доброе сердце растает?

— Весьма высокая степень вероятности, сэр.

— Тогда я буду действовать в этом направлении. Тут в приглашении сказано, что ужин в семь. Не рановато ли?

— Полагаю, сэр, такое время было назначено, учитывая интересы юного мистера Дуайта. Будет праздноваться день его рождения, о котором я вам вчера говорил.

— Ну да, конечно. А потом будут выступать негры-менестрели. Ведь они точно придут?

— Да, сэр. Они приглашены.

— Вот бы мне встретиться с музыкантом, который играет на банджо. У них есть особые приемы, хочется их перенять.

— Без сомнения, сэр, это можно будет устроить.

Он произнес это довольно сдержанно, чувствовал, что разговор принимает нежелательное направление, я это понимал. Старая рана все еще болела.

Что ж, в таких случаях, я считаю, лучше всего действовать прямо и открыто.

— А я, Дживс, делаю большие успехи на банджо.

— Вот как, сэр?

— Хотите, я сыграю вам «Кто разгадает любовь»?

— Нет, сэр.

— Ваше отношение к этому музыкальному инструменту не изменилось?

— Нет, сэр.

— Жаль, что у нас здесь вкусы не сходятся.

— Очень жаль, сэр.

— Нет так нет. Я не обижаюсь.

— Надеюсь, что нет, сэр.

— Но все равно обидно.

— Чрезвычайно обидно, сэр

— Ладно, передайте старику Стоукеру, что я буду ровно в семь, в парчовом камзоле и пудреном парике.

—  Передам, сэр.

— Может быть, мне следует написать ему короткий вежливый ответ?

— Нет, сэр. Мне поручили принести от вас устный ответ.

— Тогда ладно.

— Благодарю вас, сэр

Соответственно в семь ноль-ноль я ступил на борт яхты и отдал шляпу и легкий плащ проходящему мимо морскому волку. Сделал я это со смешанными чувствами, потому что в душе бушевали противоборствующие настроения. С одной стороны, беспримесный озон Чаффнел-Реджиса вызвал у меня добрый аппетит, а Дж.Уошберн Стоукер насколько я помнил по своим визитам в его дом в Нью-Йорке, кормит своих гостей на славу. С другой стороны, всегда чувствовал себя в его обществе немного настороженно и вовсе не надеялся, что сегодня от этой настороженности избавлюсь. Если хотите, можно выразить это так земной, плотский Вустер с удовольствием предвкушал роскошный ужин, а вот его духовную ипостась все это слегка коробило.

Судя по тому, что я знаю о пожилых американцах, их существует два вида. Старик-американец первого вида — дородный, в роговых очках, само дружелюбие. Встречает вас, как родного сына: не дав вам опомниться, принимается трясти шейкер для коктейлей, с веселым смехом наливает вам один бокал, другой, третий, хлопает вас по спине, рассказывает анекдот про двух ирландцев, Пэта и Майка, — словом, жизнь для него сплошной праздник.

В американце второго вида преобладают холодные глаза стального цвета и квадратная челюсть, и он относится к английскому кузену с подозрением. Никаких шуток и прибауток. Он все время поглощен собственными заботами. Говорит мало. Судорожно вздыхает. И время от времени вы ловите на себе его взгляд, и тогда вам кажется, будто на вас глядит из приоткрытых створок раковины холодная и скользкая устрица.

Дж. Уошберн Стоукер был от рождения несменяемым вице-президентом этого второго вида, или, если угодно, класса.

Потому, увидев, что сегодня он не такой мрачный, как всегда, я почувствовал большое облегчение. Конечно, приветливой его манеру никто бы не назвал, но было видно, что он изо всех сил старается быть приветливым — в той мере, в какой ему это доступно.

— Надеюсь, мистер Вустер, вы не возражаете против тихой семейной трапезы? — спросил он, пожав мне руку.

— Ничуть. Очень рад, что вы пригласили меня, — ответил я (дескать, знай наших, мы в куртуазности никому не уступим).

— Только вы, Дуайт и я. Моя дочь не выйдет. Голова разболелась.

Удар прямо поддых. Значит, моя экспедиция лишилась всякого смысла, если называть вещи своими именами.

— Вот как? — отозвался я.

— Боюсь, она слегка переутомилась ночью, — проговорил папаша Стоукер, и в глазах у него мелькнуло знакомое рыбье выражение, так что я, читая между строк, догадался: Полину наказали и отправили спать без ужина. Старик Стоукер не принадлежал к современным отцам с широкими взглядами. Как я уже имел повод отметить, ему была явно свойственна пуританская суровость отцов-пилигримов, высадившихся некогда на диких берегах Америки. Короче говоря, он считал, что свою семью надо держать в ежовых рукавицах.

Поймав этот взгляд, я почувствовал, что мне трудно сформулировать вежливый вопрос:

— Значит, вы… э-э… значит, она… э-э…

— Да. Вы оказались правы, мистер Вустер. Она плавала ночью в заливе.

В его глазах снова плеснулась рыба. Так, Полина нынче вечером в большой немилости, это ясно, хорошо бы замолвить словечко за беднягу, но ничего не приходило в голову, на языке вертелось «Кто поймет этих девушек», но я не решится произнести это вслух.

В этот миг стюард объявил, что кушать подано, и мы двинулись в столовую.

Должен признаться, я несколько раз сожалел во время ужина, что из-за событий, значение которых никак не следует преуменьшать, за столом не присутствуют обитатели Чаффнел-Холла. Вы, конечно, усомнитесь в искренности этого моего заявления, ведь общеизвестно, что, если за столом отсутствуют сэр Родерик Глоссоп, вдовствующая леди Чаффнел и отпрыск последней, Сибери, вечер пройдет необыкновенно приятно. И тем не менее я предпочел бы их общество. Обстановка была такая гнетущая, что вся еда приобретала вкус золы. Если бы этот грубиян Стоукер не совершил столь диковинный поступок и сам не пригласил меня на яхту, я бы заключил, что его от одного моего вида тошнит. Он сосредоточенно жевал в мрачном молчании, явно поглощенный собственными тайными мыслями. А если что-то и произносил, то вроде как через силу и ужасно свысока. Можно сказать, сквозь зубы цедил, во всяком случае, очень близко к этому.

Я изо всех сил старался поддерживать разговор. И только когда этот мальчишка Дуайт удалился из-за стола и мы стали закуривать сигары, я наткнулся на тему, которая вызвала у хозяина интерес, он оживился, даже настроение поднялось.

— Славная у вас яхта, мистер Стоукер, — сказал я.

В первый раз за все время в его лице появились признаки жизни.

— Одна из лучших в мире.

— Я мало плавал на яхтах. И никогда не был на такой большой, если не считать яхт-клуба на острове Уайт.

Он знай себе дымит. Зыркнул в мою сторону глазом и шарнире, потом снова заговорил:

• Предыдущая
• 23/48
• Следующая