Общество для Генри - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 38

• Предыдущая
• 38/48
• Следующая

Уэнделл тяжело сглотнул.

— Я думал, это незаконно.

— Но провернуть можно.

— Однако за это сажают в тюрьму.

— Не сажают, если все правильно обстряпать. Я знаю одного человека, которому это удалось. Само собой, я не буду называть имен, но у этого типа — назовем его Смит — старый дом в Шропшире, который ломится от фамильных ценностей. Историческое место. Люди со всего мира съезжаются на него посмотреть, особенно американцы. Так вот, один американец, миллионер, приехал погостить на выходные, а после его отъезда Смита осенило. Он продал эти ценности за приличную сумму надежному посреднику, который точно не проболтается, а когда попечители обнаружили пропажу, сказал: «Да, я сам заметил, что их нет. Куда же они могли подеваться? Не иначе, как их свистнул тот американский миллионер». Разумеется, он доподлинно знал, что американец уже в Штатах и ему ничего не грозит. Не думаю, что попечители ему поверили, но поделать они ничего не могли. Теперь Смит живет и радуется. Резкую перемену в своих финансах он объяснил тем, что в последнее время несколько раз выигрывал на бегах. Отлично придумано, верно?

Уэнделл не отвечал. Он поглядел в противоположный угол и с интересом заметил, что сыщик, вытащив записную книжку, принялся в ней строчить. Писатель остается писателем, даже если жизнь беспросветна. Билл торопился записать на табличках многообещающий сюжет, пока услышанное еще свежо в памяти. Он не сомневался, что из этого можно состряпать книгу, которую Бринсли Меривезер без труда сумеет продать кому-нибудь из своих дружков в американском издательском мире.

— Но я обещал про жену викария и пьяного матроса, — сказал Клод Уэйд-Пиготт, возвращаясь к более важной теме.

Пока на линии фронта происходили все эти волнующие события, в тылу царило умиротворение. Генри и Келли, хоть и были без сил после всех попыток унять страхи Уэнделла и вдохнуть в него боевой дух, чувствовали теперь то блаженное облегчение, которые испытывает большое начальство, без накладок спустив на воду линкор. Или, возможно, правильнее сравнить их с родителями, которые, подавив все попытки чада вырваться на волю, благополучно доставили его на эстраду сельского праздника — продекламировать «Сегодня вечернего звона не будет». На перроне им по временам казалось, что Уэнделл вот-вот на крыльях голубки умчится в «Жука и Клен» за новой порцией подкрепляющего пива. Теперь, думали они, все хорошо. Уэнделл в поезде. Самое трудное — взять первый барьер.

Только Алджи вносил диссонанс в общую радость. Не желая огорчать Келли выпадами в адрес ее родственника по мужу, он излил свои сомнения Генри. Алджи сказал, что совсем недолго знаком с Уэнделлом Стикни, но уже успел составить о нем определенное мнение. Нелепо ждать, что человек в таком состоянии рассудка сумеет довезти до банка французское пресс-папье восемнадцатого века. Генри, который не любил, когда развенчивают его мечты, велел Алджи не болтать чепухи. В ответ Алджи посоветовал ему подождать. Вот подожди, сказал он, и в подтверждение своих слов привел историю про Уэнделла и авторучку. На человека, который не в силах отличить авторучку от сигары, заметил Алджи, нельзя полагаться безоговорочно.

Долго ждать Генри не пришлось. День еще не начал клониться к вечеру, когда к дверям Эшби-холла подъехало такси, и вышел Уэнделл Стикни в более плачевном состоянии, чем несколько часов назад. Глаза у него были стеклянные, дыхание — затрудненное, и выглядел он так, будто его пропустили через какую-то машину. Так верно, именно пришел гонец, сказать Приаму о пожаре Трои, так, бледен был, растерян и убит, думал, надо полагать, таксист.

— Алджи, — сказал Генри чуть позже, подходя к гамаку, в котором лежал племянник, и тычком в бок пробуждая его от целебного сна. — Ты был прав.

Алджи сел, протер глаза и собрался слушать.

— Прав, говоришь? В каком смысле прав? Насчет Стикни?

— Да. Он вернулся. Не справился.

Алджи открыл рот, но тут же захлопнул его, не сказав: «Я же говорил». Он видел, что Генри по-настоящему расстроен, и не хотел сыпать соль на свежую рану.

— Провалил операцию?

— Полностью.

— Расскажи мне все свои словами, не пропуская ни одной подробности, даже самой мелкой, — потребовал Алджи.

Генри на мгновение мрачно задумался.

— Ну, ты видел, как мы выходили сегодня утром. Он был в панике.

— Дрожал, как осиновый лист, если я правильно помню.

— На вокзале стало еще хуже. Он все ныл, что сыщик следит за каждым его шагом. Я уж думал, мы не сможем посадить его в поезд. По счастью, подвернулся мой друг, и они поехали вместе. Заметь, Алджи. Они сели в купе вдвоем. Больше никого там не было. Мы это видели отчетливо. И все же Стикни торжественно клянется, что почти в самом начале пути поднял глаза и увидел в противоположном углу своего сыщика.

Алджи покусал губы.

— Мне это не нравится.

— Стикни тоже не понравилось.

— Мне кажется, у врачей это как-то зовется. Интересно было бы заглянуть в историю его болезни.

— Маниакальный бред, конечно.

— Без сомнения. Иногда они слышат голоса.

— Когда рядом Уэйд-Пиготт, ничьих голосов не слышно.

— Это друг, о котором ты говорил?

— Да. Любитель анекдотов. Живет в доме по ту сторону долины.

— Он тоже наблюдал фантом?

— Не знаю.

— Вероятно, галлюцинация была незрима для всех, кроме Стикни. И что потом?

— Уэйд-Пиготт начал рассказывать о своем знакомом, который продал фамильные ценности, а попечителям объявил, будто их украл гостивший у него американский миллионер.

— Неудачная тема для разговора. И как бесплотный дух это воспринял?

— Вот тут-то Стикни едва не отдал концы. Он говорит, что сыщик вынул блокнот и записал весь рассказ, чтобы предъявить потом в качестве улики. Говорит, его прямо-таки сковал мороз.

— Не удивительно, когда у человека совесть горит, как солнечный ожог, и от этого всякие нехорошие раздумья. Что Шекспир сказал про раздумья? Чего-то они там делают, Шекспир сказал, только у меня сейчас из головы вылетело.

— В конце концов они приехали на вокзал Виктория.

— Фантазм по-прежнему был с ними?

• Предыдущая
• 38/48
• Следующая